Никто не любит Крокодила - Голубев Анатолий. Страница 56
Крокодил в то время упрямо держался в головном отрыве. Холод, казалось, заполнил его целиком, и единственно, что заставляло еще крутить педали, так это страх замерзнуть окончательно. Хотя он больше всего боялся за больное сухожилие, тревогу вселяло и общее самочувствие. А два молодых англичанина, будто всю жизнь мечтали о паршивой погоде, шли раскованно и напористо. Кроме Крокодила за спиной отсиживался еще один канадец — остальная семерка работала не покладая рук. Они лезли вперед, будто им на пятки уже наступал «поезд». Крокодил-то понимал, что при таком ходе достать их никто не сможет. Ибо и сам «поезд», наверное, ежеминутно теряет гонщиков — скорость слишком велика для такой погоды.
В отрыве пока шли без атак. Казалось, англичане решили взять своих попутчиков измором.
«Ладно, погодите, — думал Роже. — Посмотрим, что вы будете делать на финише».
И все-таки развязка едва не наступила еще задолго до финиша. Под самой горой Крокодил вместе с канадцем внезапно вывалились из отрыва. Теперь уже вдвоем они карабкались к вершине из последних сил. Под зонтами, в ярких пластмассовых накидкахдождевиках или в специальных непромокаемых костюмах то там, то здесь стояли редкие и жидкие кучки зрителей-фанатиков.
Роже совсем сдал. Дождевая вода, будто вата, так забивала рот, что не хватало воздуха. Крокодил уже слышал за спиной приближавшееся сопение отставшего канадца.
Происшедшее в следующую минуту необъяснимо. Несколько зрителей, выбежавших на дорогу, вцепились в Роже и начали толкать в гору. Они провели его с десяток метров; этого было достаточно, чтобы наверху он не только выиграл у канадца минуту тридцать семь секунд, но и вновь достал отрыв.
«Почему они толкали меня, а не своего канадца? — лихорадочно думал Роже, радуясь, что дальше не придется идти в одиночку. — Надо запомнить номер канадца и на финише поговорить с ним. Если не пожалуется судьям…»
Но вскоре Крокодилу пришлось забыть об инциденте на горе: вновь навалилась усталость. И если бы отрыв почувствовал это хоть на секунду, бросил бы его без труда.
Уже несколько раз помимо воли Роже проводил жесткой ладонью по левому размокшему карману майки. Там в скрипящих пакетиках лежали его «хитрые» таблетки. Он возил их всегда. Возил, чтобы привыкнуть к самому их присутствию.
Каждая мысль о том, что придется глотнуть, и отпугивала и манила. Подобно прожорливому червю, выгрызала в нем стойкость и благоразумие. Боль в спине, затрудненность дыхания и холод, холод в каждой клеточке тела, вместе с червем сомнения довершили свое грязное дело: он уставал. Ему приходилось бороться с дорогой, встречным ветром, соперниками, холодом и самим собой. Последнее было самым страшным.
«Конечно, допинг не что иное, как капитуляция,-думал он, — капитуляция человеческого духа перед нагрузками нашего времени».
Крокодил вдруг вспомнил разговор у Вашона, когда Оскар так дилетантски обсуждал допинговую проблему.
«Допинг — тот же наркотик. Но, — успокаивал себя Роже, — наркотики страшны регулярностью употребления. А если глотнуть разок-другой — лекарство!»
Роже почти физически ощущал, каким будет облегчение, если он «глотнет».
«Почему мы должны харкать кровью, когда наука открыла столько средств, облегчающих жизнь человека? Те же таблетки». — Он вновь провел ладонью по карману и ощутил твердую шершавость пакетиков. От прикосновения к ним во всем теле прошла сладостная дрожь. Где-то в глубине души еще жило сомнение: «А если накроют во время проверки после финиша? Что тогда?» Прахом все усилия на десяти этапах, прахом все, что он добыл таким трудом. Да и простит ли теперь ему босс такую «мелкую» шалость?
Пугающий вид встававшего из-за дождя крутого подъема загнал куда-то внутрь оставшиеся сомнения. С убийственной ясностью Крокодил вдруг осознал, что не осилит подъема, если не «глотнет». Не осилит подъема — не доберется до финиша. И мысль эта настолько овладела им, что благоразумие было полностью отключено. В его воспаленном воображении кружились идиотские, будто выползшие из тьмы веков, химеры, принимавшие почему-то ультрасовременный облик химических формул. Он чувствовал себя скорее провизором придорожной аптеки, чем ведущим гонщиком Франции.
Остальное Роже проделал как во сне. Отвалившись на несколько метров от группы, он прижался к последнему гонщику и залез в карман закоченевшими, негнущимися пальцами. Первый пакет от неловкого движения вырвало встречным ветром и круто бросило под заднее колесо. Он упрямо полез за вторым. Зубами сорвал пластиковую крышку и вместе с крышкой сунул под язык. Рот наполнился горьким пахучим ароматом. Роже стал судорожно глотать слюну. Ее не хватало, лишь тягучая пленка наполняла рот. Перестав ощущать вкус таблетки, он выплюнул футлярчик прямо в спину идущего перед ним гонщика.
«Дело сделано. Теперь только ждать».
Крокодил нагнулся, достал облепленный грязью бидон с питанием и, сунув в рот замызганный сосок, сделал несколько больших глотков. Лимонно-апельсиновая жидкость показалась сахарной после «хитрой» таблетки.
«Боссы почти никогда не говорят о финансовых интересах гонки. Зато поминутно твердят, что мы должны выигрывать ее любой ценой. Потом нас же и попрекают допингом… Поменьше бы в командах погонщиков, побольше докторов и грамотных менеджеров. А то каждая гонка превращается в самоубийство… Если бы Тейлор катался в Англии субботними вечерами, как любитель, он был бы жив. И это факт».
Легкое возбуждение начало усиливаться. Выбравшись в головку, Крокодил несколько раз дернулся в атаку, чем немало удивил своих коллег. Подавленное настроение вдруг сменилось желанием что-нибудь отмочить. Поясничная боль отступала куда-то далеко-далеко и напоминала легкую мышечную усталость. Все вокруг прояснилось: то ли от действия таблетки, то ли от того, что дождь действительно почти прекратился и черное полотно асфальта перестало пузыриться белыми взрывами дождевых капель.
Внимательно осмотрев соперников, будто производил переоценку лежалого товара, Крокодил вдруг почувствовал, что все они стали как бы мельче и незначительней. Двадцатимильный знак — жалкую мокрую тряпку в разводах зеленой краски — Роже воспринял так, будто оставалось не больше мили ходу. Он резко прибавил скорость, заставив пчелиным роем загудеть весь отрыв. И этот тревожный гул ласкал слух, как триумфальная овация. Крокодил уверовал, что легко выиграет этап. Он плотно засел в головке, намереваясь занять наиболее выгодную позицию для финишного спурта. Прикидывая, как лучше распределить силы на финише, Роже почувствовал, как сквозь прекрасное, сугубо деловое настроение к нему будто откуда-то издалека пробивается легкая тревога. Настолько легкая, что не стоило и обращать на нее внимания. Так бы, наверно, поступил любой молодой гонщик, но не Крокодил.
«А что будет после финиша? Предстоит допинговый контроль, который не пройти. Верить итальянскому врачу, что стимулятор построен на иной, не бензадроловой основе, глупо. Если итальянец даже не врет, где гарантия, что проверка не захватывает и основу, на которой построен мой стимулятор?»
В Крокодиле начали бороться два почти равносильных желания — трезво рассчитать, что может получиться на финише, и вообще ни о чем не думать. Последнее было явно производным самого допинга. И чем больше лихости чувствовал Роже во всем теле, тем удрученнее работал его мозг. Будь зеленым салажонком, он конечно же легко бы поддался обманчивому состоянию всемогущества. Но опыт… Он выворачивал мозг наизнанку и с мучительной болью, не менее чем боль травмированной спины, заставлял сомневаться во всем.
Когда до финиша оставалось метров пятьсот, золотистая лидерская майка Крокодила вывалилась из группы вперед. Роже начал свой знаменитый финишный прыжок. Рев зрителей, шпалерами стоящих вдоль шоссе, обычно подстегивал, а сегодня подействовал отрезвляюще.
«Боже, что я делаю, что я делаю?! Нас ведь семеро… семеро…»
Эта цифра подействовала подобно тормозной команде. Зрители так и не смогли понять, почему желтая майка лидера нырнула в стайку гонщиков, чтобы появиться вновь, но уже в хвосте. После всего, что сделал Роже на последних милях, не было худшего победителя, чем тощий, ошалевший от радости англичанин. Как и в испанской корриде, в гонке наступает свой «момент правды», гонщик покидает финишный коридор, упустив явный шанс на победу. Перед зрителями идет усталый, разбитый человек, совершивший столько невероятного и приложивший столько усилий практически впустую — быть на финише седьмым!