Глориана (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Т. XXV) - Никольсен Боргус. Страница 15
В это время злополучные кассиры гуськом потянулись вниз, в подземелье. Неизвестно для чего, туда же понесли и впавшего в обморочное состояние мистера Фаруэлля. Двое его товарищей взяли его за ноги и за голову и потащили, как покойника, в склеп. Печальное шествие очень напоминало похороны. Но по дороге покойника на лестнице уронили и ушибли. Он помянул черта и воскрес.
А наверху артельщики тщательнейшим образом перебирали и перерывали все столы со всем их содержимым в чаянии найти где-нибудь пропажу. Пожаловала и администрация, т. е. двое директоров банка, смотритель, комендант охраны и представитель гражданской полиции. Началась процедура подсчета и опечатывания оставшихся банкнот.
Прошло полчаса. Артельщики не нашли ровно ничего. Сам директор банка, мистер Арчибальд Армстронг, подошел к одному из столов и для примера сделал вид, будто ищет пропажу. Но, конечно, и десяток директоров при всем их могуществе ничего не нашли бы.
Между тем, с подсчетом и опечатанием оставшихся денег стало тоже твориться что-то неладное.
Подсчитали, потом еще раз пересчитали, проверили, записали. Стали для большей осторожности еще раз подсчитывать — и оказалось на двадцать пять тысяч долларов меньше. Артельщики были сконфужены. Еще никогда им не случалось так просчитываться…
— Еще раз пересчитайте! — приказал мистер Армстронг.
Он сам присоединился к ним. Пересчитали с самой рачительной тщательностью, ощупывая каждую бумажку и складывая ее на другие бумажки с самой изысканной осторожностью. Записывали каждую цифру, внушали друг другу: «Мистер Лебоди, запомните, вот тут ровно десять тысяч», «Прошу вас, мистер Флик, удержать в памяти: здесь тридцать пять тысяч долларов в облигациях Дайтон-Охайо!» Казалось, немыслимо уже и на этот раз ошибиться. Суммировали подсчитанное — получилось еще на сорок тысяч долларов меньше!
Артельщиков прохватил озноб. Армстронг побледнел при всей своей выдержке.
— Еще раз считайте! — глухим голосом проворчал он.
— Но, сэр…
Он крикнул:
— Считайте, хотя бы оставалось всего пять центов!
Артельщики образовали полную цепь, крепко прижавшись друг к другу плечами. Директор Армстронг взял все пачки себе в руки и передавал их при подсчете из рук в руки. Подсчет тянулся долго. И наконец, о счастье, сумма подсчитанного равнялась сумме, полученной при предыдущем подсчете. На этот раз дефицита не было.
Директор, отдуваясь и пыхтя, точно он взобрался на высокую гору, распорядился положить деньги в ящик и опечатать.
Все это было немедленно проделано. Но бечевка непонятным образом запутывалась в руках у артельщиков и совершенно неожиданно один конец ее оказался привязанным к ножке стола, а другой к ноге директора. Директор был вне себя и ругал ни в чем не повинных артельщиков.
— Печать! Кладите печати!
Сургуч горел ярким пламенем на свечке… Но печати не было! Теперь опять исчезла печать! Директор бесился и кричал как сумасшедший, потеряв всякое самообладание.
Ему казалось, что артельщики взбунтовались, затеяли гнусную интригу… Ему уже приходило в голову вызвать отряд полиции и арестовать весь состав служащих банка.
— Печать здесь! — радостно воскликнул артельщик.
Наконец, после стольких трудов, деньги были кое-как опечатаны и унесены в сейф. Тогда приступили к составлению протокола о случившейся пропаже.
Обысканные (конечно, безрезультатно) кассиры были вызваны снова наверх и подвергнуты допросу. Но как ни старался мистер Армстронг выпытать у них хоть сколько-нибудь связные показания, они твердили в смущении: «Ничего не знаю, сэр! Были деньги — и вдруг пропали!» А кассир Фаруэлль, все еще мокрый и растерянный, плакал, как ребенок, и твердил: «Мне показалось… Мне показалось…»
— Что вам показалось, черт возьми! — загремел директор.
— Мне показалось, что деньги ползут сами по столу…
Директор пожал плечами и промолвил:
— Это какой-то бедлам!
Комендант охраны, вызвавшийся составить протокол, жаловался, что ему почему-то очень трудно писать. И некоторые слова выходили у него ни с чем не сообразными. Так, вместо «Первый Национальный Банк», у него почему-то вышло «Первый Национальный Брак», вместо «в присутствии нижеподписавшихся» — «в присутствии низкопоклонившихся» и даже вместо «после продолжительных исканий» — «после продолжительных иканий».
Директор нахмурился и попросил другое лицо составить акт. На этот раз все обошлось более или менее благополучно.
Когда протокол был наконец составлен и прочитан, директор приступил вместе с остальными представителями администрации к подписыванию его.
— Действительно, очень трудно писать, — пробормотал он, — перо словно задевает за что-то.
Пальцы у него были словно парализованы, и получалось такое ощущение, как будто пером директора водило другое лицо. «Вероятно, это оттого, что я устал и взволнован», — подумал мистер Армстронг и передал перо коменданту охраны.
По окончании церемонии директор бегло просмотрел составленный и подписанный акт — и у него встали волосы дыбом, и на спине выступил холодный пот.
Официальный акт был подписан следующими лицами:
Директор Первого Национального Банка, Архиепископ Абракадабра.
Комендант Охраны Банка Тарарабумбия.
Смотритель Банка, Ричмонд Чепуха.
И в заключение неведомо кем написанная фраза:
«Ничего этого не было! не верьте ни единому слову!»
И таинственная подпись:
«Глориана».
Директор с помутившимся взором спрятал бумагу в карман, решив предать ее уничтожению. Ему казалось, что он сходит сума…
…Нагруженный пачками кредиток и банкнот, с оттопырившимися карманами и значительно потолстев в талии, Джек вышел из кассового отделения вместе с освобожденными кассирами. Последние были еще раз обысканы при выходе. Их пригласили в приемную и там предлагали раздеться догола, причем просили даже раскрывать рот, хотя трудно было предположить, чтобы простой смертный кассир мог хранить банкноты у себя во рту.
Джек спокойно пережидал в вестибюле эту церемонию. Потом кассиров выпускали одного за другим через стеклянную вращающуюся дверь. Джек выбрал момент, когда в двери проходил сухощавый и низенький старичок, и увязался с ним вместе. Он несколько раз толкнул этого старичка, но последний был так удручен, что ничего не заметил.
И вот Джек, наконец, на свободе…
Джеком владели самые разнообразные чувства: безумная радость, дикая, почти сумасшедшая гордость — ибо он чувствовал себя героем колоссальной катастрофической истории, о которой целый месяц будут кричать разные «Геральды» и больше года будут заниматься следователи, прокуроры, судьи и полиция… Необыкновенное удовлетворение от удачи заставляло дрожать в Джеке каждый фибр. Он не шел, а словно летел по улице. Наконец — и это было, пожалуй, самое серьезное сейчас чувство — Джек был в большом смущении: что делать ему с его богатством и куда его девать?
Кроме того, он был очень голоден!
Прежде всего, ему необходимо было как-нибудь устроиться с деньгами. У него не было портфеля, да и никакой портфель не вместил бы всех этих пачек. К счастью, Джек решил не брать золота (да его в банке было немного). Он взял только небольшой сверток золотых монет и страшно боялся, что лучи Глорианы не действуют на металл и что золото будет замечено, как были замечены вчера его ботинки… Но и бумажных денег было так много, что Джек был нагружен ими, словно почтенная леди, возвращающаяся с базара домой с покупками.
Для того, чтобы привести себя в некоторый порядок, Джек зашел в общественную уборную. Там, все еще не снимая вилки, он поаккуратнее рассовал свертки по карманам и под одеждой, большую часть пакетов завернул в газетный лист и перевязал случайно оказавшейся в кармане веревкой. И положил в жилетный карман несколько штук не очень крупных купюр, чтобы сейчас же можно было расплатиться в ресторане и в магазине.
Затем, освободившись, наконец, от аппарата и потирая зудевшую шею, Джек зашел в подвернувшийся магазин дорожных вещей и купил среднего размера чемодан. И, опять посетив уборную, уложил в него все деньги и запер чемодан на ключ. Затем купил себе новое пальто взамен прищемленного в дверях своей квартиры при утреннем обыске.