Тогда умирает футбол - Голубев Анатолий. Страница 16
Мейсл снова заговорил в обтекаемых выражениях о трудностях клуба после мюнхенской катастрофы.
«Интересы английского футбола требуют, чтобы клуб был на высоте. А высота – это деньги. И нет ничего странного в требовании клуба о возмещении убытков, действительно нанесенных ему».
Поначалу объяснения Мейсла показались удовлетворительными, и присутствующие стали терять интерес к этому вопросу, понимая, что Мейсл ничего, кроме уже сказанного, не сообщит. И тут сосед Берта, Дон не знал его, спросил:
– А как относятся семьи погибших к тому, чтобы имена их отцов, мужей и сыновей стали предметом судебного торга?
– Во-первых, это слишком громкие слова, хотя мы нередко и любим их, – отпарировал Мейсл, подразумевая под «мы» прессу и стараясь выиграть время. – Во-вторых, процесс во многом преследует и их личные цели – материальную помощь семьям бывших игроков. Это наша святая обязанность. Клуб никогда не бросал в беде своих членов, что бы с ними ни случалось.
И Мейсл принялся рассказывать о славных традициях клуба, явно уводя разговор в сторону.
Большинство журналистов решили, что вопрос стоит взять на заметку. Настроение журналистов уловил и Мейсл. Ни о какой откровенности и непринужденности, которые установились в начале встречи, говорить не приходилось.
Дональд смотрел на происходящее как на хорошо поставленный спектакль и, кажется, был единственным, кто остался доволен его финалом.
«Мейсл – умный человек. Неужели он не понимает и не поймет даже теперь, что, начнись процесс, многие закулисные дела клубной администрации будут преданы огласке, совсем для него нежелательной. Найдутся силы, которые посмотрят на процесс не так, как смотрит он, Мейсл. И тогда разразится страшный скандал, от которого по швам расползется вся добропорядочная репутация клуба!»
Через пятнадцать минут пресс-конференция была поспешно закрыта, рассыпавшись на десятки маленьких конференций за каждым столом.
11
После пресс-конференции раздраженный Мейсл сразу же поднялся к себе, и Дональд увидел его только на стадионе из ложи прессы.
Президент расположился на скамейке за воротами вместе с Марфи, старшим тренером и Ральфом Мейем, который сегодня не играл. Мейсл, одетый в черное пальто, с пестрым кашне на шее, сидел, тяжело уперев руки в колени, самодовольно поглядывая кругом.
Прямая противоположность Мейслу – Элмер Бродбент. Старший тренер за долгие годы работы так и не научился владеть своими чувствами во время матча. Энергичный, собранный, иногда излишне суровый, на тренерской скамье стадиона он преображался и становился едва ли не самой экзотической фигурой любого матча. Он кричал, махал руками, взывал к игрокам, которые не слышали его заклинаний, закидывал голову в порыве возмущения. И сидя великолепно дублировал головой и ногами каждый финт и каждый удар, который совершался на поле. Бродбент был похож на заводную игрушку, хозяин которой забыл, как остановить механизм.
Рядом с ним развалился на скамье Ральф Мей в легком модном коротком плаще, без головного убора и в перчатках. Он выглядел денди, случайно попавшим на эту заветную скамейку творцов футбола.
Марфи уткнулся в ладони, лишь время от времени подавая ведомые только ему да Преггу, вратарю манчестерцев, знаки.
А на поле развертывались события, не менее неприятные для Мейсла, чем происшедшие несколько часов назад на пресс-конференции.
Матч на кубок страны проходил совсем не так, как того хотелось бы манчестерцам. Уже на четвертой минуте мяч оказался в сетке ворот Прегга. Дурное начало, тем более для кубкового матча. Сто тысяч сторонников «Глазго Рейнджерс» мощным воплем приветствовали успех своей команды в поединке двух «рейнджерсов». Рев не смолкал ни на минуту, лишь подобно морскому прибою то нарастая, то спадая, то нарастая вновь.
Вообще «Иброкс стадион», колыбель «Глазго Рейнджерс», славился националистическими настроениями и буйным характером своих зрителей. Глядя, как восточная трибуна размахивает знаменами клуба, раскачиваясь из стороны в сторону, ряд налево, ряд направо, Дональд подумал, что это пляска знамен на фоне яркой рекламы «Декстросола» так и не кончится до финального свистка.
«Танец безумных дикарей!» – мелькнуло у Дональда.
Жалкие крики тысячи болельщиков, прибывших из Манчестера, растворились в общем реве стадиона и не были слышны.
Команда играла в атмосфере, накаленной до предела, в атмосфере предвзятости и враждебности.
Дональд представил себе, что происходит на «Иброкс стадион» в дни жестоких поединков команд «Глазго Рейнджерс» и «Селтик», давно вышедших за рамки обычных спортивных состязаний. Каждый футбольный матч превращался в бурное проявление старых религиозных разногласий.
За спиной этих команд стоят две религии – католическая и протестантская. Никому на трибунах уже нет дела до третьей – футбольной религии, ради которой, собственно, и собрались сто тысяч человек. Свисток судьи к началу матча, по злой иронии судьбы, – сигнал к началу борьбы, которая охватывает трибуны.
О нет, это отнюдь не пассивное желание победы «своим» – команде протестантов или католиков. Это жестокая распря, словно прорвавшаяся сквозь тьму веков из самых грязных тайников английской истории.
В дни матча на стадион стягиваются резервные полицейские части. Но они не в силах справиться с бушующим котлом страстей, в который превратился квадрат трибун. Бесчинствующие хулиганы безраздельно властвуют на них. И горе протестанту, если он по ошибке или по случайному стечению обстоятельств попал на трибуну к католикам. Десятки арестов во время матча, десятки раненных ножами и тяжелыми предметами… Но что может сделать полиция, когда на пятнадцать акров земли, занятых стадионом, продается сто восемнадцать тысяч билетов!
Провокации зрителей то у одних, то у других ворот. Свистящие камни, которые в перерыве уберут работники стадиона. Атмосфера ожесточает. И слово «игра» уже не соответствует тому, что происходит на поле. Надо иметь железную волю, чтобы не стать убийцей в течение таких двух таймов. Надо слишком сильно любить футбол, чтобы не стать сумасшедшим за эти девяносто минут.
Дональд не удивляется, что в звуковом бедламе противники Манчестера играют спокойно. Вернее, хладнокровно. Для них привычна обстановка. Им приходилось видеть ситуации похлестче. Они, как мясники на бойне, уже привыкли к виду крови и могут, не дрогнув, омыть в ней руки.
К середине второго тайма манчестерцам удается переломить ход игры, сквитать гол, а затем повести в счете. Но Роуз, удрученный атмосферой матча, сидит, как заурядный счетовод, и ставит в таблице крестики и цифры. Шифрованную и очень удобную систему записи хода игры он разработал сам.
Когда Роджер Камптон вынужден был покинуть поле, Дональд беззвучно выругался по адресу вратаря глазговцев и судьи: любому мало-мальски непредвзято настроенному человеку было ясно, что вратарь играл подло, не на мяч, а на человека. Роджер перехватил пас между двумя защитниками. Стремительным рывком он настолько ушел от подопечного, что тот прекратил преследование. Камптон остался один на один с вратарем. Правда, до штрафной площадки было еще далеко, но Роджер толкнул мяч в точку, наиболее близкую к воротам и недосягаемую для вратаря. Роджер должен был появиться в ней на мгновение раньше. Длинный Глен, вратарь глазговцев, уже пять лет играл за сборную Шотландии и не был зеленым новичком, чтобы не видеть точности расчета. Но он все-таки пошел навстречу Роджеру обреченно и яростно.
Законы движения неумолимы. Даже в футболе. Глен опоздал. Не входя в штрафную площадь, Роджер дотянулся до мяча и направил его мимо вратаря. Глен, не обращая внимания на мяч, ударил с ходу по ногам Роджера, стараясь хоть как-то отомстить нападающему.
Крик Роджера, казалось, слышала вся Шотландия. Крик животного, взвывшего от боли.
«За такие вещи надо гнать с поля! Неужели что-нибудь серьезное с ногой Роджера? Ведь у него и так не в порядке мениск правого колена. Бедняга не играл четыре календарных дня, все прогревал ногу. И вот тебе, в одну минуту – почти инвалид».