Серенада (ЛП) - Кибел Эмили. Страница 27

— Тогда объясни, — Бри уперлась руками в стол.

«Было бы все так просто, — подумала Лорелей, — я бы уже рассказала. Но я не такая, как ты. Я не нормальная. И ты не поймешь».

— Я… теперь привязана к ним. Часть меня хочет уехать, и я бы уехала сейчас, если бы могла, но я не могу, — Лорелей отклонилась и сделала глоток воды. В ней закипало недовольство от того, что она не могла раскрыть Бри правду. — Мне нужно кое-что узнать, и будет непросто, но я должна понять, кто я, и где мое место. Думаю, это я могу сделать только в этой семье.

— Ты говорила маме?

— Нет. Я не общалась с ней с тех пор, как покинула Колорадо. Она, наверное, думает, что я еще в Мейне.

— Нужно сказать ей.

— Знаю. И я расскажу, когда подвернется шанс.

Они доели и разделили счет. Лорелей обняла Брианну на пути к машине и пообещала позвонить, если решит прийти на День благодарения. Она проводила Бри взглядом, задумалась, увидят ли они друг друга снова. Мир был тяжелым местом для Лорелей, она даже завидовала неведению подруги. Ее жизнь изменилась, обратного пути не было. Ей придется хранить тайны даже от лучших друзей, но Лорелей знала, что, хоть она ненавидела это, зов воды был слишком силен, чтобы игнорировать его. Печаль наполнила ее сердце, ведь она не могла вернуться, ничего не будет прежним. Ее беспечная прежняя жизнь была в прошлом.

Лорелей смирилась с возвращением в дом Делуа. Она еще многого не понимала, ей нужны были ответы. Она думала спросить у Хелен, но та всегда отвечала смутно, и ее ответы путали Лорелей. Ей казалось, что Хелен всегда защищала ее от правды, будто она не могла справиться. Лорелей нравилась Дейдре, но она знала, что Дейдре не расскажет ничего без позволения Хелен. Оставалась только Каллиопа. Лорелей не знала, почему, но знала, что Каллиопа расскажет ей правду. Она была серьезной во всем, и она была вне контроля Хелен.

Покинув Гианнис, Лорелей направилась на восток. Она думала о дороге, зная, что время ответов пришло. Ее машина неслась по пустому пейзажу с коричневой и серой травой, окружающей дорогу. Лорелей миновала тихую главную улицу Чатема, многие магазины закрылись из-за зимы. Она ощущала силу, пока ехала вдоль берега. Дом появился впереди, величавый и опасный. Лорелей подъехала к нему и вышла из машины. Она поднялась на крыльцо с уверенностью, помня, как впервые робко ступала по ним. Внутри было слышно голоса на кухне, звякали кастрюльки, пахло корицей и мускатом.

Хелен заметила ее на пороге.

— Лорелей, — сказала она, — хорошо, что ты спустилась. Ты в порядке?

— Я бы хотела поговорить с Каллиопой, — твердо сказала Лорелей.

— Хорошо, — Хелен с предупреждением взглянула на Каллиопу.

Каллиопа повернулась на стуле к Лорелей. Она встала, высокая на фоне остальных, в льняных штанах и свитере с V-образным свитером. Ее черные волосы были убраны в хвост у шеи. У нее были высокие выдающиеся скулы, идеальные брови, губы цвета красной розы. Мягкими были только глаза — светло-зеленые, как море в шторм.

— Ты хотела куда-то отойти для разговора? — спросила Каллиопа.

Лорелей кивнула. Каллиопа прошла мимо нее и повела по прихожей в гостиную с желтыми креслами. Она указала на диван, сама села в кресло напротив. Каллиопа скрестила ноги в лодыжках и опустила ладони на колени.

— Что ты хотела обсудить? — начала она.

— Я хочу задать вопросы о сиренах, и я хочу знать, что ты будешь честна со мной, — Лорелей боялась ее. — Меня не нужно защищать от этого. Если я задам вопросы, ты будешь со мной честной?

Тишина, и Каллиопа холодно ответила:

— Да, я расскажу все, что ты хочешь знать.

Лорелей взяла себя в руки, вытерла потные ладони о колени и спросила:

— Почему я? Есть причина в том, что я — сирена?

— Это в семьях. Не все в семье рождаются с даром, но в твоей семье сирены были поколениями. Тут как повезет. Порой, как у тебя, мы можем в раннем возрасте понять, что у девочки есть дар, но порой талант проявляется позже.

— А если я откажусь от жизни сирены?

— К сожалению, тут нет выбора. Помнишь, как ты ощущала себя в день, когда вы с Дейдре вернулись из Бостона? Будто тебе стало плохо?

— Да, — сказала Лорелей. — Это было ужасно.

— У тебя долг перед морем, и если ты не сможешь исполнить долг, когда оно просит, ты будешь страдать физически. Чем дольше игнорируешь зов, тем хуже будет, пока ты не сойдешь с ума.

— Но как? Как можно смотреть, как люди умирают, и продолжать? Вы не ощущаете вину?

— Мы не воспринимаем это лично. Там ты не думаешь о них, как о личностях. У тебя есть работа, и ты делаешь ее и идешь дальше. У тебя нет выбора. Когда я там, я методична. Я не думаю. Только действую. И я помню, что мы — часть большого плана.

— Что за план? Что за план позволяет стоять в стороне и смотреть на смерти людей?

— Лорелей, не будь наивной. Все когда-то умирает. Некоторые от старости, другие от болезней, а некоторые — в воде. Это реальность. Мы часть этого, хочешь или нет. Судьба уже избрала их, и мы уважаем Судьбу.

— Есть другие? Другие сирены, кроме нас?

— Мы — одна из многих групп, названных собраниями, по всему миру. Каждое собрание включает от трех до пяти женщин разного возраста. Новых сирен приводят, когда матриарх стареет. Порой мы пересекаемся с другими группами, если катастрофа слишком велика для нас. Когда собрания объединяются, мы зовем это конгрегацией. Такое бывает редко, но случается время от времени — когда разбивается корабль или во время урагана. Ты увидишь другие группы в своей жизни.

— Сколько есть собраний?

— Не знаю, как много их в мире. Есть собрания, которые я не встречала. Некоторые пытались записывать, но без толку. Мы лучше всего знаем тех, кто на нашей территории. Есть собрание севернее нас, Мерчансоны, они живут недалеко от Монреаля. Вотерфорды живут в Норфолке, а еще есть собрание в Саванне и в Новом Орлеане.

Лорелей обдумала факт, что они были не одни. Она не думала о таком раньше, но было понятно, что их семья не могла справиться со всеми утопающими мира. Были и другие девушки, что испытывали те же проблемы, что и она.

— Каллиопа, когда мы изменяемся, нас все видят?

— Да, нас видно. Потому мы прячемся в бухте, там нас не увидят чужаки.

— Если вас видно, что бывает, когда есть выжившие? Мужчина тогда тебя видел. Он запомнит это?

— Чаще всего люди так испуганы ситуацией, что не помнят толком, что случилось. Если они помнят о нас, то списывают это на галлюцинации. Некоторые путают нас с ангелами. И если находятся смельчаки, что говорят об увиденном, никто им не верит. Но мы снимся им до конца их жизней. Мы оставляем на них след, что не пропадает.

— Когда мы меняемся, всегда… так больно?

— Ты привыкнешь. Приятно не будет, но потом становится не так плохо. Потом тебе будет даже хотеться измениться. У сирен всегда есть сила и свобода, какой нет на суше. В воде мы управляем ею, и она слушается нас. Чувство силы, непобедимости заманчиво. Ты будешь терпеть перемену из-за того, какой станешь.

Лорелей вспомнила воду, проносящуюся мимо нее, когда Хелен тянула ее в море. Она видела их сияние в своем разуме, простор океана и погоду над ними. Красиво.

— Знаю, нужно многое понять, — сказала Каллиопа. — Но вскоре это будет как вторая натура. У тебя уже есть вся сила, нужно лишь перестать сомневаться в себе, быть увереннее. Это наше, — она указала в окно на воду, — все это. И твоя судьба, как было для поколений твоей семьи до тебя, управлять этим.

Лорелей сжала кулон на шее и подумала о фотографии бабушки. Это было ее наследие. Она не могла отвернуться от этого, как не могла изменить свой рост или форму лица. Если они могли так делать, то, может, получится и у нее. Она — Делуа.

Каллиопа посмотрела на часы.

— Что-то еще?

— Нет, — нахмурилась Лорелей. — Я начинаю понимать.

— Хорошо. Я рада, что мы поговорили, — Каллиопа встала и покинула комнату.

Лорелей посмотрела на океан. Он пугал ее размером, но ей хотелось быть его частью. Она тихо помолилась за умершего мальчика и его семью, пообещала себе, что попытается продолжить этот путь. В тишине комнаты она слышала негромкую Песнь, зовущую ее из глубин моря.