Невидимки (ЛП) - Литтл Бентли. Страница 15

Я разогрел в микроволновке замороженный буррито.

После разговора с Дереком я никак не мог сконцентрироваться на работе. Я положил перед собой бумаги, взял ручку и притворился, будто увлёкся чтением, хотя думал я о чём угодно, но не об инструкциях. Я рассуждал над словами Дерека, пытался понять, шутил ли он со мной и отказывался верить, что он на самом деле не знал моего имени. Можно было подумать, что он знал, как меня зовут, но не знал, как правильно записать.

Но суть не в этом.

Сколько бы я ни проигрывал в голове наш с ним разговор, сколько бы я ни пытался проанализировать его слова, я всегда приходил к одному и тому же выводу. Несмотря на то, что мы уже два месяца сидим в одном кабинете, моего имени он не знал. Он не видел, как я получал приз, хотя сидел прямо напротив сцены.

Для него я был невидимкой.

Блин, он поди не разговаривал со мной, потому что просто не замечал меня.

Звякнул колокольчик микроволновки, я вытащил буррито и положил его на тарелку. Затем я налил молока, прошёл в гостиную, включил телевизор и уселся на диван. Я попытался сосредоточиться на еде и новостях и не думать о произошедшем. Я подул на буррито и откусил кусок. Том Брокау докладывал о данных по больным СПИДом. Он выглядел очень серьезным, стоя на фоне синего экрана, и говорил:

— Согласно недавнему опросу, проведенному совместно «Нью-Йорк Таймс» и NBC, среднестатистические американцы полагают…

Среднестатистические американцы.

Это словосочетание запало мне в душу.

Среднестатистический американец.

Это же я. Я смотрел на Брокау. Я чувствовал себя больным и, наконец, моя болезнь была диагностирована, но никакого облегчения от этого диагноза я не испытывал. Описание было верным, но слишком общим, слишком размытым. В этих двух словах было какое-то заверение в нормальности. Только я не был нормальным. Я обыкновенный, но не просто обыкновенный. Я был сверхобыкновенный, чересчур обыкновенный, настолько обычный, что меня забывали даже друзья, а коллеги не обращали абсолютно никакого внимания.

У меня было странное чувство. Вернулся внутренний холод, возникший, когда Вирджиния и Лоис заявили, что видели меня во время обеда. Всё вокруг вдруг стало каким-то уродливым. Одно дело — быть просто обычным человеком. Но совсем другое — настолько патологически обыкновенным. Я постоянно оставался невидимым. В этом было нечто пугающее, жуткое, практически сверхъестественное.

Я потянулся и схватил со стола вчерашнюю газету. Открыл страницу со списком пяти самых популярных фильмов прошедших выходных.

Именно эти фильмы я очень хотел посмотреть.

Я посмотрел список десяти самых популярных песен этой недели.

Все они оказались моими любимыми, которые я слушал чаще всего.

Сердце заколотилось в груди. Я встал и прошёлся по комнате, подошёл к стеллажу со стереосистемой. Я просмотрел стопку дисков и понял, что моя музыкальная коллекция была не старше последних десяти лет.

Безумие какое-то.

Но в этом был определенный смысл.

Если я обычный, то обычный во всём. Не только во внешности или чертах характера, а и во всём остальном. Возможно, этим объяснялось моё постоянное следование «золотой середине», моя непоколебимая вера в принцип «умеренность во всём». Я никогда не прибегал к крайностям. Во всём. Никогда не ел слишком много или слишком мало. Никогда не был слишком жадным или чересчур щедрым. Не считал себя ультралибералом или крайним консерватором. Не был я ни гедонистом, ни аскетом, ни запойным пьяницей, ни убеждённым трезвенником.

Я никогда не принимал ничью сторону.

Если задуматься, неправильно считать, что идеальное решение проблемы — это компромисс, что истина всегда лежит где-то между двумя крайностями. Не бывает счастливой середины между добром и злом, истиной и ложью. Однако двусмысленность, которая лишила меня возможности принимать практические решения, сокрушила и мою мораль. Я постоянно колебался между различными точками зрения, застревал посередине и не мог выбрать ту или иную сторону.

Среднестатистический американец.

Моя экстраординарная обыкновенность не являлась лишь частью моей личности, она являла собой мою сущность. Ею объяснялось, почему никто из моих сверстников никогда не подвергал сомнению выбор обладателя той или иной награды. Я всегда плыл по течению, никогда не спорил с мнением большинства. Именно поэтому мои аргументы ни в школе, ни в колледже никогда не подвергались сомнению или даже обсуждению.

Именно поэтому мне так понравился городок Ирвайн. Именно там, где все здания выглядели одинаково, а владельцы недвижимости стирали между зданиями любой намёк на индивидуальность, я чувствовал себя как дома. Эта однородность импонировала мне, говорила со мной на одном языке.

Но тот факт, что я обычный не объяснял, почему для остальных я становился невидимым. Если пристально посмотреть на большинство людей, то уникальных среди них нет. Большинство людей — нормальные, обыкновенные. До тех пор, пока их не начинают игнорировать собственные коллеги, друзья, знакомые. Чтобы заметить их существование, в них должно быть нечто ужасное, а не только лишь какие-то черты, проявляющие индивидуальность.

Но я был обычным.

И меня все игнорировали.

Я принялся обдумывать какие-то действия, которые бы опровергли эту теорию, что-то, что доказало бы, что я не совсем обычный. Я вспомнил, как в третьем классе меня донимала местная шпана. Для них тогда я ведь не был обычным? Во мне была какая-то особенность, которая и привлекла внимание трёх самых сильных учеников третьего класса. Однажды они перехватили меня по пути домой. Один держал, а двое других стягивали с меня штаны. Сняв их, они принялись играть в «собачку», перебрасываясь моими штанами, пока я безуспешно пытался их отнять. Собралась небольшая толпа, все смеялись. Среди собравшихся я заметил девочек. Честно говоря, то, что там были девочки, мне понравилось. Мне было приятно, что они видели меня в одних трусах.

Позже, уже, будучи подростком, я часто думал об этом, когда мастурбировал. Я восхищался тем, как девочки наблюдали за моими попытками забрать штаны у хулиганов.

Это ведь не нормально, правда? Это необычно.

Но я хватался за соломинку. У всех были свои небольшие отклонения и нестандартные предпочтения.

У меня, наверное, был стандартный набор этих отклонений.

Даже мой необычный опыт был обычным. Все мои особенности были совершенно обыкновенными.

Господи, у меня даже имя обычное. Боб Джонс. Где-то рядом должен быть Джон Смит — самое популярное имя в телефонной книге.

Буррито остыл, но голода я больше не испытывал. Я посмотрел в экран телевизора. Репортёр рассказывал о массовом убийстве в Милуоки.

Большинство людей сейчас вероятно смотрят новости.

Среднестатистический американец смотрит новости за ужином.

Я переключил на «Мэш», встал, вывали остатки еды в мусорку, положил тарелку в раковину и вытащил из холодильника бутылку пива. Сегодня хотелось напиться.

Вместе с пивом я вернулся в гостиницу и принялся смотреть телевизор, пытаясь сконцентрироваться на сериале и не заниматься самоанализом.

Я заметил, что реплики, которые сопровождаются закадровым смехом — самые смешные.

Я выключил телевизор.

Джейн вернулась около девяти вечера. К тому времени я уже прикончил шесть бутылок и настроение моё, если не улучшилось, то, по крайней мере, собственные проблемы мне стали безразличны. Джейн посмотрела на меня, нахмурилась, прошла на кухню и сложила на стол стопку тетрадей. Там же она нашла подаренный мне сертификат.

— Что это? — спросила она.

Я совсем забыл, что выиграл ужин. Я посмотрел на неё и отсалютовал ей бутылкой пива.

— Поздравь меня. Я выиграл конкурс на работе.

Джейн прочла сертификат.

— «Элиза»?

— Ага.

— Это же круто!

— Ага. Круто.

Она снова нахмурилась.

— Да, что с тобой такое?

— Ничего. — Я допил пиво, поставил пустую бутылку рядом с другими и отправился в ванную, где меня вырвало.