Невидимки (ЛП) - Литтл Бентли. Страница 7

— Как насчёт компаний, которые производят дезодорант для ног или магниты в форме бутербродов или печенья? Это никому не надо. Работа этих людей бесполезна.

— Ну, их же покупают. Людям это нужно.

— Людям и компьютеры нужны.

— Но я даже не компьютерами занимаюсь. Я не занимаюсь дизайном, производством, маркетингом…

— В любой организации есть люди вроде тебя.

— Лучше от этого не становится.

Она посмотрела на меня.

— Ну и чем ты хочешь заниматься? Голодных детей в Африке кормить? Не думаю, что тебе это подойдёт.

— Я не об этом…

— Так о чём тогда?

Я сменил тему. Мне было трудно проговорить собственные мысли. Я чувствовал себя бесполезным, бессмысленным, испытывал чувство вины за то, что получал зарплату за то, что фактически ничего не делал. Я не мог объяснить это странное ощущение даже Джейн и чувствовал себя от этого неуютно.

Несмотря на то, что работу свою я не любил, я недостаточно её ненавидел, чтобы уволиться. Для себя я решил, что это временные издержки, пока я не найду работу по вкусу. Я убедил себя, что это промежуточная станция между учебой и нормальной работой.

Только я не имел никакого представления о том, какой должна быть эта «нормальная» работа.

Одно я уяснил чётко: в крупных компаниях немалая часть времени тратится на имитацию деятельности, а не на настоящую работу. Задания, которые я получал в понедельник, я заканчивал уже к среде. В кино и сериалах те, кто выполнил работу досрочно, приходили к начальству и просили ещё, тем самым набирая очки в продвижении по карьерной лестнице. Но я очень быстро понял, что в реальной жизни подобная инициативность не только не поощрялась, но и наказывалась. Окружавшим меня людям нужно было прикрывать собственные зады. Они годами выстраивали баланс рабочего времени и если начать вмешиваться, это изменит кривую производительности труда всей компании. Они потеряют лицо. Мой начальник потеряет лицо. От меня ожидали, что я не стану выбиваться за рамки того, что делал мой предшественник. Я должен был занять уже имевшуюся нишу и не нарушать никаких границ. Принцип Питера [4] в действии.

Это означало, что мне приходилось очень много времени проводить впустую.

Я наблюдал за окружающими и быстро научился симулировать работу. Когда в мой кабинет заглядывал Стюарт или Бэнкс, я начинал шелестеть бумагой, рыться в столе или хлопать дверцами тумбочек. Если Дерек и заметил мою уловку, он ничего не сказал. Мне кажется, он прибегал к тем же самым методам, потому как внезапно становился слишком уж занятым, когда к нам заглядывал кто-нибудь из начальства.

Я скучал по учёбе и очень много об этом думал. В колледже мне было весело, но, несмотря на то, что закончил я его всего полгода назад, сейчас мне казалось, что прошло уже несколько миллионов лет. Я скучал по общению с ровесниками, скучал по тому времени, когда можно было просто бездельничать. Я вспоминал о том, как ходил с Крейгом Миллером в «Эрогенную зону» — магазин для взрослых, расположенный в торговом центре рядом с кампусом. Мы делили одну машину на двоих и Крейг предложил остановиться у магазина. Я там никогда не был, мне было любопытно, и я согласился. Мы остановились на небольшой стоянке в форме буквы L. Когда мы вошли внутрь, над дверью прозвенел колокольчик и все три кассира и несколько покупателей посмотрели на нас. «Крейг!» — воскликнули они в один голос. Это напомнило мне сцену из сериала «Весёлая компания», где владельцы бара дружно кричали: «Норм!», я не смог удержаться и рассмеялся. Крейг застенчиво улыбнулся, а я вспомнил слова одной песенки, в которой пелось о том, как же здорово приходить туда, где все знают, как тебя зовут.

В «Автоматическом интерфейсе» никто не знал, как меня зовут.

Я до сих пор не понимал, почему меня взяли на эту работу, особенно с тех пор, как узнал, что Стюарту и Бэйтсу я не нравился. Неужели, меня взяли по какой-то квоте? Неужели, я подходил по каким-то критериям под определенную этническую группу? Понятия не имею. Я точно знал лишь то, что если бы решение зависело от Стюарта или Бэнкса, работу эту я бы никогда не получил.

Я иногда встречал Бэнкса, когда он случайно оказывался в нашем отделе, но он всегда вёл себя со мной грубо и резко. Он постоянно отпускал нелицеприятные комментарии о моей причёске, галстуке, осанке, о чём угодно. Не знаю, зачем он это делал, но я старался его игнорировать и заниматься своими делами.

Рона Стюарта игнорировать было сложнее. Свою нелюбовь ко мне он проявлял менее грубо, нежели Бэнкс. Он вёл себя со мной достаточно вежливо и официально, но что-то в нём постоянно выбивало меня из колеи. В его голосе всегда звучала нотка снисходительности. Как будто он считал, что намного превосходит меня в интеллектуальном плане и я должен быть рад тому, что он вообще снизошёл до разговора со мной.

Но больше всего раздражало то, что, когда он говорил со мной, у меня действительно складывалось впечатление, что он был умнее меня, интереснее меня, образованнее. В любой другой ситуации его слова звучали бы дружелюбно, но подтекст, лежавший в его речах говорил о другом. Я вёл себя, как заключённый, заигрывающий с самоуверенным надзирателем. Я ничего не мог с собой поделать и ненавидел себя за это.

Мне казалось, я впал в паранойю. Вдруг, Стюарт и Бэнкс вели себя так со всеми.

Нет. Бэнкс шутил с программистами, заигрывал с секретарями и стенографистками. Стюарт вёл себя с подчинёнными дружелюбно. Он даже обменивался короткими фразами с Дереком.

Я оставался единственной целью их нападок.

Где-то через месяц я подслушал разговор между Бэнксом и Стюартом. Они стояли в коридоре рядом с моим кабинетом и разговаривали нарочито громко, будто специально хотели сделать так, чтобы я их услышал.

И я услышал.

Бэнкс:

— Как он работает?

— Он не командный игрок, — ответил Стюарт. — Не думаю, что он вообще справится с программой.

— Бездельникам у нас не место.

До окончания испытательного срока оставалось ещё два месяца, но они продолжали меня провоцировать. Я это понимал, но я злился и не мог оставить эти нападки без ответа. Я встал, обошёл стол и вышел в коридор.

— К вашему сведению, — перебил я их, — я тщательно и в срок выполняю все задания.

Стюарт улыбнулся.

— Это замечательно, Джонс.

— Я слышал, что вы сказали обо мне…

Бэнкс невинно улыбнулся.

— Мы говорили не о вас, Джонс. С чего вы решили, что мы говорили о вас?

Я взглянул на него.

— И почему вы подслушиваете частный разговор?

Мне нечего было ему ответить такого, что не звучало бы как оправдание, я покраснел и вернулся в кабинет. Дерек сидел и ухмылялся.

— Так тебе и надо, — произнес он.

Пошёл на хуй, хотелось ответить мне. Иди, говна поешь и сдохни.

Но я ничего не сказал, молча открыл ручку и принялся за работу.

Когда я вернулся вечером домой, Джейн сказала, что хочет куда-нибудь сходить. С тех пор как я вышел на новую работу, мы никуда не ходили, она начала чувствовать себя неуютно, будто была заперта в четырёх стенах. Если честно, у меня складывалось такое же ощущение и мы решили, что было бы здорово вечером куда-нибудь выбраться.

Мы поехали в Бальбоа, в «Краб Кукер», заказали себе по порции супа из моллюсков и поели на лавочке около ресторана, разглядывая и обсуждая прохожих. После этого мы поехали на полуостров у пирса около «Фан-зоны» и припарковались у небольшой стоянки у самого берега. Мы всегда считали это место «нашим». Когда мы были бедными, то в свободное время приезжали сюда, именно здесь мы впервые занялись сексом. Следующие два года наших отношений, когда мы не могли позволить себе сходить в кино, то приезжали сюда. Гуляли по «Фан-зоне», среди ларьков и магазинов, торгующих футболками. Смотрели на детей, резвившихся за игровыми автоматами, наблюдали за лодками в гавани, заходили в «Рубис», съедали по гамбургеру.

После того, как пирс пустел и магазины закрывались, мы занимались любовью на заднем сидении моего «Бьюика».