Ведьмина зима (ЛП) - Арден Кэтрин. Страница 2
— Что это за шум?
Растерянный ропот становился все сильнее за городом. Рев и треск, будто вода билась о берег. Дмитрий нахмурился.
— Звучит как…
Крик у ворот прервал его.
* * *
Чуть ниже по склону холма от кремля сумерки наступили раньше, холодные и густые тени укрыли другой дворец, что был меньше и тише. Огонь не тронул его, лишь немного задели искры.
Вся Москва кипела от слухов, всхлипов, ругательств, споров, вопросов, а тут правил хрупкий порядок. Горели лампы, слуги собирали, что могли, чтобы утешить обедневших. Лошади дремали в конюшне, аккуратные колонны дыма поднимались из труб кухни и самого дворца.
Создала этот порядок одна женщина. Она сидела в мастерской, напряженная, безупречная и ужасно бледная. Морщины тревоги обрамляли ее рот, хоть ей не было тридцати. Темные круги под ее глазами соперничали с кругами Дмитрия. Она родила третьего ребенка прошлой ночью, мертвого. В то время ее первого ребенка украли, и его чуть не поглотили ужасы ночи.
Но, несмотря на все это, Ольга Владимировна не отдыхала. Нужно было очень многое сделать. Поток людей шел к ней, где она сидела у печи: слуги, повар, столяр, пекарь, прачки. Каждый получал задание и слова благодарности.
В паузе между приходящими Ольга прислонилась к спинке стула, обвила руками живот, где был ее мертвый ребенок. Она отпустила других женщин часы назад, они были выше в тереме, спали после потрясений ночи. Но один человек не уходил.
— Иди спать, Оля. Дом простоит без тебя до утра, — говорила девушка, сидя напряженно на скамейке у печи, ее взгляд был внимательным. У нее и гордой княгини Серпухова были длинные черные волосы, толстые косы и отдаленное сходство в чертах. Но княгиня была изящной, а девушка — высокой, с длинными пальцами, и ее большие глаза были на угловатом лице.
— Это точно, — сказала другая женщина, проходя в комнату с хлебом и рагу из капусты. Пост, они не могли есть жирное мясо. Эта женщина была уставшей, как и две другие. Ее коса была желтой, едва тронутой сединой. Ее глаза были большими, светлыми и умными. — Дом в безопасности на ночь. Поешьте. Обе, — она стала раскладывать еду. — И идите спать.
Ольга сказала медленно и с усталостью:
— Дом в безопасности. А город? Думаешь, Дмитрий Иванович или его бедная глупая жена отправят слуг с хлебом, чтобы накормить детей, что осиротели в ту ночь?
Девушка на скамейке побелела, впилась зубами в нижнюю губу. Она сказала:
— Уверена, Дмитрий Иванович строит умные планы, чтобы отомстить татарам, а пострадавшим придется подождать. Но это не значит…
Визг сверху прервал ее, а потом топот спешащих ног. Все три женщины уставились на дверь с одинаковыми лицами. Что теперь?
Няня ворвалась в комнату, дрожа. Две женщины тяжело дышали следом за ней.
— Маша, — прохрипела няня. — Маша… пропала.
Ольга тут же вскочила на ноги. Маша — Марья — была ее единственной дочерью, и ее украли из кровати прошлой ночью.
— Зовите мужчин, — рявкнула Ольга.
Но девушка склонила голову, словно слушала.
— Нет, — сказала девушка. Все повернули головы. Прибывшие женщины мрачно переглянулись. — Она вышла наружу.
— Тогда что… — начала Ольга, но другая перебила:
— Я знаю, где она. Я приведу ее, если позволишь.
Ольга смотрела на младшую, а та уверенно глядела в ответ. Еще вчера Ольга сказала бы, что никогда не доверила бы детей своей безумной сестре.
— Где? — спросила Ольга.
— Конюшня.
— Хорошо, — сказала Ольга. — Но, Вася, приведи Машу, пока свет еще горит. Если ее там нет, сразу скажи мне.
Девушка кивнула, выглядя печально, и встала на ноги. Когда она пошла, все увидели, что она двигается осторожно. У нее было сломано ребро.
* * *
Василиса Петровна нашла Марью там, где и ожидала, спящую на соломе в загоне гнедого жеребца. Дверца загона была открыта, хоть конь не был привязан. Вася вошла, но не разбудила девочку. Она прильнула к плечу большого коня, прижалась щекой к его шелковистой коже.
Жеребец повернул голову и понюхал ее карманы. Она улыбнулась, это была ее первая настоящая улыбка за этот долгий день. Она вытащила корочку хлеба из рукава и скормила ему.
— Ольга не успокоится, — сказала она. — Это выставляет всех нас в плохом свете.
«Ты тоже еще не отдыхала», — ответил конь, тепло выдохнув на ее лицо.
Вася, вздрогнув, отодвинула его. Его горячее дыхание вызывало боль в ожогах на ее голове.
— Я не заслуживаю отдыха, — сказала она. — Пожар был из — за меня. Я должна помогать.
«Нет, — сказал Соловей. — Пожар был из — за Жар — Птицы, хоть ты могла послушать меня раньше, чем отпускать ее. Она была в ярости от плена».
— Откуда она? — спросила Вася. — И как Касьян умудрился обуздать такое создание?
Соловей обеспокоился. Его уши дрогнули, он тряхнул хвостом.
«Я не знаю, как. Я помню, как кто — то кричал и кто — то плакал. Помню крылья и кровь в синей воде, — он топнул снова и тряхнул гривой. — И все».
Он был так расстроен, что Вася почесала его бок и сказала:
— Не переживай. Касьян мертв, а его лошадь пропала, — она сменила тему. — Домовой сказал, что Маша была тут.
«Конечно, она была тут, — ответил конь с важным видом. — Даже если она пока не знает, как со мной говорить, она знает, что я побью любого, кто попытается навредить ей».
Это было не пустой угрозой от большого жеребца.
— Я не виню ее за то, что она пришла к тебе, — сказала Вася. Она почесала коня снова, и он тряхнул ушами от радости. — В детстве я всегда убегала в конюшню, когда близилась беда. Но это не Лесная Земля. Оля испугалась, когда они ее не нашли. Мне нужно вернуть ее.
Девочка пошевелилась на соломе и захныкала. Вася осторожно опустилась на колени, стараясь не навредить боку, но тут Марья проснулась, встрепенулась. Голова девочки ударила Васю по ребрам, и та с трудом сдержала вопль: перед глазами все почернело по краям.
— Тише, Маша, — сказала Вася, когда снова смогла говорить. — Тише. Это я. Все хорошо. Ты в порядке. Ты в безопасности.
Девочка утихла, застыла в руках девушки. Конь опустил голову и понюхал ее волосы. Она посмотрела на него. Он легонько лизнул ее нос, и Марья пискнула со смехом. А потом уткнулась в плечо девушки и заплакала.
— Васенька, Васенька, я ничего не помню, — прошептала она между всхлипами. — Но было страшно…
Вася помнила, как тоже боялась. От слов девочки перед глазами замелькали картинки. Лошадь из огня встает на дыбы. Чародей корчится на полу. Марья с пустым лицом, околдованная, послушная.
И голос короля зимы:
«Я любил тебя, как мог».
Вася покачала головой, словно могла так прогнать воспоминание.
— Тебе пока и не нужно помнить, — мягко сказала она девочке. — Но ты в безопасности. Все закончилось.
— Но я не чувствую, чтобы все кончилось, — прошептала девочка. — Я не могу вспомнить! Откуда мне знать, закончилось все или нет?
Вася сказала:
— Поверь мне. Если не можешь, поверь своей маме или своему дяде. Больше тебе не навредят. А теперь нам нужно домой. Твоя мама переживает.
Марья тут же отпрянула от Васи, у которой не было сил остановить ее, и обвила руками и ногами переднюю ногу Соловья.
— Нет! — закричала Марья, прижавшись лицом к коню. — Ты меня не заставишь!
Обычная лошадь встала бы на дыбы от такого или испугалась. Или ударила бы Марью по лицу коленом. Соловей стоял с ошеломленным видом. Он осторожно опустил голову к Марье.
«Ты можешь остаться тут, если хочешь», — сказал он, хоть девочка его не понимала. Она снова плакала, это был тонкий утомленный вой ребенка, что уже не мог терпеть.
Васе было не по себе от печали и гнева на девочку, но она понимала, почему Марья не хотела домой. Ее забрали из того дома, подвергли кошмарам. Крупный и уверенный в себе Соловей рядом успокаивал.
— Мне снилось, — бубнила девочка в ногу жеребца. — Я ничего не помню, но мне снилось. Там смеялся скелет, и я ела пироги — больше и больше — хоть мне уже было плохо. Я не хочу больше спать. И я не вернусь в дом. Я буду жить в конюшне с Соловьем, — она сжала коня крепче.