Расколдуйте это немедленно! - Гаврилова Анна Сергеевна. Страница 60

подхватил Карвил грозным басом. В сочетании с абсурдным текстом получилось на редкость забавно.

Справа долетел приглушённый ржач — наверное, Дэн впал в истерику.

Каким-то чудом удержавшись от смешка, я продолжила:

поведал родственникам Вил, выплывая из темноты под балконом в островок света и картинно простирая ко мне руки.

На голове его красовалась сооружённая из пушистого белого пледа медвежья шкура. Ну, то есть своего рода меховой плащик с капюшоном с круглыми ушками. Над созданием этой конструкции Карвил страдал лично, пока парни меня гримировали и зачаровывали вуаль, так что насладиться прекрасным впервые могли не только рядовые зрители, но и мы — участники постановки. Я впечатлилась. Парни, полагаю, тоже.

— Ы-ы-ы! — тихонько взвыли слева в подтверждение этой мысли.

Мишка — в данный момент натурально плюшевый — злобно зыркнул в сторону весельчаков и, пританцовывая в стиле утренника в детсаду, направился ко мне.

грянули мы с ним хором.

— Ы-ы-ы, — бессовестно сбивая с настроя, подвывали уже с обеих сторон.

Но я упорно перебирала струны и держала лицо, тем более что снова была моя очередь солировать.

с надрывом исполнила свои две строчки.

Вилли был серьёзен, как сердечный приступ, и суров, как кусок гранита.

пропищала я, едва не срываясь на всё то же «ы-ы-ы», которым, похоже, страдал уже весь зал.

опустившись передо мной на одно колено, закончил куплет Карвил. Только вот вместо запланированной розы на ладони продемонстрировал мне кулак.

И я таки не выдержала — расхохоталась. Так что второй припев мишке пришлось исполнять соло.

Впрочем, смех не мешал мне перебирать струны, да и музыканты на балконе подхватили нехитрый мотив. А ещё стенания Вилли неожиданно поддержали гости. Так что на последних аккордах от многоголосого воя уже посуда звенела, а может, даже и стены дрожали.

прогремел нестройный медвежий хор.

В следующий момент вспыхнул свет, и стало ясно, что ржут — не улыбаются, не посмеиваются, не хохочут, а именно ржут — абсолютно все. Даже Велария.

Уходили мы под свист, вопли и гром аплодисментов. Точнее сбегали, повинуясь жесту бабули — линяли, пока орда поклонников свежеиспечённого дуэта не полезла за автографами и не обнаружила, что солистка малость страшновата.

Трансформация накрыла неожиданно — почти у самой двери в мишкину берлогу. Следуя за Карвилом, который выполнял роль буксира и тащил меня за собой за руку, я даже не сразу сообразила, в чём дело: просто вдруг стало ощутимо темнее, тише и холоднее. Споткнувшись от неожиданности, я едва не расквасила себе физиономию о гитару, болтавшуюся за спиной «жениха».

Хорошо, что реакция у него оказалась на уровне — почувствовав, что баржа «Маша» дала крен, он резко развернулся и поймал в объятия. Так что нос остался цел, а пострадала только очередная рубашка Вила, по которой я щедро размазала свой многослойный грим, да шляпка упорхнула куда-то в полумрак коридора.

— Разве уже полночь? — сдвинув очки на макушку, удивилась я.

— Одиннадцать, — ответил мишка и поволок меня к двери. Поспешно открыл замок, затолкал меня в комнату и, лишь задвинув засов, выдохнул и расслабился.

— Это что, условия превращения поменялись? — Я устало плюхнулась на диванчик и принялась стаскивать с себя перчатки и колье, которое неприятно холодило нежную человеческую кожу.

— Вряд ли, — подумав, заявил Карвил. — Здесь время на час отличается от Шерриведа. И там как раз полночь. — Переведя расстроенный взгляд с пятен на своей груди на меня, он заметно вздрогнул и как-то очень жалобно попросил: — Маша, ты бы умылась, а?

Я сперва недоумевающе похлопала ресницами, а потом сообразила и рванула в ванную. Хорошо, что натренированные созерцанием мышиной шкурки нервы выдержали новый стресс без воплей и обмороков, потому что смотрелась я потрясающе. В самом прямом смысле этого слова — от такой красоты неземной впору было трястись. И совсем не от восторга.

Тональный крем, призванный маскировать серую чешую, на нормальной коже приобрёл оттенок тухлого баклажана. Ну, то есть эдакого баклажана в пятнах весёленькой нежно-салатовой плесени. Над этими лилово-зелёными разводами родные, лишённые защиты стёкол глаза выглядели блекло и мёртво — словно их у несвежего покойника позаимствовали. Помада побелела, добавляя сходства с трупом. А в довершение всего спутанные волосы торчали на макушке рогами, очевидно вздыбленные на прощание улетевшей шляпкой.

Оценив фронт работ, поняла, что умыванием не обойдусь — ведь ещё следовало стереть краску с шеи, ушей и рук. Проще уж было сразу залезть под душ. Придя к этому решению, я ринулась обратно в спальню за пижамой.

Карвил, как раз стянувший с себя испорченную рубашку, снова вздрогнул, но разумно промолчал.

— Стриптиз? — притормозив на секунду и смерив взглядом заманчиво обнажённый торс мишки, брякнула я. И поспешила улизнуть обратно в ванную со стопкой одежды и полотенец.

Провозилась, наверное, целый час — оставленное Филом вонючее, противно шиплющее зелье действовало слабо, словно нехотя. Но оно хоть как-то смывало сверхстойкий антимышиный грим. Обычное мыло лишь развозило грязь, превращая локальные нашлёпки краски в тотальный боди-арт в стиле милитари. Так что, полюбовавшись отражением Маши в лиловом камуфляже на босу грудь, я вынужденно прибегла к достижению экспериментальной алхимии, понадеявшись, что кожу не разъест.

Настрадавшись и надышавшись ядовитых испарений по самое не хочу, в комнату я выползла злая и несчастная. И вид фиктивного жениха, городящего нечто из кресел и диванчика, нисколько улучшению настроения не способствовал.

Пару минут я хмуро любовалась тылом Вила, который ползал на четвереньках вокруг возводимой конструкции, связывая между собой ножки при помощи шарфов. Тыл, обтянутый домашними штанами, глаз, конечно, радовал, а вот результаты строительных работ — как-то не очень. А ещё меньше радовали их причины!

Нет, я всё понимаю — вчерашний демарш с матрасом тоже, — но это был уже перебор!

Ладно бы я подобной фигнёй страдала — девичья честь, гордость и всё такое. Но разве пристало взрослому парню корчить из себя жеманную барышню?