Собачья площадка - Голубев Игорь. Страница 11

— Альберт… Альбертик…

С ума, что ли, сошел? Тварь поганая. В прошлый раз этот Альбертик чуть не опрокинул таз с костянкой. Они бульон варили. Засранец.

Евсей поковырял в банке и не нашел никакого удовольствия. Если взять, к примеру, правительство, то он бы решил все по-другому.

Надо было идти на ВВЦ и отрабатывать. Евсей — человек с правилами. Он не может просто взять из общего котла и съесть. Сто рублей на баню. Можно, конечно, пригласить Фишера и Гашека, но тогда это будет не помыв, а размазывание грязи. У Евсея был хороший товарищ, такой же, как он. По несчастью. И жил при бане. Бабки носил своим детям. А дети не принимали. То есть деньги принимали, а банщика не пускали. Стеснялись.

Что же это в мире делается, если дети собственных отцов стесняются?

Когда все уходили, они запирались, раскочегаривали печку и мылись всласть. Вспоминали. Иногда случалось пиво и рыбка. Тогда был полный помыв.

Евсей готов был поделиться последним с любым, кто хоть как-нибудь утешит и скажет неправду про дочерей.

Бомж был глуп.

Никто и никогда, со времен Авраама, никого не жалел.

Евсей вытер слезящиеся глаза и посмотрел на небо. Он думал, что все ответы найдет там. Но на небе ничего не было. Ни одного Божественного знака.

— Уйду я от вас…

Глава 10

— Альберт! Альберт!.. Альба!..

В безутешном горе бродил подполковник по бывшему парку. Он сходил на местное телевидение, где равнодушная деваха выслушала пространные стенания по поводу пропажи собаки, записала окрас, породу, приблизительное время пропажи, хотя бывший военный точно указал часы и минуты. Потом вернулся в опустевшую квартиру, включил телевизор и, дождавшись времени вещания кабельного телевидения, был сильно возмущен тем, что из белого Альберт превратился в пятнистого, а из шпица-кобеля в шпица-суку.

Ничего в нашей стране не меняется. Продавцы, которые, казалось бы, кровно заинтересованы в том, чтобы продать товар, не улыбаются и хамят. В поликлинике тебе ни за что не поставят пломбу из иностранного материала, так как ты пенсионер и обслуживать тебя должны бесплатно, а за бесплатно только кошки на помойке плодятся.

Плюнул подполковник и пошел на пустырь.

— Альберт!.. Альберт!.. Альба!..

На пустыре, как всегда в марте, было грязно, зябко и неуютно. Ни один идиот не прогуливал собак. Больше того, никто из «классиков» не вынес мусор.

Откуда-то тянуло запахом какао. Бубнов собрал все свое самолюбие в кулак и пошел на запах. В канаве сидел бомж. Людей, которые в жизни ничего не смогли сделать и оказались на улице, подполковник не любил. Больше того, никогда не подавал нищим, считая, что, если уж ты родился в СТРАНЕ СОВЕТОВ, соответствуй.

Никогда в жизни у подполковника внутренних войск не было такого чувства, что его надули. Он всегда знал, что командир встает с женщины в шесть утра. Следовательно, заместитель должен вставать на половину часа раньше. И никак иначе. Иначе разрушится вся армейская жизнь. А тут сидит человек и варит на костерке какао.

Пустырь.

Собака пропала.

А он варит.

— Собаку мою не видал?

— Какая из себя? — вопросом на вопрос ответил бомж.

— Брось придуриваться, меня здесь все знают. И шпица моего не хуже.

— Шпица вчера видел. Сегодня нет. Садись. В ногах правды нет.

— А пожалуй, и сяду. Намотался. Сам-то откуда?

— Долгая история. А тебе правда интересно?

— Время есть.

— Раз есть, тогда слушай. Только я издаля начну. Ты «Короля Лира» читал?

— Не довелось.

— Тогда вдвойне интересней. У одного мужика было три дочери и одно королевство. Он взял свое королевство и поделил на три части. И роздал.

— Дочери — это хорошо. Сыновья тоже, но они, мне кажется, как жильцы потом живут. Пока нуждаются в мамкиной сиське и папкиной защите, ещё ничего. Забавные. А потом… Квартиросъемщики на полном пансионе.

— В том-то и вопрос. Вздумал этот Лир жить у всех по очереди. Пенсия… А зачем он им старый да дряхлый и без королевства? Усек?

— Ладно. Понял тебя правильно. Только что ты за королевство имел, чтобы из-за него такая перетурбация совершилась. Зовут-то как?

— А я уж и не помню. Здесь все Евсеем, а раньше… Владимиром Евсеевичем.

Бомж пошевелил губами, как бы пробуя имя на вкус.

— И был я главным инженером горно-обогатительного комбината. У меня машина черная была. Квартира. Жена, дочери и любовница. К ней потом и ушел.

— Как же ты всего лишился?

— Рак у меня двенадцать лет назад обнаружили. Ну, я и отписал все второй своей.

— А рак?

— Не иначе в МВД служил или в «конторе». Одни вопросы. Медики наши долбаные анализы перепутали. Мало один раз, в столицу поехал, и там бардак. Потом один дотошный аспирант, он на мне практиковался, докопался-таки. Не рак. Год я по больницам потерял. Вернулся домой, а мне — вот бог, а вот порог. Она себе помоложе завела. Пустился во все тяжкие. Деньги были. Мы ни в горе, ни в радости пить не умеем. В какой-то компашке дали мне по голове пузырем, очнулся — ни денег, ни документов и не помню ничего. Ни кто я, ни что я.

— Амнезия.

— Врачи сказали, что память вернется, но не сразу.

— Вернулась же.

— Я из больницы сбежал. Думал, похожу по городу, вспомню, может, чего. Оказывается, в другой город меня занесло, за двести кэмэ. Вот и не узнал. Четыре года ходил, как человек Никто. Со справкой. И покатилось все под откос. Страна развалилась. Теперь мои бывшие в другом государстве.

— Писать надо было.

— Кому, мил-человек? Я за эти годы так изменился, родная мать не узнает от такой жизни. Ты думаешь, мне лет семьдесят? А я моложе тебя.

— М-да… Что ж с собакой делать? Ума не приложу.

Евсея не удивила странная реакция подполковника на рассказ. Он уже привык к тому, что люди стали черствее, а к таким, как он, и вовсе.

Впервые из головной мешанины Владимир Евсеевич вычленил для себя собственную историю. Да как ловко вычленил!..

— Пес-то хоть ничего?

— Характер, я тебе скажу, ещё тот.

— Да слыхал я, как вы на прогулке лаетесь.

— Веришь — нет, я ж офицеров гнул-ломал-воспитывал, а этот ну никак. Неподдающийся.

— Характер. Ты походи.

— Похожу. Как тут выбираться?

— В соседнем отсеке лестницу приспособили, но осторожней, не закреплена.

Подполковник пошел, куда указали. Он тоже мог кое-что порассказать, но делиться с бомжом, даже такой удивительной судьбы, не хотел. В их военной среде не положено сопли распускать.

Глава 11

До Всероссийского выставочного центра Евсей добрался на автобусе. Из всех видов муниципального транспорта он больше всего любил ездить на автобусе. Почему так, и сам не знал, но однажды, задумавшись над этим вопросом, не нашел на него точного ответа. Эта любовь подсознательна, но связать её с прошлой жизнью не представлялось возможным по причине отсутствия тогда автобусов. Метро вроде бы быстрее, комфортабельнее, температура более-менее постоянная, а все равно выбирал автобус, будь то лютые морозы или невыносимый зной. Вероятно, будучи человеком вольным, он и транспорт любил тот, который имел возможность быть самостоятельным и не бегать, как собачка, на поводке. Правда, многие не разделяли его точку зрения. Евсей же говорил, что дышать чужими миазмами не согласен, хотя от самого порядком пованивало, особенно зимой, когда не было под боком ни речки, чтобы постирушку устроить, ни теплого подвала с краном. Ну а в последнее время, с появлением на улицах города мерседесовских автобусов, и говорить не о чем.

Именно в таком автобусе подкатил к главному входу Евсей. Миновав шеренгу молодых и не очень молодых торгующих всякой всячиной женщин, он направился по аллее к центральному павильону, за которым находилась первая точка постоянного маршрута. Денек не сулил большого сбора из-за погоды, но пройти дистанцию надо.

— Гамарджоба, — поприветствовал Евсей уже немолодого кавказца, торгующего шашлыком и напитками. — Как дела, Гиви?