Мекленбургская принцесса (СИ) - Оченков Иван Валерьевич. Страница 5

– Я с тобой! – крикнула сестра, и хотела было залезть в машину, но ее остановил фельдшер.

– Вы что с ума сошли? – немного грубовато заявил он. – От вас фонит, как от пивного ларька! Протрезвеете, тогда и навестите, а сейчас не мешайте.

– Ты чего? – попробовала урезонить его напарница, – обычное же дело…

– Не видишь, что происходит? – оборвал он ее. – Тут эту бы довести без приключений, не хватало еще вторую откачивать.

Мигнув на прощание люстрой на крыше, скорая двинулась вперед, колыхаясь на кочках. Асфальт в этом микрорайоне еще не положили и дороги были отсыпаны строительным мусором, благо в последнем не было недостатка, после застройки. В результате получилась немного сюрреалистичная картина из довольно пафосных особняков, путь к которым покрывали куски битого кирпича, бетона, штукатурки и прочего хлама. Ездить по этим, с позволения сказать, путям сообщения было тем еще удовольствием. Даже маршрутки и такси ходили только до шоссе, а дальше местные добирались самостоятельно. Кроме тех «несчастливцев» у которых были свои автомобили и они, вцепившись в руль, осторожно тащились по ухабам.

После случившегося спать, разумеется, не было ни малейшей возможности, поэтому Алена с Алексеем быстро собрались и вызвали такси. Пока они шли к шоссе, машина уже прибыла и стояла у обочины, мигая аварийкой.

– Куда едем? – осклабился водитель, выразительно глянув на включенный счетчик.

– Блин, а куда Шурку повезли? – спохватился Лешка и с недоумением посмотрел на жену.

– Ты что не спросил? – изумилась та.

– Нет!

– Ну как же это… – почти заплакала Алена, – давайте что ли в Первую.

Таксист в ответ лишь пожал плечами и газанув, рванул свою «ласточку» в поток. Увы, в Первой Горбольнице, рожениц с такой фамилией не поступало. Нужно было искать дальше, но непонятно в каком направлении двигаться. Выручил, как ни странно, дождавшийся их водила. Поняв по потерянным лицам, что пассажиры не нашли родственницу он покачал головой, и глубокомысленно сказал:

– Если случай тяжелый, то вам в Перинатальный центр надо. Проблемных всех туда доставляют!

– Ты раньше сказать не мог? – поинтересовался Алексей.

– Мое дело маленькое, – пожал тот плечами, – куда сказано, туда и везу!

До Перинатального они добрались уже под утро. Шурку действительно привезли сюда, но как обстоят дела, долго никто ничего не говорил. Наконец, к ним вышел врач и вопросительно взглянул.

– Вы родственники?

– Да, я сестра.

– Понятно… что же, у меня для вас не слишком хорошие известия.

– Что случилось?

– В общем, роды были тяжелые… ребенок родился слабым и сейчас помещен в бокс…

– Что с Сашей?

– Примите мои соболезнования, – покачал головой акушер. – Мы сделали всё, что могли.

Ноги Алены от услышанного подкосились, и она без стона опустилась на руки мужа. Переполошившийся врач позвал дежурную медсестру, и та принялась хлопотать над упавшей в обморок женщиной. Впрочем, нашатырь быстро привел ее в чувство.

– С вами все в порядке? – с тревогой в голосе спросил врач.

– Со мной – да, – горько ответила та. – Скажите, доктор… она что-нибудь сказала?

– Ивана какого-то звала, – глухо отозвался акушер. – Это, вероятно, отец ребенка?

– Да.

– А где он?

– Погиб. Девять месяцев назад.

– Дела…, ну что же, примите еще раз мои соболезнования. Извините, но мне надо идти.

Боль была настолько всеобъемлющей, что, казалось, заполнила ее всю до краев и не оставила места ни для какого иного чувства. Сил не было уже даже кричать, и Шурка мысленно взмолилась с просьбой о помощи. Она и сама бы затруднилась сказать, к кому именно обращена ее молитва, к Богу, к вселенскому разуму или еще кому, но, как бы то ни было, эта мольба была услышана и боль постепенно ушла. «Что ты хочешь?» – раздался в голове чей-то невообразимо прекрасный голос.

– Где мой ребенок? – встревоженно спросила она.

– С ним все будет хорошо! – отвечал ей тот же голос и повторил свой вопрос: – Чего ты хочешь?

– Раз так, то ничего.

– Ты уверена?

– Я что, могу попросить все, что захочу?

– В разумных пределах.

– Я хочу увидеть его!

– Ребенка?!

– Нет, я о другом.

– Понятно. Что же это можно устроить.

– Как, ведь он же умер?

– Ты сделала свой выбор.

В этот момент боль вернулась, но на сей раз, она была куда меньше. По крайней мере, она теперь могла плакать и слезы градом полились из ее глаз. Рядом кто суетился, что-то говорил на непонятном языке. Чья-то мягкая и невероятно ласковая рука гладила ее по голове, и она вдруг отчетливо поняла, что это мама. Жалобно всхлипнув, Шурка потянулась к ней и из гора вырвалось тоненькое:

– Мутти! [1]

То, что она сказала это слово по-немецки, так удивило девушку, что она широко распахнула глаза и в панике уставилась на сидящую рядом с ее постелью женщину. Та была довольно странно одета, но самое главное, что глаза Александры прекрасно видели, что она не ее мать, но сердце буквально задыхалась от нежности. «Мама!»

– Мутти, – прошептала она и, счастливо улыбнувшись, впала в забытье.

– Вашей дочери явно лучше, фройлян Марта, – удивленно сказал доктор, присланный госпожой герцогиней. – Пожалуй, я поторопился, говоря, что необходимо звать пастора.

– Благодарю вас, гер Штольц. – устало отозвалась женщина. – Но почему она опять лишилась чувств?

– О, это не обморок, фройляйн, просто ваша дочь уснула. Ей нужно набираться сил, да и вам тоже. Попробуйте отдохнуть. Госпожа герцогиня прислала служанку, она последит за девочкой.

– Нет, я не смогу оставить ее даже на минуту.

– Воля ваша, – пожал плечами врач и, взяв в руки свой саквояж, вышел.

Вообще-то гер Штольц не слишком жаловал Марту Рашке и ее дочь. Да и с какой стати ему питать почтение у этой девке, пусть и прижившей ребенка от Мекленбургского герцога. Мало ли таких бастардов по всей империи? Правда, бабушка маленькой Клары Марии, так звали девочку, питала необъяснимую слабость к своей внучке, к тому же названной в ее честь и потому приходилось держать свое мнение при себе.

Впрочем, госпожа герцогиня сильно сдала в последнее время и когда милосердный господь приберет ее, все переменится. Герцог вряд ли станет держать при себе незаконнорожденную дочь своего беспутного пасынка, как и ее мамашу. Вот пусть и убираются на все четыре стороны, хоть к родителям в Кляйнештадт, хоть в далекую Московию, где ее дикие жители имели безрассудство выбрать Мекленбургского герцога своим царем. Хотя… что от них ждать? Какие подданные, такой и сюзерен!

Проснувшись, Шурка снова увидела рядом с собой эту женщину. Сраженная усталостью, та сидя спала у ее изголовья, прислонившись к высокой резной спинке кровати. Вообще, постель заслуживала отдельного описания. Перина и подушка были наполнены мягчайшим пухом и выгодно отличались от привычных девушке мешков с синтетической ватой, а вот простынь было довольно трудно назвать белоснежной. Скорее она была серо-белой, но это был именно цвет, а не грязь. К тому же материал ее был довольно груб. Рубашка тоже не была шелковой, хотя шелковых Саша никогда не носила. Большую часть сознательной жизни пижамой ей служили трусы и майка, но, видимо, в больнице ее переодели в рубашку из грубого полотна. Интересно, что же это за больница такая? С трудом подняв руку, девушка посмотрела на нее и поразилась худобе.

– Сколько же я тут валяюсь? – растерянно подумала она и вдруг в голову молнией влетела мысль: – «Где мой ребенок?»

– Где мой ребенок? – повторила она тонком голосом и с трудом откинув тяжелое лоскутное одеяло, вскочила на пол.

– Доченька, что с тобой? – переполошилась мигом проснувшаяся женщина и попыталась остановить Шурку.

Не тут-то было, девушка бросилась бежать, оглашая пространство дикими криками. Откуда-то появившиеся люди бросились за ней, и скоро беглянка была схвачена и принесена на свою постель. Самое странное, что все окружающие ее, включая сидевшую у изголовья женщину, были великанами по сравнению с Шуркой. Во всяком случае, большинству из них она доставала едва ли до пояса. Кроме того, они были донельзя странно одеты, в какие-то длинные платья, поверх которых были не менее длинные передники, а на головах уродливые чепцы. Но хуже всего было то, что все они говорили на немецком и это последнее обстоятельство так поразило Александру, что она замолчала.