Мекленбургская принцесса (СИ) - Оченков Иван Валерьевич. Страница 62
– Где тебя нелёгкая носила?
– Долго рассказывать, государь.
– А что за малец?
– Али не признал? – вопросом на вопрос ответил довольный посол.
Лицо русского царя, а это был он, неуловимо изменилось. Опустившись на одно колено, Иван Федорович пристально взглянул в глаза своему сыну, которого видел второй раз в жизни, пытаясь найти хоть какие-то знакомые черты. Но тогда он был совсем маленьким, прятался от отца на руках у матери и дичился, а сейчас…
– Карлушка? – хрипло спросил тот.
Принц тоже во все глаза смотрел на непонятно откуда взявшегося человека и не знал что делать. На всех картинах, какие ему довелось видеть, герцога Иоганна Альбрехта изображали или в доспехах или в богатом платье, обильно украшенном кружевами, золотым шитьем, и драгоценными камнями. Длинные волосы всегда были красиво уложены, а позы полны величия. А тут перед ним стоял простой офицер в потертом камзоле. Щеки его, по крайней мере, три дня не видели бритвы, а волосы, вовсе не такие длинные, как на картинах, были спутаны ветром. А ещё от него пахло дымом костров, пороховой гарью и отчего-то рыбой. Но вот взгляд… Взгляд был человека привыкшего повелевать и знающего, что никто не посмеет ослушаться его приказа. Карл Густав знал этот взгляд. Так смотрел на других его дядя – король Густав Адольф. Так смотрела на слуг его мать – герцогиня Катарина.
– Отец? – закусив губу, спросил он.
– Да, малыш!
Не успел он ответить, как мальчик бросился к нему и повис на шее. А тот, обхватив тщедушное тельце руками, держал его и растерянно улыбался.
– Ну, угодил Лёлик, слов нет, как угодил! – счастливо засмеялся царь и, обернувшись к фон Гершову, сказал: – Проси чего хочешь, дружище, я теперь на веки твой должник!
– Это еще не всё, – с легкой улыбкой отвечал померанец. – С нами еще и принцесса Евгения, а так же благородная мать ваших детей – герцогиня Катарина. Или теперь уместнее называть её царицей Катариной?
– Опаньки, – высоко поднял брови Иван Федорович. – Неужто уговорил?
– Вы дали мне поручение, – пожал плечами фон Гершов. – Впрочем, и это ещё не всё. С нами так же его высокопреосвященство митрополит Ростовский Филарет, дьяк Томила Луговской и прочие люди, бежавшие вместе с ними из польского плена.
– Что-то до хрена подарков! – глухо пробурчал заметно помрачневший второй прибывший.
– Угу, – хмыкнул государь, а затем представил своего спутника наследнику: – Смотри, сынок, это мой самый верный слуга и самый добрый друг – Никита Вельяминов! Я люблю его как брата, люби и ты его. А сейчас пойдем, проведаем твою сестренку… и матушку… раз уж приехала!
Каюта герцогини освещалась лишь нещадно коптящей тусклой жировой лампой. Катарине стало уже немного лучше, и она встретила мужа сидя в кресле. У служанок не было времени привести свою хозяйку в порядок, так что она так и осталась в мятом дорожном платье, со спутанными волосами. Лицо после перенесенных тягот было землистым и на редкость некрасивым.
– Матушка, посмотрите, кто нас встретил! – радостно завопил Карл Густав, таща за руку отца.
– Сидите, сударыня, – остановил жену царь, видя, что та пытается подняться. – Дорога, вероятно, была утомительной?
– Да, Ваше Величество, – кивнула она. – Я тяжело переношу морские поездки и эта, к сожалению, не стала исключением. Так что мне ужасно стыдно, что вы застали меня в столь жалком виде.
– Не печальтесь. Дорога до Москвы долгая, но в значительной мере сухопутная. У вас будет время оправиться и предстать перед новыми подданными во всем великолепии.
– Вы очень добры, государь. Но как случилось, что вы встретили меня здесь?
– У меня тут были дела, – уклончиво ответил муж и засобирался. – Не буду вас утомлять, мадам. К тому же я хотел увидеть дочь. Где она?
– Пойдемте, отец, я покажу! – потащил его за собой Карл Густав. – Евгении было нехорошо, не так плохо как Петеру, конечно, но тоже дурно и она с няньками внизу…
– А кто такой Петер?
– Мой друг. Его отец служит конюхом в Гюстрове, а матушка была служанкой у прежней герцогини…
– Вот как?
– Да, а Евгения все время шторма плакала и прижимала к себе куклу, что подарила ей Клара Мария…
– Бабушка?
– Нет, не бабушка, а сестрица Клара Мария. Мы хотели чтобы она поехала с нами, но она осталась в Ростоке.
– Принцесса Клара Мария…
– Да, принцесса – моя сестра! Впрочем, вы отец, вероятно, знаете её и её матушку…
– Хм. Некоторым образом…
Пока государь общался с членами наконец-таки обретенной семьи, оставшиеся на верхней палубе Клим с Каролем, тоже обсуждали неожиданную встречу.
– А Никита, кажется, совсем не весел? – спросил у Рюмина фон Гершов.
– Так не бывать ему теперь царским свояком, вот и злобится, – вполголоса, так чтобы не услышал Вельяминов, отвечал дьяк.
– Но он, кажется, совсем не хотел такого?
– Ну, так мужик не глупый, хоть с виду и медведь-медведём. Понимает, что нечего в калашный ряд со свиным рылом соваться… Да только ум – умом, а в глубине души, боярскую шапку, поди, не раз уже примерял!
– А я полагал, что он против.
– Чтобы Алена в полюбовницы пошла? Знамо дело против, что он сестре или чести фамильной враг! А кабы Иван Федорович чин чином посватался, так разве хоть слово поперек бы сказал? Ладно, молчи, а то Никита и так волком смотрит, того и гляди в рыло кому-нибудь заедет от широты души и веселого характера. Да не вылупляй глаза, сам, поди, знаешь, что у нас на Руси от мордобоя и шпага не спасет!
Рюмин ошибался. Никита переживал вовсе не из-за потерянной возможности породниться с царем. Ему было жаль сестру, и он не представлял, что с ней будет, когда она узнает о приезде Катарины Шведской в Москву. «Ещё в монастырь уйдет» – с тоской размышлял он. – «Совсем один останусь!» А ведь в последнее время было всё так хорошо. Жили они мирно и ладно. Алена почти остепенилась и не сбегала из братнего терема, погулять по московским улицам, как простая горожанка. Да и принятая в семье сиротка – Лиза Лямкина совсем уж попривыкла к ней и даже звала – матушкой…
– Государь, – отвлек царя от тягостных раздумий Рюмин.
– Чего тебе?
– А ты как здесь оказался, да ещё и с Никитой и прочими ратными?
– Ну, так, датчане же корабль мой потопили, да тебя в полон взяли… Вот я и…
– Да не так всё было!
– А как?
– Юленшерна тех датчан и голштинцев нанял! Уж больно он тебе досадить хотел.
– А Кристиан тут не при чем?
– Ну, не то что бы совсем… Он, когда Карлу Юхану убежище давал, прежде оговорил, что тот без его ведома и шагу не ступит. Да только кто же знал, что этот граф шведский совсем, как ты говоришь, с катушек съедет?
– И что?
– А ничего! Только король датский как узнал, что тот за разбой принялся, так и выгнал его прочь. Правда, тот уже всё приготовил, для похищения дочки твоей… Уж не знаю, что за паскудство он затеял, может выкуп взять, может ещё чего удумал, а только даже меня, многогрешного, давить не стал, а вывез из Дании, да на своем корабле спрятал до поры.
– А с Глюком тоже Кристиан не при чём?
– Может и так! Там тоже без Юленшерны не обошлось, только теперь как узнаешь? Кабы я в плен не угодил, да в цепях столько времени не потерял, глядишь и распутал бы чего…
– Хм. Тогда неудобно как-то получилось.
– Ты о чём?
– Ну, я подумал, что раз датский король так, то почему мне так нельзя? В общем, я тут немного Эзель повоевал… Ну а что, корабли были шведские, у нас своих нету. На мордах у нас тоже не написано, что мы – русские. В общем, начисто ограбили островок. Даже жалко было…
– О Господи! Государь, ну что ты как дите малое? Тебя же ни на миг без присмотра оставить нельзя! Взял и войну с датчанами затеял…
– Да ладно тебе. Крайним все равно Густав Адольф будет! – беспечно отозвался Иван.
– Дай то бог!
– Погоди ка, – прислушался Иван Федорович. – А что это за песня такая знакомая?