Зенит Левиафана. Книга 2 (СИ) - Фролов Алексей. Страница 24

Парень находился на грани, его рассудок готов был в любой момент отключиться от колоссального перенапряжения, и все же он продолжал, потому что знал — он сможет, должен смочь, не имеет права сдаться. Чтобы высвободить дополнительные запасы энергии, он полностью подавил работу соматосенсорной коры собственного мозга и частично блокировал функции миндалины. Тут же исчезли все звуки, он перестал чувствовать холод и снежинки, падающие на открытые части тела. Гнев и паника отступили. На короткое время он лишил себя слуха и тактильных ощущений, втрое снизил эмоциональный фон.

В тот момент он даже не думал, как это все у него получается, парень действовал инстинктивно, буквально на ощупь. Однако отстранение от физической реальности стало ошибкой. Один из бандитов, наблюдая за странным поведением своего друга, каким-то шестым чувством уловил, что источник колдовства где-то рядом. Пока остальные пытались достать Мидаса, он двинулся вдоль дороги в ту сторону, откуда появился враг.

Он был довольно молод и неглуп, но потерял отца в далекой юности, так что почти не помнил его. Мать растила мальчика в одиночку, она разводила овец, выбивалась из сил, а он, как подрос, старался помогать ей во всем. Но однажды парень проходил мимо корчмы и что-то дернуло его зайти под ее низкие закопченные своды. Там он выпил горькой настойки и познакомился с Ибом, тем самым типом, что лежал сейчас на дороге с распоротым горлом, сжимая в стремительно коченеющих руках меч и щит.

Иб взял его на дело и парень понял, что можно жить в достатке, не копаясь в овечьем дерьме. Он поругался с матерью, которая не желала сыну стези лихого человека, и ушел из дома, с тех пор не встретив ни единого дня без кружки в руке. Вскоре мать умерла и он возненавидел себя за это, но уже не мог остановиться.

С тех пор прошло больше трех лет, минувшие годы вытравили из его некогда честной и доброй души все хорошее, что там было или могло бы быть. Он давно привык отнимать — жен, товары, жизни. О, особенно жизни! В эти короткие мгновения, глядя в глаза, из которых по каплям вытекала освобожденная душа, он чувствовал что-то непередаваемое. Что-то еще более всеобъемлющее и непостижимое, чем истекающая черным ихором дыра в его собственной груди.

Его карие глаза всегда отличались особой остротой, за что Иб часто называл парня беркутом. Он почти сразу разглядел в кустарнике под старым буком залегшего мужчину. Мужчина лежал неподвижно лицом вниз, но определенно дышал и порой даже издавал сдавленные едва различимые стоны. Не нужно было великой мудрости, чтобы понять — это и есть тот самый колдун.

Ему оставалось пройти всего пять шагов, он уже отводил руку с секирой для размашистого удара сверху вниз. Исковерканный разум в конвульсивном экстазе предвкушал, как зазубренная подернутая ржавью сталь вопьется в спину колдуна и оборвет его жизнь…

В этот самый момент Мидас пропустил колющий в плечо, отмахнулся скрамасаксом и отступил на шаг, не удержался, скатился в канаву. За эти минуты он сумел отнять еще две жизни, но сам едва мог продолжать схватку — в его боку зияла рваная рана, он подволакивал правую ногу, а теперь левое плечо при каждом движении пронзала резкая боль, будто невидимый кузнец с размаху опускал на нее свой молот.

Древний бог с хрипом поднялся, взглянул на тройку выродков, которые спускались к нему с оружием в руках, и понял, что это конец.

Он не услышал свиста стрелы, хотя еще раньше его слуха должен был коснуться топот конских копыт. Позже Мидас мысленно вернется к этому моменту и поймет, что всему виной — барабанный бой взбесившейся крови в ушах. Тогда он уже не воспринимал мир в естественном ракурсе, для него существовал только окровавленный скрамасакс, зажатый в левой руке, и три глотки, которые нужно было чудом вскрыть.

Но стрела опередила его намерения, войдя в глазницу первого бандита и покинув его голову через затылок. Второму точно в нос врезался стальной клюв метательной секиры на коротком древке. Затем перед лицом Мидаса промелькнул круп черного жеребца, а потом он вновь увидел третьего, последнего бандита, но уже — обезглавленного.

Фригийский царь не мог этого знать, но первая стрела была не одинока в своем смертоносном полете, ее сестра-близнец покинула тетиву другого лука в тот же самый момент. Она легко вошла в спину молодого убийцы, который уже занес секиру над Карном, и поразила бандита точно в сердце, навеки остановив его ход.

Обездушенное тело завалилось на «колдуна», тот рефлекторно вздрогнул от неожиданности и потерял контакт с бандитом, вознамерившимся убить жену торговца. Ржавая секира продолжила движение по вектору, заданному почти полторы минуты назад, и раздробила женщине висок. Ублюдок не успел насладиться содеянным — отточенный до бритвенной остроты клинок начисто снес ему голову.

— Нет, нет, нет! — быстро зашептал Карн, возвращая своему мозгу украденные функции и силясь понять, что произошло. Ведь он почти добрался до цели, почти нащупал слабое место в разуме бандита и уже готов был сломить его волю!

Парень катался по земле, ничего не соображая, теряя остатки сознания, проваливаясь в бредовую пустоту беспамятства. Он не видел, как перед ним остановился черный жеребец и с него спрыгнул высокий статный воин в блестящей кольчуге, остроконечном шлеме и с широким багряным плащом за спиной. Он не видел могучих рук, что потянулись к нему в попытке помочь, он замолотил по дощатым наручам, разбивая пальцы в кровь и срывая ногти. А потом отключился.

Мидасу повезло больше, он сохранил сознание, а потому отлично разглядел своих спасителей. Две дюжины воинов на черных жеребцах, все как на подбор — здоровые и широкоплечие. На них были начищенные кольчуги, отражающие солнце мириадами бликов, и однотипные высокие шлемы, каких не используют на севере. К седлам были приторочены вытянутые каплевидные щиты алого цвета, точно повторяющего тон плащей.

Фригийский царь сразу понял, кто перед ним, но последние сомнения покинули его лишь когда он разглядел изображения на щитах. Две черные молнии, расположенные строго вертикально на одном уровне. Здесь этот символ называют Стрелы Перуна. А значит воины, что носят его — Стражи рассвета, легендарные витязи Арконы.

***

Когда Карн очнулся, на землю уже опустилась ночь, ее призрачный саван шелестел кронами деревьев и раскатами прибоя. Он пролежал в забытьи полдня и не видел снов. Зато теперь чувствовал себя отдохнувшим, хотя повреждения, полученные при крушении корабля, не спешили забываться.

Парень рывком вспомнил все, что случилось после кораблекрушения у Земли Хедина. Боль иззубренной рапирой вонзилась в сердце от осознания того, что он не смог спасти ту бедную женщину, жену торговца. Но почему? Что ему помешало?

Парень покрутил головой в попытке осмотреться, на мгновение забыв о своей слепоте. Но энергетическое зрение никуда не делось. Он ощущал Мидаса справа от себя, бог богатства сидел у небольшого костра, его аура чадила дымкой безмятежного спокойствия.

Вокруг были люди, много людей, не считая фригийского царя — двадцать четыре взрослых и два ребенка. Карн тут же понял, что дети — это дочки торговца, у него отлегло от сердца — хотя бы им удалось спастись. Что же касается остальных… парень еще не встречал людей с такими аурами. Они были смертными, несомненно, но источали особый перламутровый свет, их энергия медленно бурлила, точно магма, источая колкую спокойную мощь. Но эта мощь, казавшаяся непостижимой, без труда сдерживалась неподатливыми путами закаленной воли.

Перед ним были опытные бойцы, ветераны, разного возраста, но не моложе тридцати трех и не старше сорока восьми. Отчего-то Карну эти цифры показалось важными. Он ощущал, что они обладают великой силой, но, если можно так выразиться, патологически неспособны применить ее во зло. Совсем наоборот — эти люди избрали для себя путь света.

Парень мог бы попытаться проникнуть глубже, подробнее изучить ауры удивительных воинов или даже прочесть их мысли, но бесцеремонное вторжение в чужую энергетическую оболочку казалось ему неправильным. Потом он вспомнил, что уже не раз проделывал подобное. Но то было другое, одернул себя парень, то было во благо.