Карфаген смеется - Муркок Майкл Джон. Страница 131

Конечно, в глубине души во всех неудачах я винил только себя и продолжал защищать своих партнеров даже в штабе полиции, куда меня пригласили, чтобы сделать официальное заявление. Потом у меня взяли интервью газетчики. Но заголовки на следующий день, само собой разумеется, выражали общее неблагосклонное отношение к Роффи и Гилпину. Я удостоился некоторого сочувствия, но их назвали «злодеями». По иронии судьбы, точно так же называли и меня во французских газетах. Полагаю, Коля защищал мое имя так же отчаянно, как я своих партнеров, и так же тщетно. Как только пресса находит козла отпущения, ее уже не остановить. Самый убедительный пример, разумеется, Адольф Гитлер. Никто никогда не пишет о пользе, которую он принес Германии, все просто повторяют разные дурные слухи. Подобные несправедливости становятся совершенно очевидными для человека, который прожил на свете так же долго и увидел столько же, сколько я. И уже не стоит о них рассказывать. Мир погружается в хаос. Правосудие — это фантазия, о которой скоро позабудут, как позабудут о белой расе, породившей эту фантазию. Любой подтвердит, что я — человек, наделенный интуицией, интеллектом, необычайными моральными качествами. Я не испытываю предубеждений по отношению к другим народам или взглядам. Но когда мне и моим собратьям угрожает омерзительный кровосос — что делать? Смолчать? Опустить руки? В решающий момент эти два старика сбежали. Если бы они остались, теперь считались бы героями, им поставили бы памятники в Овертон–парке. И все же их решение, как оказалось, принесло значительную пользу другим людям, хотя Роффи и Гилпин никогда не услышат за это благодарности. Они сбежали от разбитой мечты, которая вот–вот должна была стать реальностью. И у меня не осталось иного выбора, кроме как принять предложение Имперского мага. Я полечу в Атланту и там подниму свое знамя, я отправлюсь вместе с благородными рыцарями в великий крестовый поход, цель которого — спасение разума, справедливости, нравственности и свободы во всем мире. Я пришел к этому решению на следующий день после исчезновения моих партнеров. Похоже, кто–то в Мемфисе подвергал сомнению мои верительные грамоты, мою искренность, даже мое благородство. Меня дважды оскорбляли на улице. Мистер Бэскин в письменной форме предложил мне освободить квартиру. Даже миссис Трубшоу, которая, как я сначала подумал, приехала, чтобы утешить меня, предъявила какие–то смехотворные требования: она якобы ссудила мистеру Роффи две тысячи долларов и теперь настаивала на том, что мой моральный долг — выплатить ей деньги. Одно только время могло показать, кто лжесвидетельствовал и кто на самом деле пал жертвой обмана.

Древние святые и герои отворачивались от эгоистичных и материальных проблем, получив знак свыше. Я тоже воспринял все эти события как некий знак: мне следовало отправиться дальше, нужно было странствовать по Америке и нести новую весть во все концы этой великой энергичной страны. В течение года я добьюсь такой известности, что история о небольшой фабрике и незначительном муниципальном аэропорте покажется ничтожной мелочью. Мне предоставили возможность завоевать весь Новый Свет с помощью собственной гениальности. Могучая, с научной точки зрения прогрессивная Америка станет самой сильной страной на Земле. Одержав победу здесь, я смогу повлиять на судьбы всего мира. И тогда наконец Россия, моя древняя, духовно богатая Россия, будет спасена от большевистских мусорщиков. Степи снова станут зелеными и красивыми, пшеница заколосится, леса сохранят покой и тишину, и появятся новые золотые города, города возрожденной Византии.

Не стану утверждать, что сам Бог создал необходимые условия, изгнав бедных Гилпина и Роффи из Мемфиса, и дал мне возможность исполнить Его дело с помощью рыцарей ку–клукс–клана. Я не столь тщеславен. Однако не может быть сомнений: то, что поначалу казалось бедствием, помогло мне встать на верный путь и использовать дарованные Богом пророческие способности, чтобы послужить благу христианской веры. Как грек Павел был избран, чтобы стать посланником Христа в Риме, так и я, можно сказать, наследник греческого идеала, должен был стать апостолом в этом Новом Риме. Приняв решение, я тотчас почувствовал прилив радости. Все тревоги остались позади. Я больше не ждал новостей от Эсме, Коли или миссис Корнелиус. Я снова увижусь с ними через определенное время. Каждым атомом своего существа я осознавал, что наконец обрел истинное призвание.

Я покинул Мемфис на следующий день, поднявшись в небо со старой тренировочной авиабазы «Паркфилд». Я покинул и огорченных друзей, и суровых критиков, под шум огромной толпы, которая собралась, чтобы увидеть, как «Рыцарь–ястреб» снимается с якоря. Мы поднимались в пугающее небо — черные облака катились и мчались над землей, которая становилась все темнее и темнее. Надвигался шторм. Шторм шел с юга. Надвигался шторм, который охватит все Соединенные Штаты. И пророки Америки встанут на палубах летающих городов и на платформах гигантских дирижаблей и будут выкрикивать свои предупреждения, словно исходящие с самих небес: «Остерегайтесь еретика, неверного, язычника! Проснись, Америка, перед лицом ужасной опасности! Узри вражеский меч, который рассекает тебя, когда ты спишь! Услышь вражеский голос, который обольщает твоих детей, вражеские верования, которые отнимают у тебя твою религию! Проснись, Америка, во имя Христа, узри угрозу и спасение!» Шторм несет пророка Божьего на шумных крыльях, гром и молния возвещают о его прибытии. С Юга, из Мемфиса, который некогда располагался в Египте, он придет, как пришел Моисей, чтобы повести детей Нового Света к великолепному будущему, их законному наследию. От плодородной Флориды до холодной Аляски, где царь некогда поднял свой штандарт, где двуглавый орел окинул взглядом землю и обрел наконец союзника, с которым можно построить христианский мир заново, — повсюду услышат глас пророка. Проснись, Америка! Корабль пророка виден в небе, и его знак — пламенный крест, греческий крест Kyrios. И так грек даровал имя и силу Его рыцарям. Kuklos: круг [237]. Kuklos: круг Солнца. Круг и крест — Единое! Господи помилуй! Христос воскрес! Христос воскрес!

«Рыцарь–ястреб», освобожденный от тросов, ровно поднялся в воздух над полем. Сильные порывы ветра сотрясали корпус. Корабль дрожал и качался при каждом ударе. Я вцепился в стенку кабины, глядя, как скрывается внизу толпа. Ветер был очень силен, и я боялся, что мы разобьемся, но майор Синклер управлял такими аппаратами много раз, с самого начала войны. Он крепко держался за руль, изящно и аккуратно регулируя высоту и направление движения. Двигатель «роллс–ройс» ревел в полную силу. Мы двигались вперед, пока не оказались над большой рекой и стоявшими на якорях пароходами. Мемфис, с его центром из стали и бетона, кирпичными и деревянными пригородными домами, мостами и железнодорожными путями, постепенно утрачивал свои неповторимые очертания, становился неотличимым от других городов, построенных на берегах реки. Я склонился над краем кабины, наблюдая, как майор Синклер управляет дирижаблем. Ветер бил мне в лицо, трепал одежду, срывал с головы шлем и очки. Наша гондола дрожала так сильно, что мне казалось: вот–вот вылетят заклепки. Все, что не было прочно закреплено, грохотало с неимоверной силой, однако майор Синклер ничуть не беспокоился. Ему это возбужденное состояние казалось настолько привычным, что я сомневаюсь, замечал ли он вообще что–нибудь.

Позже, когда двигатель перестал работать в полную силу, а ветер немного поутих, майор крикнул мне:

— Этим маленьким дирижаблям не хватает мощности, они не могут держать курс так же хорошо, как большие суда. В спокойную погоду с ними намного легче.

Высотомер в моей кабине показывал, что мы уже поднялись на тысячу футов, а стрелка спидометра застыла на сорока пяти узлах. Сначала я чувствовал некоторую неловкость, но неприятные ощущения забывались, когда я сквозь ветровое стекло разглядывал огромные поля и ряды деревьев. Прямо под нами тянулись железнодорожные пути, вдоль которых, как было принято в те времена примитивных приборов, и летел майор Синклер. Вскоре мое внимание привлек длинный грузовой поезд — он, подобно огнедышащему змею, полз по желто–коричневой земле. Иногда на грунтовых дорогах появлялись крошечные автомобили или, чаще, запряженные лошадьми коляски, виднелись скопления лачуг, особняки, которые, несомненно, были центрами больших плантаций.