Выбор офицера - Гришин Алексей Иванович. Страница 8

Зато свежий воздух и здоровое питание. Замок расположен в стороне от города, так что воздух действительно свежий. Молодец барон — вопросы санитарии решил по высшим стандартам средневековья — навоз на поля вывозят, а люди отхожими местами пользуются, которые периодически, по мере заполнения, переносятся.

Ну и главное, в отличие от Руматы Эсторского [8], у меня права на снобизм по отношению к местным нет категорически. Так только, на легкую иронию. Мне-то отсюда никуда и никогда не вырваться.

Разговор, которого Жан не слышал.

— Гийом, я так счастлива, так счастлива! Как дворянин и человек чести, ты просто обязан немедленно признать, что ничего не понимаешь в людях вообще и в детях в особенности! Сколько раз я тебе говорила, что Жан — прекрасный, умный, а главное добрый мальчик, что ему просто надо немного подрасти? И что я слышала в ответ? Нет, ты вспомни, вспомни! Сейчас тебе должно быть стыдно! Потому что ты оказался не прав, а я права. Барон де Безье, я жду Ваших признаний!

— Дорогая, я каждый день признаюсь тебе в любви. Я готов признаваться в этом два, три раза в день, каждый час, каждую минуту. И если ты надеешься, что годы повлияли на мою страсть…

— Барон, уберите руки, немедленно прекратите меня целовать… Я же потом сама платье не застегну, что подумают служанки?..

— Они не подумают — они точно знают, что я не могу на тебя спокойно смотреть и никогда не смогу, даже не надейся. Потому что я самый счастливый муж, который сумел получить самую лучшую жену на свете!

— Может быть и лучшую, но и самую вредную — мне сегодня ничего нельзя, вот! И еще неделю нельзя будет. А Вам в наказание, господин барон, я повелеваю эту неделю ходить облизываться, страдать и думать о том, как Вы были несправедливы к своему старшему сыну. Пусть это будет Ваша расплата за попытку не соглашаться со мной!

— Как истинный рыцарь, я с покорностью и смирением снесу любое наказание от дамы своего сердца, даже столь жестокое! А если серьезно, я так рад видеть тебя счастливой. Все-таки Шарль великий врач и прекрасный друг. Друг приехал по первой просьбе и успел в последнее мгновение, а врач совершил чудо. И действительно, после этого Жан изменился. Может, здесь тоже Транкавель помог?

— Конечно же, нет! Жан был таким всегда, только он скрывал свою доброту под маской безнравственности. Что делать — современные дети не похожи на нас. Они почему-то стесняются своих лучших чувств.

— Да уж, Стеснительность всегда было его третьим именем. А Доброта — четвертым. На самом деле, дорогая, я думаю, его изменила близость со смертью. Может, я и ошибаюсь. И уж конечно, ты всегда права, не замахивайся на меня ложкой — я ее боюсь!

— Правильно, да убоится муж жены своей! Кстати, какие у вас с ним планы на будущее?

— Думаю через год послать его в Клиссон, дальше — как сложится. Может быть, вернется сюда, может, останется в большом мире. Ты же видишь, что заниматься хозяйством он не желает.

— Что же, положимся на промысел господний, зато целый год я и девочки будем наслаждаться его обществом. Если бы ты слышал, какие истории он придумывает и рассказывает им на ночь! И ведь вроде бы простые сказки, но только после них дочки становятся настоящими дворянками быстрее, чем после общения с самыми строгими учителями. Да, дорогой, у нас прекрасные дети. А знаешь почему?

— ?!

— Потому что у меня самый лучший муж, которого я безумно люблю. Иди ко мне, я пошутила насчет «нельзя».

Глава IV

Измученный постоянной учебой и тренировками, я и не заметил, как настал день «моего» шестнадцатилетия. Великий праздник! Если бы не барон. Именно на этот день его вызвали на аудиенцию к сюзерену — графу Тулузскому, куда, по протоколу, полагалось прибыть с супругой. Уверен, что за этот вызов де Безье заплатил секретарю графа отнюдь не одно экю.

Ну не складывались у нас отношения. И исправить это невозможно. Думаю, и я на его месте вел бы себя не лучше. Так что проскучал за столом, обрадовался горе дорогущих, но абсолютно ненужных подарков, а потом с братом и сестрами сели на коней и просто поехали кататься. И вот это уже был праздник! Ехать не по делам, а просто так, куда глаза глядят…

Барон вернулся через неделю и сразу же поставил меня в известность, что теперь начинается взрослая жизнь. Первое, что мне предстоит — научиться входить в состояние Старкада — был такой знаменитый воин типа наших берсерков [9], которых свои боялись. Так вот в этом состоянии у человека на порядок увеличивается сила, скорость и реакция. Фактически, в бою он становится непобедимым. Даже смертельно раненный может довольно долго сражаться в том же темпе — видимо следует запредельный выброс адреналина. Одна беда — в старкаде ему все равно кого убивать. Понятие своих и чужих полностью исчезает — все вокруг превращаются в жертв. И остановиться такой воин может только сам, причем не по своей воле, а пока, как говорят здесь, «не напьется крови». Я так понял — пока весь адреналин не сгорит.

Но только когда я после долгих трудов все же в это состояние вошел — понял, какая это страшная штука, оружие действительно последней надежды.

Сила в теле немереная, в сердце даже не ярость — дикая, первобытная жажда крови, желание услышать хруст костей, крики жертв и животная страсть убивать, убивать, убивать…

Перед тем, как в старкад входить, мне в руки меч дали — старинный бастард [10], и никакой защиты. А вокруг все дружинники, свободные от дежурства, вооружены, как положено, в полных доспехах. У них задача — уцелеть, ибо справиться с воином в старкаде заведомо невозможно. Так вот, я всех убил. И чем больше убивал — тем больше мне это нравилось, больше хотелось убивать, причем не просто убивать. Зачем отрубать жертве голову, когда можно отрубить руку? Или ногу? Я хотел видеть агонию, слышать предсмертные крики. Бастард я держал впервые, но какое же прекрасное это оружие! Как ровно он прорезает доспехи, как смачно входит в человеческое мясо! Как приятно под ним хрустят кости!

Когда очнулся — вокруг кровь, все, с кем два года я тренировался, болтал в минуты отдыха, все лежали не просто мертвые — на куски мною порубленные. Я тупо смотрел на свою окровавленную одежду, окровавленные руки, окровавленный меч — готов был сойти с ума от ужаса и ненависти к самому себе.

Вдруг окружающий мир дрогнул, поплыл, я уже решил, что сумасшествие состоялось. А потом кровь на одежде и куски мяса на земле исчезли, дружинники зашевелились, а в руках оказалась простая палка. Очень легкая и прочная. Подбежавший барон помог сесть на землю, заставил выпить огромный кубок вина, сам устроился рядом и стал рассказывать.

Оказывается, со мной провели стандартную процедуру демонстрации этого чертового старкада. Давным-давно маги поняли, что впасть в это состояние может любой способный к магии человек, однако последствия всегда бывали страшными. Тогда и было принято решение обучать этому дворянских детей с тем, чтобы исключить случайное вхождение. И параллельно показывать, к чему старкад может привести. Проще говоря, во время всего этого действа я находился в магически измененном пространстве, словно в галлюцинации. В руках у меня была палка, которая казалась мне мечом. Если я кого-то бил — то это был просто сильный удар палкой, а казалось, что я отрубаю куски тел, из ран льется кровь. Такая вот иллюзия, неотличимая от реальности. Жестоко, зато желание баловаться старкадом отбивает навсегда.

Да, потом пять дней отлеживался — каждая мышца и каждая связка болела. И отъедался — сколько уж я там килограммов за это упражнение скинул — не знаю, но жрал эти дни в три горла, наесться не мог.

Когда оклемался, барон заставил меня поклясться на священном писании, что использовать старкад буду только на государевой службе и только в крайнем случае. А мне с писанием шутить никак нельзя, даже не из страха — просто нельзя и все.