Голгофа - Гомин Лесь. Страница 50

— Чего здесь стоишь? — гневно крикнул на нею кто-то.

Сердитый работник бросил ему лопату. Синика взял ее и двинулся дальше по коридору. Сколько ни шел, коридоры все перекрещивались, по обе стороны чернели отверстия камер, выдолбленных в стенах. Наконец он зашел еще дальше и почувствовал, что и под ним, где-то глубже в земле, копошатся люди… Синика завернул за угол коридора и опять очутился в освещенном месте. Прямо перед ним темнело небо. Он пошел наверх и оказался на том месте, где в первый раз увидел Григория, прямо у входа в погреб.

«Вот так винодельня!» — с ужасом подумал Синика и, пригнувшись, юркнул за куст винограда. Свернул за деревья и поспешил к себе. Только во дворе остановился, в беспамятстве сел под домом. Сидел и с опаской думал:

«И снова он! Он на моем пути. Но что он задумал, этот отец Иннокентий?»

Стыли ноги, и что-то колючее перекатывалось у него в животе. Встреча была неизбежна, она не предвещала ничего хорошего Василию.

До рассвета сидел Синика, думал. Только под утро вошел в хату и свалился, как мешок, в постель.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Эта обуза свалилась на губернатора каменец-подольского неожиданно. Перед прибытием Иннокентия в Каменец он получил секретное письмо из канцелярии обер-прокурора Синода, в котором сообщалось, что в его губернию приезжает особа, происхождения не знатного, зато очень беспокойная для государства. Письмо вообще было сдержанное, но очень выразительное. В нем говорилось, что инок сеет «зловредный» молдавский сепаратизм, произнося проповеди на молдавском языке, в Российской империи запрещенном. А потому и должен начальник губернии следить, чтобы упомянутый инок публично не выступал и никаких проповедей не произносил, особенно среди молдавского населения губернии. Ибо за этими, дескать, религиозными проповедями кроется, как сообщают авторитетные лица, целиком вредная для безопасности державы Российской тенденция. При этом намекалось и на то, что влиятельный в определенных кругах владыка каменец-подольский, самой природой одаренный чутким сердцем и добротой, немного снисходительно относится к иноку, следовательно, и за владыкой тоже необходимо наблюдать в пределах, не компрометирующих его власти.

Начальник губернии сделал из этого надлежащий вывод. Тревожась об упоминаемой «тенденции», он перед самым прибытием, Иннокентия в Каменец нанес визит каменецкому архипастырю епископу Серафиму. Разговор был серьезный; начальник губернии просидел у владыки три часа, составляя с ним пункты конституции церкви в пределах своей губернии в соответствии с письмом из Синода, подтвержденным и подкрепленным посланием департамента полиции, где прямо указывалось: взять инока под усиленный и строгий надзор полиции, запретив ему всякие связи с паствой и миром. Как ни пытался владыка Серафим умалить впечатление губернатора от обоих предписаний, тот был непреклонен. Он пожелал полной изоляции Иннокентия от мирян. Во всяком случае, чтобы инок не выступал нигде без его разрешения, иначе — ему придется обратиться к высшей власти, гражданской и духовной. Отец Серафим довольно прозрачно намекнул, что такое рвение для губернатора будет убыточно, поскольку Иннокентий не просто инок, а… Но начальник губернии решительно махнул рукой.

— Я все прекрасно понимаю, ваше преосвященство, но не волен так рассматривать. Откровенно говоря, я не хочу пачкать свой формуляр делом какого-то монаха. Учтите это и не пререкайтесь. Указания моего начальства я должен выполнять, ибо это не какой-то воришка… Договорились?

— Кажется… — холодно ответил владыка, пожимая руку губернатору.

Губернатор, одернув мундир, щелкнул каблуками и вышел, слегка поклонившись владыке.

Проводив губернатора, отец Серафим сел писать письма по этому поводу. В первую очередь он написал отцу Амвросию в Балту, желая, чтобы отец Амвросий был осведомлен об этом разговоре с начальником губернии. Второе письмо написал в Петербург своему родственнику, управляющему канцелярией Синода, в котором пожаловался, что его пастырский сан подвергается глумлению со стороны гражданской власти. Она перехватывает пастырские права над мирянами и монахами, и, очевидно, нет нужды держать в губерниях архипастырей консистории, верных престолу и отчизне, — можно все подчинить полиции, если она вмешивается в их дела и они должны регистрировать в полицейских документах каждый свой поступок или распоряжение. В конце оскорбленный владыка писал, что каждый преданный слуга престола его императорского величества вправе требовать от высшей правительственной власти определенного минимума неприкосновенности на том участке, который ему поручен, в противном случае пропадает весь смысл службы. Эти свои рассуждения он просил при удобном случае довести до сведения обер-прокурора Синода.

Закончив писать, он тотчас же срочно отправил письма, а сам ожидал прибытия Иннокентия. Он-то думал…

У преосвященного владыки Серафима каменец-подольского много планов. (Отцу Амвросию было отчего беспокоиться, отправляя Иннокентия в Каменец.) Срочная телеграмма от балтского епископа положила конец ожиданию. Иннокентий уже выехал. Отец Серафим велел приготовить в монастыре келью, а сам нервно заходил по кабинету, колеблясь, послать ли кого-нибудь встречать Иннокентия или, как ссыльного, не встречать, а ждать на месте. К тому же это будет противоречить строгим указаниям начальника губернии. А не встретить…

«Черт знает что! Такое глупое положение. Как быть?» Сомнения владыки рассеялись сами собой. Иннокентий не нуждался в том, чтобы о нем заботились. Задолго до его отъезда из Балты его брат Марк, жены-мироносицы, Семен Бостанику, Григорий Сырбул и Василий Панзиту отправились в пригородные села Каменца и широко оповестили население, что господь бог смилостивился над ними, грешными, и посылает в их город сына своего для утешения их; что великий пророк цэринцел Иннокентий должен прибыть в Каменец и православные обязаны достойно его встретить. В то время, когда преосвященного владыку Серафима одолевали сомнения и колебания, в кабинет влетел правитель епархиальной консистории и потребовал немедленного и секретного свидания с владыкой Серафимом. Озабоченный архипастырь принял правителя, закрыл дверь и строго сказал:

— Говорите, в чем дело?..

Отец Серафим пробежал глазами одну бумажку, вторую — и обомлел.

В них сообщалось, что в селах губернии наблюдается большое религиозное движение крестьянства, среди которого бродят какие-то монахи, твердят о прибытии в Каменец великого пророка и призывают мирян выступить походом, чтобы достойно встретить его. Особенно распространилось это движение среди молдавского крестьянства, которое слушает эти россказни на молдавском языке. В них Иннокентия называют царем, господарем молдавским, пришедшим освободить молдавский народ от лютой власти императа, угнетающего не только народ, но и веру.

Взволнованный архипастырь почуял опасность и сразу понял, что это за монахи.

— Ну? Что ж вы скажете? — спросил владыка правителя.

Правитель тупо смотрел на него и неведомо отчего дрожал.

Отец Серафим брезгливо скривил губы.

— Вы мне не нужны. Можете идти, ждите моих распоряжений.

Правитель консистории вышел, а отец Серафим продолжал мерять шагами свой кабинет, время от времени останавливаясь на одной мысли: «Сообщить губернатору?» Но всякий раз отказывался от этого намерения. Наконец овладел собой и решил ждать, что будет. Через час в кабинет постучали.

— Войдите! — нервничая, крикнул владыка.

Вошел благочинный из кафедрального собора и заявил, что толпы людей собираются у церкви и хотят взять хоругви, чтобы идти с ними встречать какого-то духа святого.

— Идите, отче, и не приходите ко мне со сказками. Никаких хоругвей! Никаких встреч!

Благочинный вышел. Но вскоре снова вернулся и доложил, что из окрестных сел прибыла масса народа со своими попами и хоругвями и что к станции Ларга над Днестром направилась большая толпа крестьян.