Голгофа - Гомин Лесь. Страница 73

— Комедия окончена, отец. Конец комедии, слышите?

Он присел к столу, взял бланк для протокола допроса преступников и размашисто вывел:

Дальше он не смог ничего записать. Иннокентий категорически отказался отвечать полиции. Он заявил, что чистосердечно раскаивается и желает признаться во всем только духовным властям. Исправник велел заковать его в кандалы и отправить в петрозаводскую тюрьму в распоряжение духовных и светских начальников. Пять вех на пути к золотой митре бессарабского князя церкви были окончательно разрушены.

Жандармы, полиция, солдаты окружили толпу и загнали ее во двор сборного пункта воинского начальника. Наутро прибыли полицейские власти. Начали расспрашивать: кто откуда. Группировали по губерниям и уездам, распределяли по эшелонам и под конвоем отправляли на ближайшую станцию, где их ждали «теплушки». В вагон помещали шестьдесят-семьдесят человек и в сопровождений полиции отправляли домой. Домой, где уже не было ни хозяйства, ни семьи, где уже и имена их были забыты.

Город Петрозаводск узнал о необыкновенном узнике задолго до того, как его должны были туда доставить. Редактор местной газеты хотел немедленно поместить фотографию Иннокентия в газете и сообщить общественности о разоблачении новых подкопов под основы христианства. Он телеграфировал олонецкому губернатору. Но получил оттуда суровый и краткий ответ: «Категорически запрещаю писать о происшествии». Губернатор адресовал телеграмму не редактору, а петрозаводскому исправнику, а в конце ее приписал магическое: «Местной полиции наблюсти за исполнением». Редактор же прочел эту телеграмму в управлении местного исправника, куда его вызвали для ознакомления с этим делом. От себя исправник добавил:

— Имейте в виду, что Синод не желает разглашения, и я должен выполнить приказ. Ваше дело оградить себя от штрафа и ареста.

О дне прибытия знаменитого преступника в Петрозаводск знали только исправник, жандармский полковник и начальник тюрьмы, куда доставили Иннокентия поздно ночью. Но на следующий же день с самого утра мимо тюрьмы начали проходить одинокие граждане, которым хотелось сквозь решетку увидеть великого авантюриста. Среди любопытных преобладала городская беднота, а к вечеру у постоялых дворов заскрипели крестьянские повозки. Известие о том, что великий бессарабский святой попал в тюрьму, молнией облетело села. Оттуда потянулись на поклон к «праведнику» караваны подвод, вереницы верующих. Это обеспокоило начальство. Петрозаводский исправник и жандармский полковник приказали немедленно окружить город стражей из вооруженных жандармов и полицейских. Но ничто не могло остановить движение. Толпы паломников наводняли окраины города, несмело выражали недовольство начальству, скапливались вокруг церквей в селах и требовали от своего духовенства идти походом со святынями к властям, просить разрешения увидеться с Иннокентием. Духовенство колебалось, отказывалось. Но взвинченная паства церкви Христовой требовала силой пробираться в город. Произошло несколько резких стычек жандармов с христианами, и, ясное дело, пострадали христиане. Напуганный исправник Петрозаводска позвал к себе викарного епископа и предложил повлиять на узника, чтобы тот сам помог начальству прекратить паломничество верующих.

— Скажите ему, что, если он нам поможет, мы будем к нему более снисходительны. Если же он не согласится — немедленно вышлем в Сибирь.

Епископ не возражал. Так как архипастырь не был лично заинтересован в деле, то, не откладывая визита, поехал в тюрьму. Архипастырь вошел в камеру. На кровати, роскошно убранной, лежал средних лет высокий представительный мужчина, с черной бородой и сверкающими глазами. Полнокровное лицо дышало здоровьем и энергией. В камере было чисто, пол блестел, а на столе стояли различные закуски и несколько бутылок вина.

Архипастырь разочарованно остановился: он думал, что увидит узника в кандалах, а попал будто в роскошно обставленный кабинет веселого по натуре молодчика.

Вместо покорного, угнетенного узника перед ним был сильный, откормленный, румяный и самоуверенный сорвиголова в монашеской рясе.

— Ну, что скажете, отче? Зачем пришли? — не вставая, спросил Иннокентий.

Петрозаводский владыка смущенно оглядывал узника, камеру… Но вдруг стал суровым и прошептал:

— Дурным привычкам тебя научили, инок, не встаешь, когда с тобой говорит старший. Перед епископом не встаешь с постели и разговариваешь, словно с пастухом каким.

Иннокентий медленно поднялся с кровати.

— А-а, прошу садиться. Говорите, чем могу служить вашему преосвященству?

Архипастырь подошел ближе и сел напротив.

— Хватит, — отрывисто сказал он. — Остановись на краю пропасти. Православная церковь терпелива и милостива, но не нужно злоупотреблять этим.

— Не понимаю, — откровенно сказал Иннокентий.

— Ну, так пойми же: твоим чудесам наступил конец. Святейший Синод сурово приказал не отпускать тебя, а после допроса — судить и выслать в Сибирь. С этим я и пришел сюда.

Иннокентий побледнел. С тех пор как его арестовали в Каргополе, прошел месяц. Он все же успел передать кое-что через мироносиц и апостолов, приказал им поторопиться за помощью к отцу Амвросию в Балту и отцу Серафиму в Каменец-Подольск. И уж совсем было успокоился, зная, что помощь прибудет и через некоторое время его отпустят или, самое худшее, — сошлют в какой-нибудь монастырь… Но Сибирь… Это выбило его из колеи. Он растерянно перебирал четки и тупо смотрел на архипастыря. В мыслях мелькнули вехи от Бессарабии до трона, оттуда обратно до митры кишиневского архипастыря. Но только вдруг изменили цвет и стали полосатыми дорожными указателями в Сибирь…

— Да, да, монаше… Всему приходит Конец в этом меркантильном мире, — помолчав, сказал архипастырь. — Но ты можешь исправить положение…

Надежда, блеснула в глазах Иннокентия.

— Как именно? Что я должен сделать, чтобы оправдаться перед церковью?

Наглеца как не бывало. Перед владыкой сидел униженный раб, готовый к послушанию.

— Отче, помогите, век благодарен буду.

— Я не нуждаюсь в твоей благодарности, монаше. Я всегда помогаю людям. А тебе… Но хватит философии. Я устал. У меня к тебе дело есть, — останови поход в Петрозаводск, верни паломников назад, пусть они не беспокоят начальство, и ты получишь снисхождение во время суда. Вот и все. Прощай.

Он повернулся и пошел к выходу. И уже открыв дверь, бросил Иннокентию:

— Способ остановить людей подыщи сам. Только поскорее. От этого зависит твоя судьба.

Иннокентий остался один. Долго сидел неподвижно на скамье, смотрел на цветок в узоре ковра, а затем встал, прошелся по камере.

— Так… Всему приходит конец на этом меркантильном свете, — нахохлившись, грустно повторил он слова владыки. — И мне конец… Конец!

Еще раз подумал, не отрекутся ли от него отец Амвросий балтский и отец Серафим каменец-подольский. Чем дольше думал, тем большую безнадежность чувствовал и тем сильнее жаждал защиты двух влиятельных князей церкви перед решающим актом в своей карьере.

Постучал в дверь.

— Передайте начальнику тюрьмы, что я хочу его видеть по срочному делу, — крикнул надзирателю.

Вскоре его вызвал начальник тюрьмы.

— Чем могу быть полезен, ваше преподобие? Не хотите ли дать показания? Тогда я приглашу сюда его преосвященство и прокурора.

— Желаю говорить с господином исправником по срочному делу. А также с епископом.

Через полчаса исправник был в кабинете начальника тюрьмы и диктовал текст воззвания к мирянам, которое должен был подписать Иннокентий. В воззвании говорилось, что враги церкви Христовой и враги престола царского распространяют слухи, будто в петрозаводской тюрьме заключен святой пророк, в действительности же выдавать себя за святого-смертельный грех. Заканчивалось это воззвание словами: