Замедленное падение (СИ) - "Rust Rowan". Страница 18

Мэгги была старше него на два года. Познакомились они в аптеке, где девушка работала провизором. Это был первый год службы Пауля в патруле Луча. Во время самой первой своей облавы на Факельщиков он получил серьезный ожог предплечья и плеча. На базе ему перевязали руку и выдали пару обезболивающих пилюль, но Пауль, гордый и глупый новичок, высокомерно решил, что обойдется и без «дурмана», и выбросил таблетки в унитаз. В результате, промучившись до трех часов ночи от невыносимой боли, которая не то что уснуть — спокойно усидеть на месте не давала, он выполз на улицу и отправился в единственную в городе круглосуточную аптеку.

Добравшись туда через три четверти часа, от боли и усталости он уже не отличал света от темноты. И, конечно, сначала не разглядел девушку, которая, увидев в окошке для ночной торговли его серое лицо с черными провалами вокруг глаз и с искусанными до крови губами, в нарушение всех служебных инструкций и правил безопасности, выругавшись, отодвинула тяжелый засов и буквально втащила уже нетвердо стоящего на ногах лучевика в полутемное помещение аптеки.

Она сменила ему повязку, чертыхаясь и кляня на чем свет стоит «рукозадых костоправов» из лучевского лазарета. Ловко поставила обезболивающее внутривенно. Снабдила таблетками на следующие ночи, предупредила: «Больше двух не пей — одуреешь». Она была сильной, но нежной. Грубой, но ласковой. Она была ангелом-хранителем обезумевшего умирающего города. Ангелом с крепкими руками и обветренным лицом, с грубоватым голосом и богатым бранным лексиконом. Она оказалась причиной и поводом жить — и надеяться на то, что жизнь будет долгой.

Она познакомила Пауля со своими родителями и сестренками, и у нелюдимого лучевика вдруг появилась семья. Его там любили, над ним подшучивали, у него просили совета и с удовольствием надоедали своими советами сами. А Мэгги смотрела на него и на своих родных с одинаковыми любовью и теплом.

А потом ее не стало. Их всех в одночасье не стало.

И не стало того Пауля, который умел улыбаться, умел делать глупости и добродушно иронизировать над глупостями других. Того, который умел впускать людей в свой мир, слушать их и говорить с ними. Пауль, который умел жить, умер.

А почему не умер тот Пауль, который и после этого продолжал есть, спать и ходить на службу, ему и самому было непонятно.

С тех пор прошло три года. Первые пару месяцев из них он помнил, мягко говоря, нечетко. Но в какой-то момент мутная пленка, застилающая зрение, словно бы лопнула, и мир вернулся на свое место, только еще более грязный, тусклый и отвратительно живучий, чем раньше.

Пауль научился контролировать выражение лица, интонации и даже мысли. Ни единая душа не знала о том, что с ним произошло. И не должны были знать. Никто не должен был знать о том, что у него есть слабости.

Он даже сны научился контролировать. Хотя всем известно, что это невозможно.

Он просто решил, что отныне станет роботом, механическим приспособлением для очистки улиц. Будет думать только о поставленной задаче и о том, как выжить, чтобы выполнить эту задачу. И на этом сосредоточился: есть и спать надо для того, чтобы было достаточно сил; тренироваться — чтобы повысить шансы выживания в схватке; вступать в коммуникации только по вопросам несения службы.

Так было до того дня, когда он: первое — увидел Морри; второе — вспомнил о девушке-Святой, которая чем-то неуловимо напомнила ему… И третье — познакомился с этим чёртовым недоумком Адамом.

С живым, веселым, невыносимо глупым и наивным парнишкой Адамом, который, забери его Незримые, своим поведением до невозможности напоминал среднюю сестру Мэгги — Софи…

«Откуда вы взялись на мою голову?!».

С этой мыслью проснувшийся с колотящимся сердцем Пауль долго лежал не шевелясь в отсыревшем за ночь спальном мешке. Сквозь пыльные шторы пробивались лучи весеннего солнца. Адам ровно сопел на своем матрасе. Жизнь обещала начаться заново. И неважно, что в комплекте к новому смыслу шла и практически стопроцентная гарантия скорой смерти. Пауль чувствовал — он устал жить за пыльным стеклом. Пора выбираться под свежий апрельский ветер.

1.7

***

Айви с нетерпением ждала окончания смены. Стрелки часов ползли к заветным цифрам медленно, разжигая внутри нетерпение и досаду, как в детстве, когда она ожидала окончания последнего урока, после которого за ней должна была заехать мама, чтобы взять к себе на работу. Почему-то первые четыре урока пролетали быстро, а последний — пятый — тянулся и тянулся, и никак не хотел заканчиваться…

Часы на башне ратуши пробили девять. Айви обменялась кивками со сменщиком и быстрым шагом направилась к воротам, но вдруг остановилась как вкопанная: ей наперерез к зданию казарм шел ее отряд. Ее бывший отряд.

Жук, увидев ее, тоже остановился, что-то коротко приказав остальным, отделился от группы и подошел к ней.

— Привет.

— Привет, — буркнула Айви, глядя в землю и мысленно посылая Жука как можно дальше.

— Тебя там искали, — бывший напарник мотнул головой в сторону здания монастыря. — Вчера за тобой даже на квартиру посылали. Не нашли.

— Кто искал? Зачем? — насторожилась Айви. Ну вот, как же это всё не вовремя…

— Учитель, — Жук как-то просительно заглянул Айви в глаза. — Сказал: «Передай ей, что нам надо с ней поговорить».

— Так и сказал? «Нам»? — Айви похолодела.

— Ну да, так и сказал, а что?

— Ничего. Спасибо за информацию. Ладно, бывай, я тороплюсь, — Айви хотела было обойти Жука, но он неожиданно крепко ухватил ее за локоть.

— Учитель приказал, чтобы ты зашла сразу же, как получишь распоряжение, — извиняющимся тоном сказал он.

— Да… Я поняла, — Айви с трудом удержалась, чтобы не вырвать руку, да еще и не треснуть как следует по уцепившейся за нее конечности. — Пусти, Жук. Я тороплюсь, правда.

Жук со вздохом выпустил ее руку. Айви с облегчением устремилась к воротам.

— А может, тебя решили к нам вернуть, — негромко произнес ей вслед бывший напарник.

Айви остановилась, будто налетев на невидимую стену. Медленно обернулась.

— Я больше не хочу быть командиром, — сказала она. — Из тебя получился отличный вожак. Я ведь узнавала, как у вас дела. Вам без меня намного лучше. Так что — передавай нашим приветы. И пожелания удачи, — она отвернулась, сглатывая неожиданно вставший в горле комок. В это мгновение она почему-то отчетливо поняла, что видит Жука в последний раз.

— Эй, эй! Ты как будто прощаешься, — Жук встревоженно шагнул за ней.

— Арман, — негромко сказала Айви, не оборачиваясь. Жук застыл — за все время совместной службы она ни разу не обратилась к нему по имени, и парень наверняка был уверен, что она его и не помнит. — Ты отлично справляешься. А у меня всё хорошо… на нынешнем месте. Это всё, что тебе нужно знать. А теперь отпусти меня.

— Ну как скажешь… Анна, — Жук шагнул назад. Айви бросилась к воротам, спиной и затылком ощущая его взгляд.

Двое заговорщиков уже ждали ее возле калитки некрополя. Айви немного задержалась у входа в монастырский двор — осмотрелась, не привлекли ли они к себе нежелательного внимания. Вроде бы всё было как обычно: у стен и ограды монастырского здания сидели и стояли изможденные, усталые люди в потрепанной одежде, тихо переговаривались, что-то жевали, передавали друг другу фляжки и бутылки. Здесь не было подозрительных взглядов, враждебности, жадности. Выжившие делились последним, ночевали здесь же, на ступенях монастырского здания, сбившись в тесные кучки и греясь теплом собственных тел. И не боялись заразиться: они знали, что Святые пускают сюда только проверенных, «чистых» людей. Они доверяли Святым. Доверяли намного больше, чем богам, которым молились в здешнем соборе.

Подойдя, Айви кивком поздоровалась с новыми напарниками. Пауль молча кивнул в ответ, а Адам сказал: «Привет!» и шмыгнул носом.

Айви присмотрелась к нему повнимательнее.