Замедленное падение (СИ) - "Rust Rowan". Страница 8
«Ты правда на это рассчитываешь?».
«З-заткнись! Кофе. Душ. Сон. Выполнять.»
Усевшись на жесткий стул перед единственным в комнате столом, Айви обхватила обеими руками горячую чашку и осторожно приподняла нагревшееся блюдце. Запах кофе всегда помогал ей хоть ненадолго перестать ощущать всепроникающие запахи крови и гари.
Кофе был одной из ее немногочисленных слабостей. И единственной, о которой было дозволено знать окружающим.
В родительском доме постоянно пахло кофе. Мать любила этот бодрящий ароматный напиток и постоянно пила его — во всяких видах: черным, с молоком, с бренди, со специями… Маленькая Анна, которая еще только кончиком носа доставала до края столешницы, сверлила мать умоляющим взглядом, выпрашивая хотя бы глоточек: мама пила кофе, все ее коллеги-археологи постоянно пили кофе. И Анна считала, что невозможно стать настоящим археологом, если ты не пьешь кофе…
«Детям кофе нельзя!», — строго говорил отец и покидал кухню. «Да, конечно, дорогой», — улыбалась ему вслед мама и украдкой наливала Анне в ее крохотную чашечку две чайные ложки волшебного горького напитка…
Айви отхлебнула из кружки и поморщилась — обожгла язык. Почему-то задрожали руки. Кофе вдруг приобрел медный привкус.
Отец… Почему он всегда так старался сделать их с мамой жизнь безвкусной и серой?
И никто сейчас не убедит ее, Айви, что он делал это из лучших побуждений, заботясь о них.
«Нэнни, а что, если твой отец был прав насчет Джун?», — как-то раз написала ей в письме бабушка. «Она поступила по-своему — и чем всё закончилось?».
«Нет, неправда. Мама никогда бы не полезла в тот ад, если бы отец не подталкивал ее к этому…».
«Ты так хорошо понимаешь, что произошло между твоими родителями, когда тебе было одиннадцать?».
Кофе остыл. Щелкнув, отключился водонагреватель. Окончательно стемнело, и огромная белая луна выплыла из-за остроконечных крыш Старого города. Под ее оценивающим взглядом Айви вдруг почувствовала себя неуютно и, резко поднявшись, рывком задвинула шторы на окне.
Пора в душ. Горячая вода поможет расслабиться. Айви взяла большое полотенце и закрылась в ванной. Встала перед стареньким, покрытым пятнами отслоившейся амальгамы зеркалом. Внимательно посмотрела на себя. Узнавая и не узнавая знакомые черты.
Отцовский чуть выдающийся вперед подбородок, тонкие губы. Так и кажется, что они сейчас, искривившись в противненькой усмешке, вытолкнут из себя: «Ну что, дочь, чем ты меня сегодня… порадуешь?». И таким тоном, что понятно: на месте последнего слова должно было быть «огорчишь».
Айви помотала головой. Уставилась в глаза своему отражению. А вот глаза и брови — мамины. И как же хорошо, что низ лица постоянно прикрыт повязкой… Она провела рукой по зеркалу, словно пытаясь стереть отражение, и наконец шагнула в ванну. Вода уже остыла до того, чтобы можно было мыться, не обжигаясь.
Водонагреватель у Айви был нестандартной модели — она заказала и установила его на свои деньги, а не на субсидию от городских властей. Бак был двухслойным, и после кипячения между внешними и внутренними стенками пропускалась холодная вода. Таким образом и вода в баке быстро охлаждалась до комфортной температуры, и излишки тепла не пропадали зря — поступали в небольшой радиатор, который хотя бы немного, но нагревал комнату и сушил воздух.
Воды немного, надо торопиться. Прошли те времена, когда можно было по полчаса нежиться в теплой воде. Но даже и такая малость — безумно приятно. Вода смывает и уносит не только грязь, но и усталость и напряжение, на какое-то время дарит ощущение обновления — пусть и обманчивое…
Вытираясь, Айви неожиданно осознала, что уже достаточно давно смутно слышит какой-то шум. Замерев, она прислушалась и чертыхнулась. Точно: кто-то настойчиво барабанит в дверь. И ей прекрасно известно, кто это.
Завернувшись в полотенце, она бесшумно выскользнула из ванной и подкралась к входной двери. Осторожно заглянула в глазок. Замерла, боясь пошевелиться и вздохнуть.
«Тихо. Н икого нет дома».
— Айви, — произнес Жук, устало опершись обеими руками о косяки двери и опустив голову, — я знаю, что ты там. И знаю, что не откроешь. Я сказать зашел… Слушай… Мне очень жаль, что так вышло. Я… Я не хотел. Да черт… — он оттолкнулся от косяков и запустил руку в волосы. — Я уж точно меньше всех прочих хотел этого. Ты же знаешь… Ты лучший командир из всех, которые у нас были. Ну, кроме Шефа Роджера. И ребята все в шоке. Ты от нас не шарахайся, пожалуйста. Мы с парнями — всегда твои солдаты, что бы ни говорили эти…Там.
Айви осторожно перевела дыхание.
— Ну ладно, пошел я, — Жук сокрушенно покачал головой и начал спускаться по лестнице. Остановившись через пару шагов, он обернулся и тихо сказал, глядя прямо в черный кружок глазка: — Я буду всё делать, как ты учила. Обещаю. Я буду беречь ребят, — и тяжело зашагал вниз по ступеням, постукивая кулаком по перилам.
Айви вдруг захотелось открыть дверь, окликнуть старого боевого товарища…
«Арман! Погоди…».
«Нет. Нет. Ни к чему. Я не одета, и вообще…».
Айви медленно отступила от двери. Шаги Жука затихли в глубине подъезда.
1.4
***
Высокий грузный мужчина, выгибаясь, катался по мостовой, вцепившись в волосы уродливо искривленными узловатыми пальцами, и выл:
— Я-а-а-а… Не-е-е… А-а-а… — дальше звуки перешли в какой-то низкочастотный утробный рык, от которого неприятно заныли зубы. Пауль с напарником — Грегером по кличке Сова — подбирались ближе, держа наготове прочную сеть.
— Папа! — раздался вдруг отчаянный детский вопль из дверного проема ближайшего здания. Пауль вздрогнул от неожиданности и обернулся — и это едва не стоило ему жизни: обезумевший мужчина неожиданно без видимых усилий вскочил на ноги и прыгнул к нему, оскалив зубы — уже не человеческие, удлиненные и заострившиеся.
— Ы-ы-е! Не-е-е! — заорал он, но приклад винтовки Совы остановил и движение, и звук, врезавшись в подбородок мутанта. Брызнула кровь — темно-фиолетовая, нечеловеческая, и Пауль, несмотря на костюм химзащиты, маску и перчатки, непроизвольно дернулся и скривился, когда капли попали на рукав.
Мутант рухнул на мостовую, низко рыча и отплевываясь кровью и выбитыми зубами. Сова, недовольно зыркнув на напарника, ловко накинул на зараженного сеть и опутал конечности, превратив бедолагу в подобие запаса на черный день в логове гигантского паука. Мужчина, брызгая слюной, ощерил зубы и, широко разинув рот, принялся грызть тросики, из которых была сплетена сеть. Какое там — эти тонкие серебристые веревки и нож не берет.
Пауль выпрямился, переводя дыхание, и отступил на шаг. Сова несильно толкнул обездвиженного пленника носком сапога и обернулся к напарнику:
— Последи… Хотя куда он, черт, денется, а я пойду дом проверю.
Пауль рассеянно кивнул, через крупные ячеи сети разглядывая лицо зараженного. Уродливо выступающие лоб и подбородок, синие бескровные губы, глаза с почти алыми белками… Нейрочума воздействовала не только на нервную систему — центральную и периферическую. Остальным органам человеческого тела тоже доставалось не меньше. И самым жутким — чисто внешне — выглядели изменения, которые вызывали повреждения эндокринной системы. Похоже на акромегалию, но намного хуже. Все мышцы, хрящи, а под конец и кости начинали бурный и беспорядочный рост. Человек в буквальном смысле становился монстром, мутантом, чудовищем…
А ведь этот бедолага, косящийся на Пауля безумным алым глазом, совсем недавно ходил с дочкой на рынок покупать ей новые ботинки; приносил из магазинчика по соседству книги с картинками, которые они вместе читали и разглядывали вечерами за столом…
Кстати о дочери. Пауль, словно получив удар по щеке, выведший его из оцепенения, обернулся на отчаянный визг. Сова спускался по ступеням крыльца, зажав под мышкой отчаянно брыкающуюся и кричащую девчушку лет девяти.