Сердце Девы (СИ) - Ракитина Ника Дмитриевна. Страница 11

Мы держались спина к спине, а собаки все прибывали, рычали, выли, били хвостами по тощим бокам, светили зенками. Казалось, их направляет чья-то злобная воля.

В последних искрах умирающего огня я увидела, чья.

Тощая тетка, похожая на плеть, патлатая и в веночке из кувшинок. Одетая в драную ночнушку, зыбкая, с зенками-плошками, давящими волю. Анаид припал на колени, Манул хлопнулся на брюхо, Робин завизжала…

И тогда я засветилась. Как маяк.

Псы отпрянули, полуночница дернулась и пронзительно завизжала. Друзья очнулись и наперли на деморализованных врагов. А я, стоя столбом, озаряла поле сражения, пока бодрость не ушла в ноль и я не потеряла сознание.

Несмотря на все целящие и укрепляющие заклинания, полоска бодрости так и висела почти на нуле, вырастая по чуть-чуть, хотя после окончания любого боя и отдыха восстанавливалась почти мгновенно.

— Это что, баг? — Робин поддержала меня под плечи, поднося чашку с микстурой.

— Не знаю. Ребята, вы идите, чего вам игру портить. А я на проблему пожалуюсь и выхода из игры дождусь.

— Ну уж нет! — хором сказали они.

Робин с Рушей отправились на разведку.

— Тут дорога! — сообщила лучница, вернувшись довольно быстро. — И добрый человек, согласившийся нам помочь.

«Добрый человек» оказался соотечественником нашего Анаида, только выглядел старше из-за пышной рыжей бороды, заткнутой за пояс. По классу он точно был воином: весь в железе, доспех смотрелся изысканно и богато. Явно выше нас уровнем, и просмотреть я дворфа не могла.

— Это Фервор, — представила Робин, — Железокрад.

Мы, не сдержавшись, рассмеялись. Кроме Анаида.

— Фервор — жар битвы! — перевел он. — По мне так самое дворфийское имя.

Кстати, восседал добровольный помощник на птице, отдаленно напоминающей страуса-эму, только оперение было окаймлено не белым, а густо-синим. Птица изгибала шею и шипела. Сучила голыми ногами.

— Прелесть, правда? — восхищалась лучница. — Я себе такую же куплю.

Фервор потянулся с птицы и усадил меня перед собой. Друзья быстро запаковали пожитки. И мы отправились.

— Давайте я вашу подругу к столичным лекарям доставлю, а вы подтянетесь, — предложил подземник.

Я воспротивилась, и если бы дворф меня не держал, грохнулась бы под ноги «страуса».

— Слушайся дядю Фервора, он плохого не посоветует, — хихикнула Робин.

— Может, это и правильно, но мне не нравится, — взлохматил патлы Манул. — Не стоит нам разделяться. Извини, брат, но мы впервые тебя видим.

— Мне уже лучше, — наврала я. — Можно не гнать. И вообще, убейте меня. После реса (возрождения) все фефекты снимаются.

Анаид фыркнул.

— Я просто помочь хотел, — Фервор вздохнул и пустил птичку шагом.

Признаться, я надеялась, что дворф меня похитит, и это внесет в унылую жизнь приключенца свежую струю. Но Фервор оказался на диво законопослушным, и мы все трюхали неспешно по ровной замощенной дороге. Я откинула голову на его удоспешенное плечо, а руки и ноги засунула в щекотные птичьи перья и сама не заметила, как задремала и пропустила наш торжественный въезд в столицу.

Разбудили меня яркое солнце и брызги на лице. Я подняла веки и увидела пышную зелень, солнце просвечивало сквозь перистые и лапчатые листья, осеняя золотом их края и мелкими радугами играя в каплях фонтана, мрамором и золотом разбавляющего этот тропический рай. Стая цветных попугайчиков с писком метнулась в сторону. Манул толкнул дверцу узорчатого густо-синего портала, и меня внесли в мраморно-занавесочное великолепие… приемного покоя. Узкие витражные окна гасили яркость дня, мозаики пола без единой крохотной пылинки источали холод. Портьеры на внутренних дверях колыхались, точно их шевелила любопытная рука.

Холодная льдинка повернулась у меня за грудиной.

— Не надо… Я хорошо себя чувствую.

— Надо, Федя, надо, — процитировал Анаид, озирая общую свою пропыленность и предусмотрительно замирая у входной двери.

— Как-то здесь нехорошо, — зыркая на нервюры, забеспокоилась Робин. — Слишком помпезно, что ли?

— Здесь живет лучший лекарь Синеградья. И не волнуйтесь, — мягко сказал Фервор. — Я заплачу.

Лучница фыркнула. А за занавесками что-то звенело и перекатывалось, словно извещая о нашем прибытии.

— Да отпусти меня! — попыталась я вырваться из хватки дворфа. — Не хочу!

Освободиться не получилось. Я едва не разрыдалась от злости и бессилия. Зеленая полоска бодрости как замерла на трети шкалы, так и не продвинулась за время сна. Я чувствовала себя слабей котенка. Тот хоть может царапаться и орать. А тут до щеки не докусаешься сквозь бороду. Тьфу!

Лучшего столичного лекаря я так и не успела рассмотреть. Только обильно расшитый рукав синей мантии, взметнувшийся, как павлиний хвост, и жестко царапнувший щеку. Руки и ноги ослабели, скованные заклинанием, глаза закрылись. Невнятные голоса гудели надо мной, как шмели в клевере. Медом пахло.

— Уже все! А ты боялась. Давай-ка выпей… — чашка ткнулась мне в губы. Горькое, точно настоянное на полыни, зелье никак не получалось проглотить.

— Тьфу! Гадость! Уберите!

— Боудикка, — Манул осторожно убрал волосы у меня с лица. — Ты будешь это пить. И все образуется. Лекарь сказал, ты просто не умеешь контролировать вновь обретенную силу.

— Вы рассказали ему о Сердце?

— Нет, конечно, нет! — успокоил меня Анаид. — Но он и так догадался. Он же лучший.

— Непись.

Я пометалась головой по подушке.

— Фервор…

Мне вовсе не хотелось, чтобы посторонний дворф узнал об артефакте. Но Робин поняла неправильно.

— Он улетел. Но обещал вернуться! Милый, милый… — возгласила она насмешливо. — Кстати, оплатил нам эти апартаменты. На неделю.

— Зачем?

— Затем, что тебе неделю нельзя ни с кем драться, чтобы восстановиться окончательно.

— Я тут с тоски помру!

— Не помрешь. Это же столица.

— Ты не представляешь, как тут красиво, — затараторила Робин. — Какие магазины! И мастерские! И мирные ежедневки!

— Только зелья не забывай пить, — строго сказал Манул.

Комната, в которой мы находились, была большая, почти квадратная, с низким потолком. Стены до половины в дубовых панелях, а выше синие шелковые шпалеры уходят под потолочный карниз. Кровать королевского размера отъела у спальни чуть не половину. Перины, пышные подушки, стеганое одеяло. Деревянные резные спинки с лебедями. Тоже дуб.

На натертом полу с пятнами солнца вязаные половички. Мраморный камин с посудой на полке. Шелест невидимых часов. Полузадернутые шторы на окнах. Обалдеть.

— Хозяин нам горячей воды обещал. Пойду проверю, — Робин сорвалась с табурета.

— Резко не вставай. Голова закружится, — придержал меня за плечи лесовей. — После обеда по комнате походишь аккуратненько.

Мне захотелось запустить в него вазой, лучше ночной. Ненавижу, когда мной командуют. Ненавижу быть слабой. Ненавижу все!

— Боудикка, ты чего?

— Не желаю… здесь валяться! — рявкнула я. И резко села в постели.

— Отвернитесь! Где моя одежда?

— Отдали в починку и постирать, — примиряюще отозвался Анаид.

Я решительно прошагала к окну и дернула на себя бархатную штору. Завернулась в нее и увидела глаза входящего Фервора, бледно-голубые, совершенно круглые, в обрамлении рыжих ресничек. Еще бы, штора легла неровно, оставляя на виду бедро и грудь, едва прикрытую полоской бюстгальтера. Еще и стринги в средневековье!.. А синее мне шло.

Фервор испуганно потупился:

— А я тебе сапожки принес.

***

— По-моему, они в тебя влюбились, — заметил Сашка. — Мы сидели на обычном месте под липой. Мне хотелось запустить в друга стаканчиком, но бумага плохо летает, да и кофе было жаль. Заодно хотелось выдать ему за всех сексапильных красоток в бронелифчиках, к черту исказивших в людях представление об историчности. Пояснить, что окажись такая в реальном средневековье, ее живо очистят от пары предметов, изображающих доспехи, и поставят на хор, а потом продадут в бордель — и это еще не худший вариант. Но я лишь коротко рявкнула: