Ермак. Начало - Валериев Игорь. Страница 11

— Ермак! Убей его! Убей-й-й! — опять зазвенело в голове от крика Тимохи. — Ты же спецназ! Ты всё можешь!

От этого крика, уставшие до невозможности, мышцы тела получили как бы заряд энергии. Всё тело опять стало упругим.

— За спецназ!!! — крикнул я, делая прыжок вперёд влево, стараясь уйти от удара мечом. И мне это почти удалось. Спасло и то, что успел поднять над головой руку с кинжалом, поэтому меч китайца только рассёк кожу, но череп, кажется, не проломил. Залитыми кровью глазами успел увидеть спину китайца, и рука автоматически метнула кинжал. Уж что-что, а в ростовую или грудную мишень на расстояние в десять-пятнадцать метров, даже будучи подполковником, я поражал любым метательным оружием с двух рук и после бурной ночи, и недельного поноса.

Увидев, как кинжал входит бандиту под левую лопатку, я покачнулся и провалился куда-то в темноту. Очнулся от ощущения, что меня кто-то зовёт, открыв глаза, увидел, склонившееся надо мной лицо красивой черноволосой женщины, которая своими глазищами будто прожигала меня насквозь.

— Тимофей, смотри мне в глаза! Внимательно смотри мне в глаза! — произнесла красавица.

«Только гипнотизёров мне не хватает! — подумал я и мысленно построил между собой и женщиной стену из железобетона. — Тимоха, подъём! По твою душу пришли!»

— А-а… Это тётя Марфа. Она знахарка.

— И хороший гипнотизёр.

— Кто?

— Не важно, Тимоха. Сейчас я уйду в сторону. А ты поговори с тётей Марфой. Только помни, о чём мы договаривались: ударило, упал, ничего больше не помню. Всё, вперед!

Через несколько минут знахарка Марфа ушла, ничего не добившись от Тимохи. Потом пришёл дед Афанасий, и я уже без боязни отправил свое второе я общаться с ним, а сам всё это время думал, что же мне — гвардии подполковнику спецназа делать дальше в теле, как выяснилось, четырнадцатилетнего казака. Тем более, хочешь, не хочешь, а изменения в истории этого мира, а, возможно, моего прошлого мира я уже внёс — Тимоха остался жив!

Глава 4

Выбор пути

— Ха, Тимофей, а я сегодня от тебя не на много отстал! — Ромка Селевёрстов, падая рядом на землю, передернул затвор Берданки и нажал на спусковой крючок, имитируя выстрел по противнику.

— Молодец! — я, лёжа на животе, через прицел винтовки Маузера рассматривал грудную мишень, сделанную из двух чурбаков, которая располагалась на поляне метрах в двухстах впереди. — Ты сегодня просто молодец, Ромка! Всю тропу прошёл в хорошем темпе. Я поднялся с земли и посмотрел назад, где располагалась, сделанная нами полоса препятствий.

«Тропа разведчика», как я назвал полосу препятствий, занимала площадь чуть больше футбольного поля, и состояла из двадцати объектов разной категории сложности — траншеи, рвы, качающиеся брёвна, трамплины, горки, лесенки, лабиринты, стенки с гнёздами и выступами.

«Ещё бы оборудовать тропу огневыми рубежами, чтобы проходящие ее могли вести на ходу огонь по появляющимся с разных сторон мишеням, и была бы настоящая штурмовая полоса спецназа, как в Псковской учебке, — подумал я. — Только на патроны денег не напасёшь! Остаётся только помечтать».

— А помнишь, как всё начиналось два года назад?

— Помню, Ромка. Помню.

Только не два года назад всё началось, а почти три уже прошло после той схватки с хунхузами. Многое произошло за это время. К основному можно отнести то, что две личности Тимохина и моя слились в одну, сохранив знания и умения обоих. Доминировала при этом, к счастью для меня, сущность гвардии подполковника Аленина. Так что в теле молодого казака теперь «существовал» старый, матёрый спецназовец XXI века, который иногда по щенячьи повизгивал от выброса гормонов молодого тела.

Пока поправлялся от ранений, было время подумать о том, что мне делать дальше. Опираясь на опыт героев попавших в прошлое, вычитанный у альтернативчиков, попытался проанализировать своё положение. Проанализировал и понял, что «попаданец» из меня получился какой-то неудачный: великих знаний, способных изменить и потрясти мир моя память не содержала; чтобы ко мне более-менее стали серьёзно относиться, надо было ещё вырасти. К тому же социальный статус тела, в которое я попал, был если уж не ниже плинтуса, то высоким назвать его язык не поворачивался. Не дворянин, не князь, не царь-государь, а так — пастух, точнее подпасок, правда, из казаков. Какие уж тут великие свершения и глобальные изменения мира и истории.

Хотя если честно, ничего мне в истории государства российского менять и не хотелось. Да впереди русско-японская война с нашим обидным поражением, потом Первая Мировая, революции, ужасы гражданской войны, коллективизация, индустриализация, репрессии, Вторая Мировая война и такое прочее, но кто я такой, чтобы менять ход истории в ту или иную сторону. Тем более, родился, вырос и сформировался как личность я в советском обществе, которое было построено после всех этих событий. И мне нравилось то общество и то время. А вот все те события, которые произошли после развала Советского Союза, вызывали у меня сплошные негативные реакции. В общем, было о чём подумать.

Недели три, пока не мог ещё нормально ходить из-за ранений, лежал и думал о вечной философской проблеме — роли личности в истории, точнее роли своей личности в этой возможно уже альтернативной истории.

Как мне помнилось из прошлой жизни, спектр мнений по данной проблеме весьма широк, но в целом все вращается вокруг двух полярных идей. На основании первой идеи, основанной на теории марксизма: исторические законы с «железной необходимостью» пробиваются сквозь препятствия, и это естественно ведет к представлению, что в будущем все заранее предопределено, и исторический ход событий невозможно изменить.

По второй идеи: случайность всегда может переменить ход истории, и тогда, следовательно, ни о каких законах говорить не имеет смысла. Поэтому имеются и попытки крайнего преувеличения роли личности и, напротив, уверения, что иные, чем были, деятели и не могли появиться. Средние взгляды, в конечном счете, все же обычно склоняются к той или другой крайности. Таким образом, я сделал для себя вывод: от моей деятельности в данной реальности либо ничего в ходе исторического процесса не изменится, либо есть возможность изменить историю. И я буду первым человеком, который на практике проверит эти две теории.

Теперь о себе как личности. Во время второй чеченской компании попал ко мне учебник по социальной психологии, достался от раненого бойца отряда — недоучившегося студента, которого отправили в госпиталь на «большую землю». Иногда, под настроение почитывал я этот учебник, пытаясь разобраться в себе и окружающих. Так в той умной книжке прочитал, что человек рассматривается как индивид, то есть единичный человек как биосоциальное существо, особь, и как личность, то есть единичный человек, как система устойчивых качеств, свойств, реализуемых в социальных связях, социальных институтах, культуре, более широко — в социальной жизни. А индивидуальность — это характеристика уникальности, неповторимости, присущей данной личности.

Следовательно, личность — это любой человек, а не только яркий, исключительный, рассмотренный как ответственный и сознательный субъект социальной жизни; индивидуальность может быть присуща каждой личности, а не только наиболее талантливым людям.

Вот завернул. Нельзя военным читать умных книжек. Как говорил мой взводный в рязанском десантном училище: «Если ты такой умный, почему тельник не носишь и строем не ходишь?» В общем, всё, о чём подумал можно свести к выводу: я личность для исторического процесса и очень индивидуальная. Ещё бы не индивидуальная, в биологической особи Аленина находится две личности: моя и Тимохи. Правда, очень быстро после моего переноса стал замечать, что мысленного разговорного контакта с Тимохой мне уже не требуется. Он как будто растворился во мне. Всё, что мне надо было узнать о жизни Тимохи, как бы само всплывало в моей памяти, будто бы это происходило со мной. Это здорово облегчило мне три года назад общение с окружающими, особенно с дедом Афанасием и знахаркой Марфой, которые больше других видели изменения, происходящие с Тимохой Алениным.