Ермак. Начало - Валериев Игорь. Страница 23

«Всё, точно это прозвище прилипнет, — думал я, снимая папаху и расстегивая полушубок. — Ермаком тут звать не будут. Слишком уважают Ермака Тимофеевича местные казаки, чтобы какому-то сопляку такое прозвище дать. Хотя может и не приживётся незнакомое казакам слово. Но прозвище „уникум“ лучше, чем „бурундук“, как у Афоньки Гусевского. Никто уже и не помнит, почему так в детстве его прозвали».

— Есаула для Тимофея мало! — продолжал выплёскивать из себя напряжение атаман. — Да у нас в станице выше хорунжего никого из казаков не было за всю её историю. А тут есаула мало! Генералом надо стать Тимохе! Голова у него светлая!

— Успокойся! Ты чего завёлся? — тётка Ольга подошла сзади к мужу и прижалась к нему. — Радоваться надо, что Тимофея так высоко оценили. А может правда генералом станет. Его благородие вон как уверенно говорил!

— Да со страху я! — атаман присел на табурет. — Когда услышал от его высокоблагородия, что Тимофей чего-то натворил. Внутри что-то будто бы оторвалось. А он вон — уникум, оказывается. Ладно, Тимофей, неси мешок. Показывай, что за подарки там у тебя.

Я подошел к столу и положил на него мешок, раскрыл горловину и достал атлас мира в красивом и богатом переплёте. Раскрыв его, увидел конверт, из которого достал четыре банковских билета по двадцать пять рублей и записку: «На самостоятельное обучение. Жду в следующем году. Бекетов».

— Нет, Тимоха, точно уникум! — атаман Селевёрстов развёл руками, глядя на записку и деньги. — Мне шестой десяток идёт. Тридцать лет в строю. Десять лет атаманствую. Больше четверного наградных ни разу не получал. А здесь за полгода восемьсот рублей. Семьсот от генерала и сто от надворного советника. Уникум! Кстати, Тимоха, а что это слово обозначает?

— Очень редкий по своим умениям человек.

— Тогда правильно тебя его высокоблагородие назвал. Ты, Тимоха — уникум! Показывай, что у тебя в мешке ещё.

Я достал из мешка все книги и положил их на стол. Атаман быстро просмотрел ценники на всех книгах и озвучил, что здесь подарков ещё на сто с лишним рублей. Покачал головой и с усмешкой спросил:

— Ну что, уникум, тебе ещё что-то для учёбы покупать надо? А то мы всё уже купили и завтра с утра назад с казаками из Кузнецовской станицы собрались.

— Дядька Петро, мне бы ещё несколько учебников надо, бумаги, карандашей прикупить, патронов к карабину Маузера и новый устав казачьей службы приобрести.

— И всё? — хмыкнул атаман.

— Всё, больше ничего не надо.

— Вот, учитесь, охламоны! — атаман по очереди ткнул выставленным указательным пальцем в Ромку и Никифора. — Настоящему казаку надо оружие, устав и знания. А то ноют: «Батька, купи на эту красивую финтифлюшку или энту». А на кой хрен она им нужна и сами не знают. Лишь бы покрасоваться.

Так закончилась моя первая поездка в Благовещенск. На следующее утро, успев купить всё, что я хотел, мы выехали домой в станицу, куда и прибыли, слава Богу, без всяких приключений через десять дней.

Глава 9

Первая любовь

Покачиваясь в седле на Беркуте, который шел мягкой рысью, я вспоминал, как развивались события после возвращения из Благовещенска.

Разговор с Бекетовым произвел на атамана Селевёрстова неизгладимое впечатление, а моё согласие обучать Ромку всему тому, что я сам знаю, сделало его покладистым при решении вопросов, связанных с нашими занятиями. Пётр Никодимыч иногда только бурчал по поводу того, что Ромка теперь не вылезает из Ермаковской пади, постоянно пропадая у меня. Однако, когда через пару месяцев Ромка легко ответил практически на все вопросы отца Александра, который решил его проэкзаменовать, находясь в гостях у Селевёрстовых, и эти бурчания прекратились.

Отец Александр очень высоко отозвался об уровне знаний Романа, полученных за столь короткое время. И меня и покойного дядю Ивана сильно хвалил, говоря, что даже не представлял, насколько грамотен был Иван Аленин, если умудрился так многому своего племянника обучить. Но первых уважительных слов от Петра Никодимовича я был удостоен, как, это не странно, после нашей драки с Ромкой против семерых казаков-малолеток. А случилась драка, как часто бывает в таком возрасте из-за девичьих глаз.

После боя с хунхузами, оправляясь от ранений, в станице я практически не бывал. Как выяснил от Тимохи, друзей у меня там не было. Добывание хлеба насущего в роли подпаска у такого же казака, оказывается, опустило меня за два года по статусному положению среди казачат станицы на очень низкий уровень. Ниже были только дети из двух мещанских семей, переселившихся в станицу откуда-то с Поволжья. Тех казаки можно сказать за людей не считали.

«Вспомнив» всё это, я в станице практически не бывал, а когда приезжал к Селевёрстовым, то старался со сверстниками не встречаться. Больше мне нравилось общаться с взрослыми казаками, слушая их степенные рассуждения о жизни. В прошлой жизни мне было пятьдесят с хвостиком, поэтому ребячьи забавы и разборки за место под солнцем в их кругу меня как-то не прельщали. Взрослые казаки после моего боя с хунхузами приняли меня, конечно, не как равного, но относились ко мне уважительно, особенно те, кто был на берегу Амура и видел мертвых бандитов с простреленными головами и перерезанными глотками. Митяй Широкий, точнее вахмистр Дмитрий Шохирев, «Широкий» — станичное прозвище, мне как-то сказал: «Если кто попытается обидеть, мне скажи. Любому играло обломаю и скажу, что так и было».

И ему тяжело было не поверить, что обломает. Такого здоровяка надо было бы поискать: под два метра ростом, в плечах метра полтора. Ходячая гора мышц, перевитых сухожилиями! И это были не накачанные в спортзале для рельефа мышцы. В станице до сих пор вспоминают, как года четыре назад во время празднования Рождества Пресвятой Богородицы на площадь перед станичным правлением, где было полно народу, собравшегося для крёстного хода, вылетела телега, которую понесли, напугавшиеся выстрелов в воздух, впряжённые в неё две лошади. На их пути встал Шохирев и остановил взбесившихся лошадей, схватившись за заднее колесо телеги. По словам очевидцев ноги Митяя Широкого пропахали две глубокие борозды в утоптанной земле перед правлением, но лошади как не рвались дальше, продолжить свой бег не смогли.

Поддержка такого человека много для меня значила. Кроме того, воинское звание у Шохирева было самое высокое среди казаков станицы, и была вероятность, что чуть позже станет Митяй Широкий атаманом Черняевского округа. Хозяином Шохирев был справный, а молодость — дело проходящее. И хорошо, что проходящее, потому, что именно молодость моего тела привела к событиям, которые взбудоражили всю станицу.

Тимоха, как выяснилось, сохнул от неразделённой любви к Анфисе — дочери атамана Селевёрстова. Будучи на год старше Тимохи, Анфиса на него никакого внимания не обращала. Мелюзга, да ещё и подпасок! Фи! А Тимоха тяжко страдал. Анфиса уже в свои пятнадцать лет была настоящей сформировавшейся казачкой, очень похожей на актрису из моего времени Эллину Быстрицкую, которая сыграла Аксинью в «Тихом Доне». Одним словом, и коня остановит ударом в лоб, и горящую избу по брёвнышку разметает.

Я же в своём времени как-то привык к другим женским формам. Из всех женщин станицы, мне больше всех нравилась знахарка Марфа. В этой тридцатилетней, стройной с тонкой талией женщине была такая природная грация и женственность, что я просто млел, глядя на неё. Тем более, Мария, Марфой её, почему то, называли только в нашей станице, была очень похожа на мою первую жену, которую я безумно любил и был просто морально раздавлен, когда она ушла от меня, не выдержав кочевой, неустроенной в бытовом плане, жизни жены офицера спецназа. Обстановка в Баку и Нагорном Карабахе, где мы тогда служили, была очень напряжённой. Отправил её от греха подальше домой к тёще, а через некоторое время пришло письмо: «Прости, я от тебя ухожу. Нашла другого». Хорошо хоть детей не успели нажить.

В общем, я млел от знахарки, представляя мысленно наши жаркие встречи, а из-за Тимохиного тела впадал в ступор при встречах с Анфисой. После посещения семейства Селевёрстовых директором Бекетовым в Благовещенске, Анфиса на обратном пути домой стала строить мне глазки. Тимохина сущность моего тела на это отзывалась выбросами гормонов, а я тихо сатанел от того, что в эти моменты просто не мог ничего с этим телом поделать. Эх, если бы молодость знала, а старость могла! Видно же было не вооружённым глазом, что Анфиса просто играет со мной, желая, получить в свои поклонники Тимофея Аленина, как оказалось — уникума. Но, Тимохина сущность этого не понимала, как и не понимала моей влюблённости в такую старуху, как тётя Марфа.