Боярин - Гончаров Олег. Страница 28
Наконец его один перехватить сумел, за ногу поддернул и на конька своего забросил.
– Так его! – крикнул Куря и ко мне повернулся: – Ты заметил, как он его ловко?
А на удачливого уже остальные налетели. Кто-то его по спине плеткой огрел, кто-то в конька его въехал, а кто-то козленку за рога уцепился да на себя потянул. Но и удачливый не сдается, от одних уклоняется, от других плеткой отмахивается, а козленка бедного ногами зажал и не отпускает.
Рвут козла, а тот верещит, народ от возбуждения ревет, трубы воют, кони друг друга кусают – гвалт, смех, визг. Праздник богини Мон печенеги отмечают [34].
Подивился я на всадников. Это какой же ловкостью и силой нужно обладать, как конем владеть, чтобы вот так, на скаку, животину подцепить, а потом еще в суматохе удержать суметь! Не зря печенегов «люди-кони» прозывают. Ох, не зря.
А между тем козленка на куски разодрали. Кому-то нога, кому-то голова, а кому-то просто шкуры клок достался. Кони кровищей перемазались, сами всадники от усталости едва в седлах держатся, но довольные, словно битву великую выиграли.
Тот, у кого голова козлиная оказалась, прямо к нам направился. У подножия кургана с коника соскочил, наверх взбежал, плюнул на ковер ханский, голову к ногам Кури кинул и на колени перед одноглазым бухнулся.
Кур-хан сказал ему что-то одобрительно, а потом шапку бобровую снял и под всеобщее ликование ее на голову победителю напялил.
А старейшины печенежские на майдан приспособы чудные вынесли. Десять треног в ряд выставили, а на каждой кольцо кованое. Пропустили сквозь эти кольца старейшины веревку, натянули туго и по ней треноги расставили. Одно кольцо от другого в трех шагах оказалось, а всего получилось двадцать семь шагов. От крайней треноги еще три шага отмерили и в землю шест воткнули. Тонкий шест, не шире моей руки будет. Веревку вынули, хану поклон отвесили и в сторонку отошли.
Снова встал Куря со своего насиженного места, прогорланил начало нового состязания и обратно в подушки брякнулся.
– Полюбуйся, хазарин, каковы у меня стрелки, – сказал мне и громко бузой рыгнул, вытер бороду и снова к корчаге приложился.
А на майдан уже три воина с луками короткими вышли и давай меж колец выплясывать. Народ вокруг притих, только трубы танцорам подвывают, да собаки отчего-то вой подняли.
– Видишь, – мне хан пояснил, – они ветер заговаривают. Просят его, чтоб он им подмогу оказал.
– А дальше-то что? – спросил я.
– Так ведь через кольца стрелять будут, чтоб стрела сквозь пролетела да в шест воткнулась. А чего это у тебя глаза заблестели? – нагнулся он ко мне. – Или тоже в стрельбе силен?
– Когда-то неплохо у меня получалось, – кивнул я и почуял, что пора за дело приниматься.
Вот всегда у меня так: мучиться могу долго, переживать, и так и эдак прикидывать, взвешивать «за» и «против». Не люблю с кондачка решения принимать. Всегда стараюсь все последствия поступка своего предугадать. Так отец меня учил, а ему я верил.
Всего лишь однажды я поступил безрассудно. Когда впервые на воле оказался, после долгого сидения на Старокиевской горе в полоне злом. Голова у меня от свободы, от чистого воздуха лесного закружилась. Рванул я без оглядки в замерзший бор, ни сугробов высоких, ни бурелома непролазного не замечая. Так домой хотел, что и об отце, и о сестренке забыл. Думал – доберусь до родной земли, а там будь что будет…
Только не вышло у меня ничего. Когда снова пришлось решать, то ли путь свой продолжить, то ли Ольгу замерзающую спасать, понял я, что поступок мой глупым оказался. Назад к пленителям своим повернул. А в результате сам чуть не погиб, Любаву на долгие годы потерял и в конце концов в степи дикой, рядом с ханом печенежским оказался. Сидел и глядел, как сородича моего лютой смертью за любовь казнят.
И понял я в тот жаркий летний вечер, когда Куря со своими людьми гибели древлянина радовались, что настала пора весь свой разум, всю хитрость свою в дело пустить, чтоб людей, печенегами замордованных, из полона вызволить.
Быстро решение этой задачи мне в голову пришло. И, приняв его, нужно было цели своей добиваться во чтобы то ни стало.
– Может, попробуешь стрельнуть? – усмехнулся Куря, на меня глядя. – А то засиделся, наверное.
– Отчего же не попробовать, – согласился я.
– Вот это мне нравится, – рассмеялся печенег. – Эй, там! – крикнул он воинам. – Дайте лук хазарину! Пусть покажет, как он со стрелами управляется.
– Только… – начал я.
– Что? – перебил меня хан. – Испугался уже?
– Да не про то я, – махнул я рукой. – Просто воины твои ради богини вашей стрелять будут, а мне просто так лук в руки брать интереса нет. Давай об заклад побьемся.
Азартный огонек вспыхнул в единственном глазу Кур-хана. Выходит, с предложением своим в самую точку попал. Еще Свенельд мне рассказывал, что Куря азартен до умопомрачения. Вот и наступил момент на этой страсти его сыграть.
– Что же ты на кон выставишь? – отшвырнул он пустую корчагу в сторону, а ему уже новую волокут.
– Седло с моего коня подойдет?
Поднял печенег глаз свой к небушку, прикинул что-то, а потом кивнул согласно:
– Подойдет.
– А коли я в победителях окажусь, ты мне женщину мою в тот же миг вернешь.
– Так ведь у Девы Ночи она… – попытался возразить Кур-хан, но я ему сразу вдогонку высказал:
– Ты народу этому хозяин? – и на печенегов кивнул.
– Хан я им, – ответил Куря.
– Что же ты за хан такой, коли какая-то старушка на власть твою начихать хотела?
Разозлился он. Потом из новой корчаги бузы хлебнул и сказал упрямо:
– Так и быть. Постараюсь вернуть тебе женщину.
– Вот это другой разговор. Где лук-то?
Подали мне и лук, и колчан, стрел полный. Вынул я одну, в руках повертел.
– Ладно слажена, – говорю.
– Это у нас ясыр [35] один выделывает, – похвастался Куря. – Правда, последнее время руки у него дрожат. Больно он к бузе пристрастился, хоть глотку ему зашивай.
– Из урусов?
– Как угадал? – удивился хан.
– Знавал я одного мастера, – сказал я. – Тот тоже стрелы знатно вытачивал. Уж больно на эти похожи.
Встал я с подушек, на майдан вышел, а сам все к луку приноровиться стараюсь. Непривычный лук – короток для меня. С такого хорошо с коня стрелять, ну да в моей задумке и такой сойдет.
Печенеги стали по очереди луки натягивать.
Первый стрелу пустил, та три кольца пролетела, а за четвертое зацепилась и в сторону ушла. Зашумел народ, засвистел и ногами затопал. Вздохнул печенег и ушел с майдана.
Второй долго ветер вылавливал, все стрелу отпускать не хотел. Наконец разжал пальцы. Зазвенела тетива, прошуршала стрела сквозь кольца и в шест впилась. Криками радости этот выстрел люди встретили, а стрелок народу поклонился и на меня взглянул гордо.
Третий печенег долго не мешкал. Отпустил стрелу и даже смотреть не стал, как она через кольца пролетать будет. Наверняка знал, что выстрел удачный. Чвакнул наконечник, в шест впиваясь, затрепетало древко и успокоилось.
Мой черед настал. Я тетиву к щеке прикинул, шест глазом поймал и выстрелил. Сам удивился, когда народ вокруг одобрительно зашумел. Попал, значит.
– Ай, молодец, хазарин! – крикнул Кур-хан.
А я про себя радуюсь тихонько, что с руками своими совладать смог. Видно, крепко в меня Побор-болярин стрельную науку вложил, так просто от умения не избавиться.
А старейшины из шеста наши стрелы вынули, а на их место острый нож воткнули.
– Теперь, – сказал Куря, – нужно стрелу об клинок обточить. Как, хазарин? Сумеешь?
– Попробую, – пожал я плечами с таким видом, словно всю жизнь только этим и занимался.
– Ну, попробуй, – усмехнулся хан и себе под ноги сплюнул.
Снова печенеги стрелять стали.
Гордый еще дольше приноравливался. Поднимет лук, постоит и опустит его. Народ даже покрикивать на него начал. Дескать, чего тянешь? Выстрелил он и промахнулся. Стрела его на седьмом кольце застряла. Под презрительные крики своих сородичей он, понурив голову, со стрельбища ушел.
34
Эта забава дожила до наших дней в менее кровавом виде и сохранилась у тюркоязычных народов. Позднее появилась легенда, что эту игру придумал Чингисхан для тренировки своих воинов, но на самом деле упоминания о козлодрании среди кочевников можно встретить в источниках, написанных задолго до монгольского нашествия
35
Ясыр – раб