Фортуна наоборот (СИ) - "Dart Lea". Страница 53

Ладно… Пункт про молот можно было опустить — спасибо сестрице! (И чего же ей у себя в Хельхейме спокойно не сиделось?) Но в любом случае, Локи должен был понимать, что, навреди он Одину, и ему предстоит мучительно долго и больно раскаиваться в своих поступках…

Так что в Асгард тогда Тор мчался преисполненный надежд, мрачной решимости и чего-то ещё, отчего выколотый глаз противно зудел… Однако громовержец редко прислушивался к подобным мелочам вроде предчувствий — он не привык отступать с намеченного пути.

В последнее время Всеотец вёл себя немного странно: много читал, редко выходил из комнат и постоянно пребывал в раздумьях. Всё это можно было списать на смерть любимой жены, однако, вышибая дверь в царские покои, Тор об этом не думал. Не думал он и, когда, разглядев в руках не ожидавшего вторжения Одина книгу «Тонкости астральной магии», бросился вперед с целью ухватить наглую иллюзию за бороду.

Каково же было удивление громовержца, когда пальцы вместо того, чтобы пройти сквозь дымку иллюзии и оцарапать гладко выбритую кожу поганца, уцепились за жесткие волосы… Для верности Тор потянул за них — нет братец не приклеил себе бороду. Тогда, быть может, он её отрастил? Окрыленный этой мыслью Одинсон уже собирался было использовать камень реальности (и как только сразу не догадался), чтобы вывести бога обмана на чистую воду, когда получил Гунгниром по спине. Сначала раз, потом ещё…

Пожалуй это и неподдельные эмоции на лице отца, немного отрезвили его. Один смотрел на сына с таким выражением, будто тот сошёл с ума, хотя с его точки зрения так оно и было…

— Локи, если ты сейчас меня разыгрываешь… — озвучить до конца угрозу Тору не дал ещё один удар Гунгниром, от которого он всё же сумел в последний момент увернуться. Нет, все-таки использовать могущественнейшее копье в таких целях… Это уж либо братец совсем с катушек съехал, либо отец на него сейчас крепко рассердился.

— Локи? — единственный глаз Одина нервно задергался, а гнев плавно перетек в беспокойство. — Ты принял меня за Локи? Тор, сын мой, ты точно в порядке?

— А разве Хеймдалль тебе не докладывал? — не сводя с Одина настороженного взгляда, осведомился Тор.

— Ты был сокрыт от взора Всевидящего. Что случилось? Твой глаз… и… твой молот… Ты потерял их, — печально резюмировал Всеотец.

В этот момент Тор все-таки исхитрился и обрушил все иллюзии не только в царских покоях, но и похоже, что по всему дворцу, потому что откуда-то снизу раздался вопль служанки, видимо, увидевшей в тронном зале намалеванный Одинсоном в пьяном угаре поверх «фресок» шедевр, который затем скрыл Локи в обмен на молчание о том, что младший постоянно таскает любимые лимонные пирожные Одина, порой даже не оставляя последнему ни крошки.

Впрочем, теперь Тор подозревал, что отец давно всё знал, потому что пирожных всегда выпекали больше, чем нужно, и теперь они пропадали, засыхая, а то и вовсе покрываясь плесенью в углу царской опочивальни. Да и иллюзия, прикрывающая сей чудовищный акт вандализма уже лет этак двести должна была развеяться, если, конечно, сам Один её не подпитывал. Рисунок, кстати, был довольно милый — в меру кривоватый Тор, пытающийся на своем верном молоте добраться до звезды, внизу же картины расположился особенно недовольный Локи, в руке которого виднелся оторванный край небезызвестного красного плаща. Что ж, по крайней мере, на том рисунке над ними обоими светило солнце… или какая там ещё звезда.

Помимо обнажившихся пыльных углов с испорченными пирожными (видимо, Один уже очень давно не позволял никому убирать у себя), Тор заметил оставленные в нетронутом виде приоткрытые флаконы духов матери, так что и аромат из них уже почти выветрился, а также её украшения: шпильки, брошки — даже забытое в спешке платье на будуаре.

От увиденного Одинсону резко поплохело — отец был мазохистом, раз хранил всё это, однако, Суртур возьми, Тор его понимал. Менять что-то — означает попрощаться с ней навсегда, но… Отец мог переехать в соседние покои! В комнатах Локи тоже ничего не стали менять — так и стоят заместо гробницы… У прислуги даже поверье есть, что в этих комнатах обитает злобный, не нашедший покоя дух царевича. Что именно поэтому там творится всякая сурторовщина — пропадают, а затем вновь появляются книги, кто-то скрипит половицами, мигает свет, слышны какие-то шорохи и безумный смех.

Тор, возможно, был единственным, кто был бы рад наткнуться на призрака, но при нем комната Локи была совершенно обычной — мертвой, так что его тянуло оттуда поскорее убраться. Правда, однажды, когда он поддался порыву примерить любимый рогатый шлем братца, то на минуту, всего на минуту ему послышался его смех и комментарий: «Снимай, Тор. Тебе не идет… Хотя насчет рогов я бы подумал… Ходят слухи, мол, твоя смертная тебе не верна.»

С тех пор Громовержец заглядывать в комнату к Локи и тем более надевать его шлем опасался… Кто знает, какие ещё грязные мыслишки подкинет ему воображение в другой раз?

Однако сейчас, глядя на то, как вместо «Астральной магии» на полу оказался сокрытый чарами томик «Отцы и Дети», Тор невольно задался вопросом, а не он ли один посещал покои Локи? Что, если отец потому не велит уменьшить порцию пирожных, что тоже верит, что тот может быть жив?

К слову, об этом… Даже если Локи и жив, то он точно не Один. Вот уж неудобно получилось… Шаркать ножкой и извиняться Тор не любил да и попросту не умел, однако от осознания масштабов содеянного побагровел знатно.

— Отец, я… — начал было громовержец и тут же застопорился, не зная, что тут можно сказать. Отец, я облажался? Отец, я перепутал? Отец, ты так странно вёл себя в последнее время, что я решил, что под твоей личиной скрывается Локи? Отец, что тут вообще происходит и до чего ты себя довёл? Отец, какого черта я узнаю, что у меня вообще-то есть старшая сестра, только от неё самой? Последнее было, наверное, верным. Кто-то правильно сказал, что лучшая защита — это нападение…

— Отец, кто такая Хела? Почему ты мне о ней не говорил? И почему, Суртур возьми, она такая злая стерва? И, самое главное, почему всё выглядит так, будто бы в этой семье приемный я? — неожиданно прорвало Тора, так что к концу его пылкой речи глаз у Одина не просто дергался, а казалось, что вот-вот поставит рекорд по числу сокращений в минуту…

После они с отцом, конечно, поговорили. Всплыли наружу старые скелеты правящего семейства. Тор с раскрытом ртом слушал про другие, куда более кровавые времена Асгарда, про то, какой ценой им далось всё это золото и блеск, как Хела становилась всё чудовищней и злей, заставляя Одина по-новому взглянуть на вещи, которые раньше казались ему обыденными.

Парадоксально, но чем сильнее падала во тьму Хела, тем больше прозревал сам Один, тем больше мудрости появлялось в его глазах. Так было до тех пор, пока он не отрекся от дочери и заточил её, однако последнее слово осталось за богиней смерти. Спутавшись с Лафеем, она породила на свет ребенка… Которым и оказался Локи.

Последнее шокировало Тора едва ли не больше всего. Дурная наследственность, невозможность Одина забыть, кем стала его дочь — всё это и привело Локи к бездне… Хотя, возможно, это и хорошо, что ему не удалось дойти до уровня Хелы.

— Почему ты её не убил? — задал громовержец вопрос, мучивший его уже давно.

— Она была слишком сильна, — уклончиво ответил Один. — Я мог лишь сдержать её на время. И срок её заточения на исходе — я слабею и однажды тебе, сын, придется сражаться с ней уже в реальном мире.

— Как я могу сделать то, на что у тебя не хватило сил?

— Ты куда сильней меня… И, возможно, почти равен ей.

— Почти? А если бы ты мог, то убил бы её? — с горечью спросил Тор.

— Прости меня, сынок… И я не знаю… — тихо признался Один.

— Пожалуй, я пойду, — после этих слов поднялся с места Тор. — Прости за вторжение. Я был почти уверен, что Локи жив и скрывается в Асгарде.

— Он не так глуп.

— То есть то, что он может быть жив, ты допускаешь?

— Всё возможно… Слишком многое я взвалил на ваши плечи… Слишком.