Наши крылья растут вместе (СИ) - Шерри Ана. Страница 114

Девушка зажмурила глаза, думая над тем, что совершила ошибку гораздо хуже и не одну. Но она не чувствовала своей вины. Она спала со своим капитаном ни капли не жалея об этом. Только Даниэль. Другого мужчину она не способна допустить до своего тела. Он касался ее и от его прикосновений она таяла, забывая собственное имя и имея только одно желание — бесконечно ощущать его дыхание возле своих губ, чувствовать его пальцы на своей коже. Только он и никто другой. Она не представляла себя в объятиях Патрика:

— Это я должна просить у тебя прощение. Ни за то, что попросила уйти тебя в тот вечер, ни за то, что не отвечала на твои звонки, а за то, что подала тебе каплю надежды. Я не хотела. Прости меня, Патрик.

Он потупил взгляд в пол, лишаясь последней надежды. Они улетели. Нет, рухнули и разбились вдребезги. Кажется, он слышал звон:

— В таком случае, мы квиты, — прошептал он, — но что значит сегодняшняя комедия за завтраком?

— Люди из моего экипажа вбили себе в голову странную вещь: они считают, что я резко изменилась из — за того, что с кем — то встречаюсь, — Оливия улыбнулась, отходя от Патрика, — Нина поспорила, что с тобой. Я решила подыграть ей, сделать ей приятное. Нам с тобой это ничего не стоит?

Это был вопрос или мольба? Девушка смотрела на него молящими глазами, ожидая ответ. Она хотела его согласия:

— Но ведь это ни так. Зачем лгать людям? Уже сегодня мы с тобой попрощаемся и разойдемся каждый в свою сторону. Что ты скажешь им завтра?

— Что мы расстались.

— Оливия, — он направился к выходу, но остановился на пол пути, — я не понимаю тебя. Ты и правда изменилась. Вчера, когда я стоял на этом же самом месте, ты не видела меня, потому что в твоих руках был телефон. Ты получала сообщения и отправляла свои, полностью погрузившись в этот процесс. У тебя ведь есть мужчина, ни так ли? Это он мешал нашему с тобой разговору. Так скажи им правду. Или правда настолько ужасна, что им не следует ее знать? Кто он, Оливия? Капитан Даниэль Фернандес Торрес?

Девушка слышала только эхо его голоса. Патрик ни Нина, ни Келси, ни Дженнет. Он мужчина, чувствующий своего соперника. Может быть поэтому он так быстро увидел то, что не видели другие.

— А разве он вернулся из отпуска? — Ложь порождала ложь. Каждое слово, произнесенное ею в этой комнате, было омерзительно лживо. Сколько еще надо лгать, чтобы сохранить все и ничего не потерять?

Патрик усмехнулся, вымученно вздохнув:

— Летя с вами двумя из Гамбурга, я много насмотрелся на ваши непростые отношения. Вы могли не замечать друг друга часами, а потом ругаться. Но в итоге все закончилось хорошо. Он прижал тебя к себе, когда ты испугалась залпов фейерверка. Я видел то, на что другие просто не обратили внимание. Ты прижалась к нему, бессознательно ища защиту. Не ко мне, Оливия, не к Дюпре, а к Фернандесу, своему капитану. Это были секунды, но тогда я понял одно — можно скрывать чувства, но нельзя заставить подсознание лгать. Рано или поздно, оно неожиданно проявит себя, и вся правда выплывет наружу. Я желаю, чтобы это произошло, как можно раньше. Но больше всего я желаю, чтобы твой разум взял вверх, заставив тебя подумать и отказаться от этой связи.

Оливии показалось, что он говорит вечно. Его слова задушили. Сердце забилось быстрее:

— Ты психолог? — Тихо прошептала она, желая не видеть его никогда. Теперь она боялась его. Он просканировал секунды взрыва фейерверка, о котором девушка никогда не вспоминала. Теперь она сама готова была взорваться.

— Не нужно быть психологом, чтобы видеть это. И нет ничего удивительного в том, что ты изменилась. Все слишком очевидно — капитан вернулся.

Патрик преодолел последние шаги к двери и схватился за ручку, но слова Оливии заставили его руку замереть:

— Я понимаю тебя, ты слишком расстроен моим отказом. Человек в расстроенном состоянии может придумать самые невероятные вещи. Я не виню тебя в бурной фантазии, но ты не вини меня в несуществующих отношениях с капитаном.

Он не открыл дверь, вновь поворачиваясь к ней:

— Мои слова не плод моего воображения, Оливия. Надо быть слепым, чтобы не заметить эту связь. Я провел с вами всего лишь пять часов полета, но за это время успел многое увидеть.

Девушка чувствовала, как напряглась каждая мышца на ее теле, дыхание стало частым и сбитым, заставляя сердце колотиться так же. Она пыталась придумать оправдание, защитить себя, инстинктивно мотая головой:

— Ты не мог ничего видеть, потому что смотреть было не на что. Большую часть своего времени в том рейсе я провела с тобой.

И это было правдой. Одна ниточка правды показала свой конец. Надо было хватать ее и распутывать, как можно быстрее, но Патрик не дал ей этого сделать:

— Кроме момента, когда я остался один в кабине пилотов и Фернандес срочно понадобился Дюпре, телефон в верхнем салоне не работал и я поднялся к вам, — Патрик вымученно вздохнул, заканчивая свою речь, — вы почти целовались.

Оливия открыла рот от удивления, ее брови машинально взметнулись вверх, взгляд ярких голубых глаз устремился на мужчину, стоящего напротив и пытающегося освежить ей память. Но она помнила тот момент. Его она помнила так же, как секунды на кухне в доме матери, когда дыхание Даниэля обжигало ей губы. В первый раз им помешал Патрик, потом Джина…

Оливия закрыла глаза, пытаясь не выдать себя: в Риме им никто не помешал. В Риме она наконец ощутила мягкость его губ, понимая только сейчас, что хотела этого еще в полете из Гамбурга. Дурацкая игра смотреть друг другу в глаза не моргая, закончилась бы поцелуем. Она в этом не сомневалась. И самое печальное в том, что она не была против. Именно поэтому был Рим.

— До свидания, Оливия. Я никому не скажу, но только ради тебя, — наконец Патрик вышел, захлопнув за собой дверь.

От резкого хлопка, девушка вздрогнула, смотря в пустоту. Она мысленно возненавидела себя и выругалась вслух на Даниэля. Какого черта ее угораздило связаться с ним? Все тайное рано или поздно станет достоянием общественности. Ее изгонят из экипажа с позором, с клеймом. Или нет? Скорее ее депортируют из страны, отправляя обратно в Лондон. Таким как она не место ни на одном самолете в авиапарке авиакомпании "Arabia Airline". Ей никогда не смогут доверять.

Жалеть себя, корить и ненавидеть стало противно уже через десять минут после ухода Патрика. Ныть, заливаясь слезами — это не в духе Оливии Паркер. На каком — то моменте это просто стало скучно. Девушка протянула руку к телефону, понимая, что сегодня не слышала голос Даниэля. Он не звонил ей, но ему сегодня не до звонков: слишком важное собрание должно отнять все силы. Бесполезный телефон полетел в сумочку.

Оливия подошла к зеркалу, беря помаду со столика. Последний штрих и она готова пройти еще несколько испытаний: автобус до аэропорта под пристальным наблюдением своих подруг, брифинг, под пристальным вниманием Патрика и сам перелет.

В еще сонной Дохе в ожидании волнительного собрания, Даниэль проснулся слишком рано. Пол ночи ему снилась посадка в Коломбо, рожающая женщина, Оливия, испачканная кровью, испуганные глаза пассажиров и его приказ сажать самолет. Он не в силах был больше терпеть этот сон, хотя и был благодарен высшим силам за то, что освежили ему память. Накануне вечером они с Марком прошлись по всем ступеням той злосчастной посадки. От момента принятия капитаном решения на снижение и до самого подъема в небо. Каждый этап. Каждое слово. Каждое действие. И Даниэль убедился в том, что он сделал бы это снова и снова. Сейчас он еще больше был уверен в хорошем исходе, чем тогда.

Пойти в тренажерный зал в пять утра ему пришло в голову внезапно, ложиться спать снова уже не хотелось. Была большая вероятность продолжения сна в заключительной стадии на базе в Дубае, когда на собрании он отчитывался за каждое свое слово и действие. В памяти уже стерлись моменты славы, репортеры из газет и телевиденья. Стерлись овации, поздравления, интервью. Все стерлось. Их как и не было. Потому что после этого начался ад. Не стерлись кипы бумаг, написанные им собственноручно, не стерлись обвинения других пилотов. Не стерлось недовольство Карима.