Тишина (СИ) - Сорока Света. Страница 51

Герман подошел и обнял меня за плечи:

— Не переживай, я такого не получу, она меня любит, — и звонко чмокнул меня в макушку. Несмотря на всю нервозность ситуации по моему телу разлилось приятное тепло от касания его пальцев, а поцелуй хоть и в макушку затуманил мозг, — давай уже не томи девушку, иначе я расскажу.

— Ладно, — недовольно пробормотал врач, — в общем, была у меня одна больная, они с Карой прямо как две капли воды, схожи словно с сестрёнки. Она бодро шла на поправку, и я думал сегодня-завтра придёт в себя. Но ночью у неё стало отказывать сердце, об этом мне сказали медсёстры. А на утреннем обходе, прямо во время осмотра оно остановилось. Я честно пытался его завести и помочь девушке, но ничего не получилось. Мне помогали медсёстры, но, когда я понял, что — всё, ничем не поможешь, обе аккурат пошли за разными лекарствами для этой больной. И я вдруг решил, а почему нет? Срочно подключил аппарат к соседнему больному, чтобы они не увидели на мониторе остановившееся сердце и побежал к вам. Дальше Герман отнёс Кару и забрал ту девушку. Мы её похоронили в лесу, — тут у него лицо из радостного превратилось в виноватое-виноватое, — может, не стоило так делать?

— А что бы ты изменил? Ты и так сделал всё, что мог. Просто бы освободил койку, а Кару бы выгнали. Риши, это было правильное решение, — муж говорил, уткнувшись мне в макушку, от чего его слова звучали глухо. Каждый его выдох пробегал по мне горячей волной от макушки до самых пяток, от этого я очень плохо соображала, выхватывая лишь куски из короткого рассказа врача.

— В общем, я проинструктировал Кару, как она должна была прийти в себя. Надо заметить свою роль она исполнила виртуозно. Я через несколько дней её выпишу, правда эти дни придётся потерпеть уколы, но лекарства я назначил весьма безобидные. Я запретил ей говорить с кем-либо кроме меня. Пробы крови у неё брать не должны. А если уж это не получится, то я не знаю, что делать, — не смотря на последние слова, по лицу Риши блуждала довольная улыбка, — ладно, раз тут не кормят, я пойду обратно, — он встал и направился к выходу, но на полпути обернулся, — но я вернусь через час и надеюсь на еду.

Врач ушел, бурча себе под нос, что стоит начать делать добрые дела, все начинают на тебе ездить. А мы так и стояли, по середине комнаты, руки Германа крепко и надёжно обхватывали меня, а губы изредка касались волос в лёгких поцелуях. Казалось, усилием воли он разомкнул свои объятья, от чего мне сразу стало холодно. Его ладони погладили мои плечи и медленно начали скользить, вниз касаясь моих рук только кончиками пальцев, затем они переместились на талию и остановились, достигнув бёдер. Дыханье его стало частым, а моё сердце было готово вырваться из груди, так часто оно колотилось.

— Как от тебя уйти? Как отпустить такую красоту, когда так крепко держишь? — сквозь зубы пошипел он, голос был хриплый, как будто надламывающийся, — Ася… ты не представляешь, как тяжело находиться рядом с тобой и не касаться тебя… была бы моя воля, я бы схватил и унёс тебя куда-нибудь далеко, в забытый богом домик, в лесной глуши и не на секунду бы не выпускал из своих объятий, — он замычал, как будто ударился обо что-то, а моё сердце рухнуло вниз от этих звуков. Он резко убрал ладони и быстро отошел к кухонному столу, — давай что ли, обед помогу готовить, — моё сердце бухало о рёбра, отдаваясь эхом в голове, в горле пересохло, а тело отказывалось слушаться от звуков его голоса и от тех слов, что он говорил.

Я неуверенно развернулась и, пошатываясь, пошла к кухонному шкафу, чтобы достать еду. Муж стоял, опёршись кулаками о стол, и смотрел куда-то в пустоту. Я начала возиться, готовя и потихоньку унимая дрожь в теле. И вот, казалось бы, я совладала со своими странными и новыми ощущениями, когда он неожиданно взял меня за плечи и повернул к себе:

— Да это ж наваждение какое-то! — прорычал он и впился в мои губы. У меня возникло ощущение, что в тот же момент оглохла. К лицу прилила кровь, и мне стало очень жарко. Его руки то сжимали меня так, что хрустели косточки, то вдруг опомнившись, отпускали, но через секунду забывались, снова заключая меня в крепких объятиях. Его губы чудились мне везде: на губах, на шее, на ключице, на груди. Он целовал, сжимал в зубах ткань моей кофты, касался слегка языком кожи. Я перестала осознавать, где я и кто я. Мне лишь хотелось окунуться с головой в этот омут, куда меня затягивали поцелуи любимого, его хриплое дыхание и оглушительный стук моего сердца. Мне думалось, что я ничего не способна ощутить, что всё моё тело онемело, но каждое его прикосновение или поцелуй, зажигал во мне огромный костёр, а лучше сказать поджигал фитиль бомбы, которая была готова взорваться в каждую секунду обещая стереть остатки моего разума.

— Ох, чёрт! — он отпрянул от меня как будто ошпаренный, — нет, сейчас нельзя, — его очи горели диким, сумасшедшим огнём, — я, пожалуй, сейчас уйду… не обижайся на меня, — пошатываясь как будто бы он был хмельной или очень плохо себя чувствовал, муж вышел из землянки оставляя меня с моим пожаром, бушующим во всём теле.

Я долго боролась с тем пламенем, что бушевало во мне, пытаясь усмирить его тем, что делала привычные дела, но мысли, на секунду отпустив, снова возвращались к прикосновению его рук, к его поцелуям, к его учащённому дыханию и громкому сердцебиению, которое я не могла слышать, но чувствовала каждый удар. Мои пальцы тряслись от этих мыслей, я бесконечно что-то роняла, каждый раз радуясь, что посуда была не бьющейся. Уж не знаю, какой у меня был вид, когда вернулся пообедать Риши. Но судя по тому взгляду, которым он на меня смотрел, выглядела я не очень. Он ничего не сказал, но, по-моему, всё понял. А может это мне лишь казалось.

Лишь к вечеру мне удалось угомонить кипевшую кровь. Я боялась лишь одного — что, когда увижу любимого, меня опять накроет лавиной чувств и эмоций.

Он появился перед самым ужином. Риши как раз пришел из лечебницы и рассказывал мне, что у Кары всё хорошо. Они договорились, что немного погодя она «вспомнит» меня и то, как мы шли к повстанцам. Я боялась поднять на супруга взгляд не зная, что в них увижу.

— Ну как дела? — поинтересовался он у врача.

— Всё идёт по плану. Через пару дней Кара вернётся в нашу весёлую компанию, — ответил друг, потирая ладони и втягивая воздух в котором разливался аппетитный запах рагу. Сегодня днём он мне принёс тушку кролика, это было первое свежее мясо здесь, до этого всё было консервированное или сушенное.

— Ася, наложи Риши ужин, а мы с тобой прогуляемся до палатки Тэкэо. Он недавно вернулся, и, думаю, самое время вам познакомиться.

Я вздрогнула и подняла на него взор, первый раз за вечер. Меня бросило в жар от его взгляда. Никогда и ни у кого я не видела такого в глазах. Они были тёмно-синие, как глубокое озеро, и из этой глубины на меня пыхнуло жаром воспоминаний сегодняшнего дня. Было видно, что он старательно запрятывает пожар, бушевавший в нём, стараясь не выпускать его наружу. Лицо мужа отчаянно противоречило выражению его очей и было предупредительно милым, а улыбка ласковой и доброй, но я знала, что его, как и меня не оставляло то животное остервенение, с которым он меня целовал пару часов назад.

Нервно кивнув, отвечая его словам, я принялась усердно вытирать руки, стараясь ничем не выдать своей нервозности.

Мы вышли из землянки, и в сотый раз я поразилась окружающей меня природе. Сгущались сумерки, и уже трудно было различать листву над нашей головой, а огни костра и пластиковых окошек палаток мерцали, стирая ощущение реальности происходящего. В этот раз мы пошли в другую сторону, направившись к палаткам. За ними на отдалении располагалась ещё одна группка строений и где-то уже вдалеке виднелись огоньки ещё одной. Было такое чувство, что мы попали в какой-то сказочный лес, настолько мистическим делала всё опускающаяся темнота.

Дойдя до первых палаток, Герман свернул в бок, там чуть поодаль от своих собратьев, находился брезентовый домик, свет в нём горел ярче всех, а может, так только мерещилось из-за того, что окошки были открыты. Из них доносились громкие голоса, в основном мужские, они были подобны далёкому рокоту грозы, такие же низкие и грозные, но иногда звучали и женские, похожие на звон колокольчика или журчание ручья. Мы немного помедлили у полога, я всеми фибрами души ощущала, что любимый волнуется, и вошли.