Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса - Дозуа Гарднер. Страница 9

Он снова включил видеосообщение. Джеки перечисляла названия предметов и рассказывала о крохотных помещениях, которые она делила с тремя другими счастливыми аспирантками, и о том, что в ясные ночи можно видеть звезды, но что это, конечно, всего лишь иллюзия. Сфера теплицы, окружавшая Землю, была завершена лет двести тому назад – изумительная полупроницаемая мембрана, которая строго регулировала все, что попадало снаружи и утекало обратно в космос. На сегодня мать-Земля была чем-то вроде огромного помещения, находившегося под неусыпным контролем, где повсюду – на поверхности и под поверхностью старых континентов, а также на всех водных пространствах – жило около триллиона разумных существ. Это был прекрасный, стабильный мир. И при этом он был совершенно чуждым государством, где все беспрестанно менялось, а некоторые его уголки были печально знамениты разгулом преступности и вспышками психопатической ярости.

Да, Саймон беспокоился.

Безусловно, он жалел, что Джеки не осталась с ним после неожиданных перемен в ее карьере. На главных спутниках Сатурна имелись солидные университеты, и даже кичливый титулованный Стэнфорд предлагал виртуальные занятия за деньги. Почему бы не выбрать чуть более долгий, но зато безопасный путь к диплому? Ведь времени у них в избытке, доказывал Саймон. А там, где они жили, Джеки не подвергалась бы опасностям, которые неизбежно возникают при таком скоплении народа.

Передача продолжилась.

– Я уверена, ты это знаешь, – сказала Джеки. – Думаю, я уже говорила об этом раньше. Представь себе, на весь кампус тут нет ни одного работающего телескопа! У нас есть один объект в сорока километрах над нами, громоздится на своде теплицы, но там полно музейных экспонатов и любопытствующих туристов.

Она была взволнована, ее подвижный рот выговаривал каждое слово с особенным, только ей присущим акцентом:

– Стэнфордские телескопы – мои телескопы – находятся повсюду, кроме этой яркой, шумной, деловой Земли. На Луне и на троянских астероидах Юпитера; еще есть прекрасное новое зеркало, которое только что вступило в действие в точке Лагранжа на орбите Нептуна. А поскольку я здесь, то это и мое зеркало. Мои лучшие глаза. Ты только подумай, какая честь! Если бы я осталась дома с тобой, я была бы в лучшем случае техником и наводила бы эти аппараты на объекты, а смотреть на них могли бы лишь настоящие студенты Стэнфорда.

Да, она приняла верное решение. Саймон всегда это знал – впрочем, такие небольшие умственные упражнения помогали ему снова и снова убеждать в этом себя самого.

Глупая маленькая обезьянка, вот кто он такой.

– Но я тебе еще не сообщила самую невероятную новость, – сказала Джеки под конец. – Я это только что узнала. Давным-давно у Стэнфорда был талисман, и это была птица! Представляешь, какое совпадение?!

Саймон остановил изображение и поцеловал его в губы. Затем он сохранил видеозапись там, где она могла храниться целую вечность, и, чувствуя себя растроганным до слез, перешел к привычным повседневным делам.

Даже на орбите Сатурна, где пространство стоило дешево и легко добывалась еда, люди обзаводились современными телами малых размеров. Саймон не был таким крохотным с тех пор, как ему исполнился один год. Новый метаболизм оказался эффективным и надежным; к тому же человеческий мозг в конечном счете угасал, но кора головного мозга, созданная из кристаллических белков, была более стойкой и плотной; мыслительные процессы протекали так быстро, что природные способности атума усиливались вдвое, а объем памяти увеличивался в двадцать раз.

Впрочем, подобным трансформациям подвергался каждый атум, а это значит, что в их профессиональной жизни, как ни странно, мало что менялось. Саймон и его коллеги сохраняли свои прежние звания и квалификацию: росли только объемы работ и мера ответственности. Существенное инвестирование в медицину мало что меняло. Саймон говорил, что его работа – толочь воду в ступе; неловкий каламбур, поскольку он управлял потоками питательных веществ в новорожденных морях. На самом деле у него не было причин жаловаться; если он и задумывался о том, что его жизнь могла бы сложиться по-другому, то тратил на это не больше пары минут в год.

Он был безмятежно счастливым человеком.

Пусть его редко продвигали по службе, а зарплата почти не росла, работа дарила ему сложные задачи и минуты чистой, почти детской радости.

Обломки Япета теперь принадлежали Луне и Венере. Но десятилетия переброски в направлении Солнца ледяных глыб, состоявших из пресной воды и углеводородов, закончились. Прежние шахты и рудники превратились в большие города. Множество людей жило на Титане, Рее и других спутниках, и ни у кого не было желания делиться своими богатствами. Луна так и останется влажной губкой из камня, тогда как Венера превратилась в чистый сухой мир; ее экологическая система постоянно дорабатывалась, чтобы выдерживать бесконечную засуху, а жители были уже скорее машинами, чем существами из плоти и крови. И не важно, насколько глупо или упрямо вели себя правительства, математические расчеты были жестоки и просты: отныне будет проще терраформировать каждый мир там, где он вращается, так же как проще было транспортировать избыток людей и других разумных существ в эти пустующие дома.

Свет заливал новый Япет, вода была теплой и соленой; плавучие рифы представляли собой внушительные структуры из кальция и кварца, образовавшиеся вокруг пузырей водорода. Древний спутник давно растаял от коры до самого ядра, и огромные помпы перемешивали океан Япета, создавая тщательно спланированные течения так, чтобы каждый литр воды насыщался кислородом и освещался подводными солнцами. Электроэнергия в триллион ватт позволяла этому небольшому миру светиться изнутри. Обширнее прежних земных океанов, но без темных холодных пучин, где живые организмы медлительны и вынуждены экономить силы в надежде заполучить хотя бы крохи еды, нынешний мир Саймона со временем должен был обзавестись коралловыми лесами и пузырями городов, а также рыбами, соответствующими этим подводным садам, восхитительными как на вид, так и на вкус.

Работой Саймона, рутинной, но жизненно необходимой, были питательные вещества. Когда он не думал о Джеки, то обычно мечтал о дневных беседах с сенсорными устройствами и автоматами-наблюдателями. с центральным мозгом Дома и с коллегами из других, более элитных департаментов. Лишь небольшая часть спутника была стабильной: несколько плавучих городов, промышленный комплекс по переработке и рассеиванию крошечного ядра из камня и металлических примесей… Но основной задачей Саймона как атума в его крошечном королевстве было создать круговорот питательных веществ, не зависящий от сбоев и перепадов в подаче энергии. Вода должна была оставаться такой же прозрачной и чистой, как в лучшем приливном бассейне на каком-нибудь давно исчезнувшем земном пляже.

Так как Джеки это было интересно, Саймон заканчивал день тем, что рассказывал своей любимой о последних событиях. Каждый вечер, как только ближайшее солнце начинало меркнуть, он обычно составлял небольшое послание, основанное на холодных и беспристрастных фактах. Но поскольку он нервничал, то неминуемо начинал рассказывать, что постоянно думает о ней и что любит ее, а выражение его лица и интонация говорили сами за себя: что он боится ее потерять из-за какого-нибудь многообещающего студента или того хуже – из-за профессора с сертификатом гения, который увлечет его дорогую птичку в гораздо более экзотические сферы, чем этот прекрасный, но такой крошечный пруд.

Послание началось новостями с Земли. Живым веселым голосом Джеки рассказывала о занятиях и о лаборатории, о том, что она преподает самостоятельно – «я боюсь до ужаса, а студентам нравится, что я трясусь», – и дважды упомянула слухи о небольшой эпидемии, которая поразила несколько прибрежных ферм по выращиванию водорослей.

– Ходят разговоры о дефиците, – признала она. – Их экосистема работает на минимальных резервах, а потому дефицит неизбежен. Слишком много жителей, а в придачу к ним еще и те, кто сумел незаметно сюда проникнуть…