Фридрих Барбаросса - Пако Марсель. Страница 49

Современникам или историкам, склонным считать Венецию серьезным поражением, Штауфен отвечал в последующие за подписанием договора месяцы тем, что более чем когда-либо демонстрировал свой авторитет и щедрость. Конечно, он сознавал ту цену, которую ему пришлось заплатить Александру III. Но знал также и то, что по получении отпущения грехов он стал в еще большей степени, чем раньше императором, потому что на этот раз его таковым признал весь христианский мир и никто не посмел оспорить его преимущественные права на полуострове. Поэтому он решил задержаться на некоторое время в Италии в качестве доброжелательного суверена, с пониманием относящегося к своим подданным, с тем чтобы проехать по своему королевству и установить контакт с его населением, особенно с населением городов.

Для демонстрации своей лояльности он поручил Христиану Майнцскому помочь Александру III вновь поселиться в Риме. Канцлер сумел все подготовить и ловко со всеми договориться. 12 марта 1178 года папа был с триумфом встречен населением Вечного города. Правда, он обязался поддерживать коммуну, а сенаторам пришлось принести ему присягу. Чтобы уладить проблему с антипапой, вновь вмешался Христиан: 29 августа Каликст III подтвердил свое подчинение папе; к нему отнеслись крайне благожелательно. Все это позволило архиепископу Майнцскому успокоить верных сторонников империи и заставить умолкнуть критиков и оппозиционеров не только в Папском государстве, но и во всей Центральной Италии.

В это время Фридрих, объявив, что ему надо возвращаться в Германию, чтобы заняться немецкими делами, посещал свои земли. Он останавливался в самых верных ему городах, но не пренебрегал и другими, всюду расточая любезности. Таким образом он исследовал Марке и побывал в Анконе и Озимо, где предал гласности эдикт, регламентирующий правосудие (4 декабря 1177 года). Оттуда он переехал в герцогство Сполето, потом в Тоскану, где был принят в большинстве городов. Затем, через Пизу и Геную, устроивших ему овации, он достиг Ломбардии и, наконец, Пьемонта. Проезжая через Асти (7 июля 1178 года), удостоил этот город договора, демонстрировавшего его добрые намерения, поскольку он отозвал хозяина соседнего имперского замка и обязался не передавать его в ленное владение никому кроме самих жителей Асти, а те признали, в свою очередь, что эта крепость принадлежит Фридриху. В то же время он принял и другие меры для реорганизации имперских поместий, которые были довольно обширными в Пьемонте и которыми он до сих пор совсем не занимался. Его решения были направлены на обеспечение себе контроля за перевалами и на укрепление охраняющих городов, таких как Турин, Ивреа, Анкона или Асти.

Из Турина он перешел через Альпы в Мон-Женевр и спустился в другое свое королевство — Бургундию. Фридрих намеренно остановился в ее столице Арле, где величественно принял сеньоров Прованса и Лангедока и где официально короновался, так как фактически еще не получал этой короны (30 июля 1178 года). До сих пор еще ни один император не бывал в этом регионе, и поэтому небезынтересно будет отметить дату этого события, наглядно доказывающего его волю — после довольно-таки унизительных Венецианских соглашений — восстановить и возвысить императорский авторитет, используя свое пребывание в этой стране и свое личное обаяние. После коронации он провел в Бургундии все лето, останавливаясь на несколько дней в Лионе и Безансоне. Лишь в октябре прибыл он в Германию и 31 октября уже был в Шпейере. Там он нашел германские проблемы такими, какими оставил их в 1174 году. Он сразу же взялся за их решение и поэтому вернулся к проекту, который начал проводить в жизнь еще в начале своего правления. Его осуществление он на этот раз неотступно продолжал до своего отправления в крестовый поход, из которого уже не вернулся.

Среди этих проблем самой неотложной опять оказался Генрих Лев, все так же бывший мишенью для оппозиции и протестов, которые непрестанно вызывало его неловкое поведение. На сей раз инциденты возникли в связи с осуществлением договора, заключенного с папой.

Этот документ действительно оказался решающим в вопросе о возвращении на епископское кресло в Хальберштадте епископа-александровца Ульриха, смещенного в 1160 году; он был восстановлен на своем месте, которое «раскольный» Геро уступил без возражений. Но Геро в бытность свою епископом был очень послушен герцогу Саксонскому; очевидно, для обеспечения себе поддержки этого принца, очень сдержанного в вопросе о папе, Геро без колебаний передал ему огромные церковные земельные наделы. Восстановленный в сане епископа Ульрих сразу же постарался получить эти владения назад, аннулировав решения своего соперника. Лев отказался их вернуть. Епископ собрал вокруг себя несколько феодалов, всегда готовых выступить против слишком властного сеньора, заручился поддержкой знати, заинтересованной в ослаблении позиций Генриха, в частности, архиепископа Кельнского — Филиппа Гейнсбергского, который когда-то что-то не поделил с Вельфом. Когда император по возвращении в Германию созвал ассамблею в Шпейере, Ульрих и его союзники обратились к ассамблее со своими жалобами. 11 ноября жалобы были официально рассмотрены ассамблеей, а значит, и Фридрихом.

Фридрих отказался от той линии поведения, которой решительно и неуклонно следовал с момента своего прихода к власти, и выражавшейся в постоянной поддержке им своего кузена. Вместо того, чтобы постараться утихомирить жалующихся принцев и сеньоров, он выказал большое внимание к заявлениям и дал понять, что считает действия герцога Саксонского недопустимыми и преступными. Это был конец сотрудничества с ним, возобновление распрей между Штауфеном и Вельфом, прекращение политики, которой император следовал до сих пор.

Историки задавали себе вопрос, каковы могли быть истинные мотивы императора, и как всегда в поисках оригинальности, порой в ущерб здравому смыслу, обнаружили множество причин. Все же кажется, что ответ на этот вопрос довольно прост для всякого, кому известна личность Барбароссы и кто изучил его деятельность с 1152 года. Действительно, монарх не может допустить, чтобы королевской властью пренебрегали и угрожали ей; и если он намерен основывать свою немецкую политику на сотрудничестве с принцами, то для него Генрих — прежде всего и только лишь один из них. Иначе говоря, в 1152 году, поскольку Лев был гораздо могущественнее, чем все остальные, и поскольку, с другой стороны, в интересах общего мира и ради осуществления итальянской программы в тот момент следовало положить конец старым распрям двух соперничавших династий, он построил свое сотрудничество на дружбе с ним. В течение двадцати лет император относился к Генриху благосклонно. В противоположность тому, что пишут некоторые историки, он «не грыз удила» в ожидании случая для сведения счетов, так как мог бы действовать, опираясь на поддержку многих аристократов уже в 1164–1165 годах, а тем более в 1170 году. Напротив, герцог должен был дружить с ним и помогать в случае надобности. Однако, когда в Чивитавеккья император попросил у того подкрепления, то получил отказ. Беспокойство, терзавшее его с 1171–1172 годов, теперь уступило место раздражению. Приглашение епископа из Хальберштадта на ассамблею в Шпейер предоставило ему случай вновь взять в свои руки инициативу, которую он как будто утратил в 1176 году.

Власть монархии, авторитет империи были поруганы, потому что монарх не получил того, что вправе был требовать в плане морали и правосудия. В этой связи аргументы Генриха: его предприятия на востоке, скупка имущества и прав Вельфа VI, которые, естественно, обусловливали незаинтересованность его семейства в делах на полуострове, а может быть, даже сама возможность отказать императору в поддержке — особого значения не имели. Фактом оставалось то, что он его унизил. Более того, вел себя как настоящий суверен в своих ленах, особенно в Саксонии; с каждым днем он все больше превращал свое герцогство в отдельное государство, выходящее из подчинения монарху. В 1172 году он возглавил «свой» крестовый поход в Святую землю и был принят королем Иерусалима и высшей знатью западноевропейских стран с королевскими почестями, что было нетерпимо. Наконец, в политическом отношении сотрудничать с принцем, беспрестанно вызывавшим протесты других аристократов, — не могло ли это заставить их изменить своей клятве верности и помешать настоящему сотрудничеству? Императорский авторитет, мощь и сплоченность королевства, политическая логика, даже общественная мораль требовали разрыва.