По ту сторону жизни - Лесина Екатерина. Страница 12
А заодно медленно наклонилась над Диттером. Медленно — ибо нервы у жандармика слабые, приключенческим чтивом расшатанные, еще пальнет… и попадет сдуру, а мне потом с заклятым серебром разбирайся. Может, для нынешнего моего организма особого вреда не будет, но рисковать не хотелось.
— Кости, — подумав, ответил полицейский. С меня он не спускал настороженного взгляда. — Степень погрызенности. И следы погрызов будут сличать со строением челюстей.
— Это важно, — поддела когтем шнур, но тот оказался довольно-таки прочным.
Диттер лежал тихонько, явно не совсем осознавая, где находится и что вокруг происходит.
— А еще концентрацию желудочного сока, — паренек слегка зарделся. — В последнем номере «Нежитиеведения» была статья уважаемого мэтра Крюнгерхдорфа…
А я номерок пропустила. Впрочем, доставляли почту исправно, значит, будет в библиотеке. Как раз и ознакомлюсь. Работы мэтра и в моей душе находили отклик…
— …что концентрация желудочного сока у ряда видов индивидуальна, к тому же различается содержанием некоторых белковых компонентов…
Шнур поддался. Путы и вовсе развеялись, стоило лишь подумать, и Диттер с немалым облегчением пошевелил руками.
— Он… двигается, — слегка запинаясь, произнесла Нинелия.
— Это агония.
— Двигается!
— Мэтр Брюхгирненнер, наш специалист по вскрытию, утверждает, что в некоторых случаях физическая активность тела сохраняется часами…
Диттер закашлялся.
— А… может, он того… — Нинелия сделала шажочек к двери.
— Невозможно, — веско заметил жандарм. — Способность к трансформации не передается ни через погрызы, ни через ослюнение…
— Я его не слюнявила! — Нет, это уже и не безумие даже, а дурная комедия. — И не грызла.
А то мало ли… пойдут слухи, потом не разгребешь. Знаю я местных сплетников, будут со смаком описывать, как я облизывала свежепреставившегося дознавателя с целью поднять оного из мертвых. И главное, что свидетели найдутся, а здравый смысл и даже вполне себе здравствующий Диттер — не аргумент.
— И половым путем тоже…
Может, этому умнику просто шею свернуть? А что, хрусь и все…
— Я жив, — Диттер соизволил подать голос.
— Это еще доказать надо! — Дядюшка Мортимер был настроен скептически. — Может, он тоже… и вообще, даже если жив, еще не значит, что в своем уме!
На редкость здравая мысль, жаль, что не в нашу пользу.
— Проверить просто, — Диттер коснулся пальцами плеча, потом что-то такое сделал, и мне стало неуютно.
Очень неуютно. Настолько неуютно, что я сама не заметила, как вновь на потолке оказалась.
Нет, я знала, что Плясунья и Осиянный не слишком-то ладят, но вот… ощущение, что с меня шкуру содрать попытались и, главное, не совсем безуспешно. А еще понимание, что знак, на долю мгновения вспыхнувший над головой Диттера, способен меня упокоить. Окончательно. И главное, ему ни кол не понадобится, ни пули зачарованные, ни… достаточно захотеть.
Я зашипела. Вот значит, на что кузина рассчитывала.
Знала? Откуда? Я ведь… я читала об инквизиции… приличный некромант должен знать, с кем его с высокой долей вероятности сведет судьба, но вот… в книгах писали о противостоянии, равновесии, договоре, который обе стороны блюдут с тщательностью завзятых бюрократов… Я знала, что есть у них способы остановить разгулявшуюся тьму, но вот чтобы… а кузина… ишь, поблескивает глазами.
— Убей ее! — велела она.
А Диттер стер знак и поинтересовался:
— С какой стати? Оружие уберите, будьте любезны…
В зеленой гостиной из зеленого были лишь шторы и коллекция нефритовых статуэток в стиле локхау. Вполне вероятно, статуэтки были настоящими и представляли немалую ценность, как и каждая вторая вещь в этом доме, но я к ним привыкла как к предмету интерьера…
— Я… я не знала… — Кузина старательно всхлипывала, прижимая то к одному, то к другому глазу кружевной платочек. — Я лишь… Что теперь будет?
Вот и мне интересно. За такие шуточки, говоря по правде, каторга грозила или, если у судьи случился приступ любви ко всему живому, вечная ссылка. Но что-то подсказывало, кузина выкрутится.
Диттер молчал. Тянул укрепляющий отвар, морщился, то ли от вкуса, то ли от слез кузины. Тетушка хлопотала, уверяя бедняжку, что все поймут… нельзя же из-за недоразумения жизнь девочке ломать.
Дядюшка Мортимер пыхтел и судорожно пытался сообразить, где выгода. На кузину с ее страданиями ему было глубоко плевать, но вот поодиночке у них шансов против меня не было.
— Я… мне… ромала встретилась… она сказала, что на мне венец безбрачия, — кружевной платочек замер в дрожащей руке. — Что поэтому ничего не складывается…
— А не потому, что ты мелкая потаскушка? — поинтересовалась я. И получила полный ненависти взгляд. — Что? Не так давно с одним кувыркалась. Я сама видела, что кувыркалась, так что не строй из себя оскорбленную невинность. А сегодня к другому полезла.
Даже я себе подобного не позволяла. Нет, любовники у меня были. Всякие. Но песен о любви я никому не пела и уж тем более не пыталась разум подчинять.
Кузина пошла пятнами и жалобно проблеяла:
— Это… это все зелье… — И новая мысль показалась ей на редкость удачной. Она прижала пальчики к вискам. — Я… я плохо помню, что со мной было…
— Разве можно покупать зелья у ромал! — воскликнул дядюшка, причем возмущение его было столь притворно, что, кажется, он сам себе не поверил.
— Бедная моя девочка… — Тетушка поцеловала дочь в макушку. — Ты так страдаешь… бедняжка тоже пострадала… будет совершенно бесчеловечно угрожать ей судом… любой поймет, что она не виновата.
Диттер прикрыл глаза. И тетушка замерла. А кузина и вовсе дышать перестала. Он пострадавшая сторона, и, чтобы эти курицы ни пели, как решит, так и будет. И судья разбираться не станет: кому охота ссориться со Святым престолом, особенно в ситуации столь однозначной.
Ромалы…
Да, ромальские шептухи еще та зараза. И заморочить способны, и внушение слабенькое навесить, чтобы потом за сня тие его стрясти последние гроши. И совести у них не особо, точнее, гаджо она не касается, но… их ворожба иного свойства.
Травы?
Да, используют, но в основном дорожные, обычные. И силу из них не тянут, скорее пишут свою… да и ни одна ромалка в здравом уме не рискнет делать что-то настолько противозаконное. Во всяком случае, не для чужака… максимум — любовный эликсир с легким возбуждающим эффектом…
— Она… она так говорила… говорила… простите, я не помню… — Кузина смежила веки и сползла на стуле. — Совершенно не представляю, как… я ведь никогда прежде… шла из храма… молилась Невесте… наверное, она там всех поджидает.
— И сколько вы отдали? — поинтересовался Диттер.
— Все… все, что было… двадцать марок и золотое кольцо… прости, мама, я не сказала… мне было так… так стыдно…
Я фыркнула.
Дядя Фердинанд постучал пальцем по записной книжке.
— Когда это произошло?
— Недавно… месяц назад…
Двадцать марок и золотое кольцо? Сомневаюсь, что оно имело хоть какую-то ценность, а значит, пошло бы по цене лома… Итого получается в сумме марок тридцать? Да одни ингредиенты потянут на сумму, в три раза большую…
Но я промолчала. Почему? Кузина… Судя по мрачному взгляду Полечки — что, не ожидал? — мальчик молчать не станет. А значит, пара дней и репутации милой крошки наступит конец.
Ей придется уехать. На год… два… десять. И если так, то смысл разбирательство затевать? Суд опять же… Она, как ни крути, часть семьи, а значит, трепать будут не ее имя, но мое… проклятье!
— Мамочка! — взвыла кузина, понимая, что дело пахнет каторгой. — Мамочка моя… я ничего плохого не хотела… чтобы на меня посмотрели… как на нее… чтобы меня тоже любили…
В разных позах.
— Суда не будет. — Диттер допил отвар и, отставив флягу, икнул. — Прошу прощения, но… у меня нет ни малейшего желания тратить время на судебные разбирательства.
Кузина бросила на него взгляд, весьма, как по мне, далекий от благодарности.