Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо - Горбачева Наталья Борисовна. Страница 18

– Значит, это правда…

Ничто не ново под Луной… «От сумы и от тюрьмы не зарекайся» – эту народную мудрость Гриша за последние две недели прочувствовал на собственном опыте. И еще: нет ничего тайного, что не стало бы явным. Тоже верно сказано, кажется, в Библии… Это тайное выходило теперь горькими Любиными слезами. Она плакала три дня, за которые проценты выросли до пяти тысяч зеленых.

Гриша жил теперь с чувством, что за ними ежеминутно следят. И вот теперь, поздно ночью, бандиты знают, что старшие Жилкины не спят, маются. А может, даже и слышат их кухонный разговор…

– Твой Козловский – жучила. Это он долгов наделал. При чем тут ты? – Люба думала, что сделала правильный вывод.

– Они решили, что при чем, – опрокинул ее аргументы Гриша.

– И что мы теперь делать будем? Они ведь не отстанут. Может, нам уехать? Продадим все и уедем отсюда. Сбежим, как Козловский! – опять заплакала Люба.

– Ты только не волнуйся, ну, пожалуйста. – Гриша подал жене новый носовой платок. – С детьми, Любаш, не набегаешься. Как же я не хотел, чтобы ты узнала! Прости! – он поцеловал ее руку.

Люба, стараясь быть спокойной, чувствуя важность момента, ответила:

– Гриш, надо было мне сразу сказать, вместе быстрее придумали бы… А ты в одиночку, мне даже обидно. Ладно, у Ларисы есть знакомые, пробьемся! Она вообще считает, что надо обратиться в милицию…

– Был. Потому и машину сожгли. Я им заплачу остаток и все кончится…

– Да… – вздохнула Люба. – А я размечталась, что у маленькой отдельная комната будет…

Утром, выйдя из подъезда, Гриша по привычке повернул направо, к машине, которой уже не было. С левой стороны двора его окликнули по имени. Гриша, не оглядываясь, поспешил дальше. Через полминуты сзади него тихо затормозила машина. Гриша обернулся и увидел за рулем улыбающегося Аскольда.

– Григорий, – выглянул он из окошка.

– Если вы за Любой, она работает во вторую смену, – нелюбезно отмахнулся Гриша.

– Григорий, простите… Давайте я вас подвезу. Очень сочувствую. Видел в новостях про вашу машину.

– Это не ваше дело, – остановился Гриша: Аскольд медленно ехал за ним. – В няньках не нуждаюсь.

– Ну что вы! Я… У меня есть предложение… Садитесь, по дороге расскажу…

– Ладно! Я опаздываю. Теперь всегда опаздываю… – с намеком сказал Гриша и все-таки согласился проехаться с заслуженным артистом.

Аскольд половину дороги мямлил про то, что он «думал», «не решался сказать», «не знал, как предложить», наконец, довел мысль до конца:

– Григорий, вы не поверите… Я недавно стал богатым наследником. Тетка моя болела-болело и умерла, царство ей небесное. Я почти и не бывал у нее, а она взяла и квартиру мне оставила в Питере.

– Как в кино! – огрызнулся Гриша.

– Именно, – обрадовался Аскольд. – Ну вот. Я знаю о бегстве вашего компаньона и… Люба тут ни при чем, вы не думайте. О Козловском разные слухи по городу ходят. А у меня есть деньги, которые я хочу грамотно пристроить. Чтобы они работали и приносили доход.

– Понял, – сказал Гриша. – Здесь налево… Значит, нужна консультация? Это не ко мне. Останови тут.

– Мне кажется, ваш склад может быть тем самым предприятием, куда можно вложить мои деньги.

– Да? – удивился Гриша. – Честно говоря, не ожидал.

– У тебя, конечно, могут быть сомнения… Пример Козловского налицо. Но Люба знает меня несколько лет. Спроси у нее, кто такой Вешкин. И она ничего плохого обо мне не скажет. Она замечательная женщина…

И Аскольд в течение десяти минут четко и ясно изложил свои условия сотрудничества, показав, что вполне разбирается в малом бизнесе. Гриша был немало удивлен подобным талантом заслуженного артиста и оттого заревновал еще больше.

– Я верю, что у тебя все получится и готов войти с долей, скажем, восемьдесят тысяч долларов… – предложил Аскольд.

Гриша понял, что это его счастливый билет. Но вечером, рассказывая о нем Любе, Жилкин уведомил жену, что отказался от предложения Аскольда.

– Гриша, ты в своем уме? Как же ты мог отказаться от помощи? – голос Любы дрожал.

– Именно, Люба, по-мо-щи, – подчеркнул Гриша. – Мне помощь не нужна. Тем более – его. Я не возьму денег у Аскольда. Не хочу быть ему обязанным.

– Гриша, это глупо. Аскольд очень добрый. Надо сказать ему спасибо, что отважился решить наши проблемы.

– Не наши, а твои! Неужели ты не понимаешь, что он делает это ради тебя… Нет. Пусть твой Аскольд заботится о ком-нибудь другом, а о своей жене я буду заботиться сам.

Гришу можно было понять, но ревность – плохой советчик. Он и на следующий день не заплатил проценты. Около пяти часов вечера, когда дома никого, кроме Любы, не было, на квартиру к Жилкиным явились два «шварцнегера». Она неосторожно открыла дверь, думая, что позвонил кто-то из сыновей. Ее грубо оттолкнули, и ворвавшиеся в дом незнакомцы направились прямиком на кухню.

– Вы кто, что вам нужно? – закричала она.

– Тише, Любовь Платоновна. Ваш супруг водит нас за нос. Его нет на рабочем месте. Мы его здесь подождем, – сказал один.

– Да чо ждать, Бумер, давай поищем сами. Пусть заткнется твоя Платоновна. Сиди и молчи, – приказал ей второй. – Давай, в туалете посиди, подумай, где деньги.

Ее заперли в смежном санузле. Она только слышала, как пришельцы хозяйничали на кухне: открывали ящики, перетряхивали коробки.

– Вы теряете время. Денег у нас нет, – кричала она.

– А ваш муж утверждает, что есть… Но не отдает.

В это время домой вернулся Петр. Он увидел незнакомцев, схватил в коридоре табуретку и заорал:

– А ну пошли отсюда!

Люба из-за двери умоляла сына не связываться с бандитами.

– Не шуми, парень, слушайся маму.

Петр открыл санузел и сунул матери мобильник:

– Звони в милицию…

– Парень, не шуми…

Наверно, «шварцнегеры» имели не совсем правильное представление о семье Жилкиных. Они были в курсе, что у Гриши два сына-близнеца, но не знали, что это – здоровенные восемнадцатилетние качки. Пришельцы переглянулись и не стали связываться с разъяренным Петром. У выхода Бумер громко сказал:

– Надеюсь, Гриша любит свою жену и сыновей. До скорого.

Петр распахнул дверь ванны и увидел Любу лежащей на полу.

– Мама! Что с тобой? Тебе плохо?

– Петя, вызови «Скорую»… – тяжело дыша, выговорила она.

«Скорая» увезла Любу в ту больницу, в которой она работала медсестрой. Петр разыскал отца только поздно вечером. В больницу уже не пускали. Но Жилкину, как мужу сотрудницы, помогли передать Любе записку; она ответила, что ей лучше… Гриша написал ей другую записку, что согласен взять Аскольда в компаньоны… Все, кажется, утряслось. Формально, правда, совладельцем оставался Козловский.

Ни на следующий, ни через день, ни через два Гриша не приходил навещать свою беременную жену. Его мобильник не отвечал. Были по очереди близнецы, приносили фрукты и утешали мать тем, что отец занят по горло со своим новым компаньоном. Наконец, на четвертый день в палату с огромным букетом явился Аскольд. Любы не было, она пришла минут через пять.

– Любочка, тебе же лежать надо! – поцеловал ей руку Аскольд.

– Я уже не знаю, что мне надо. К телефону ходила. Спасибо за цветы… Гриши нигде нет. Не понимаю, что с ним. Ты видел его?

– Сегодня – н-нет.

– Он встречался с теми людьми, отдал долг?

– Люба, ты сядь… Ты совсем извелась… Бледная… Гришу задержали, – решился сказать Аскольд.

– Где задержали? – не поняла она.

– Любочка, его арестовали…

Настя с пяти лет воспитывалась в детдоме. Это было перестроечное время, когда старые жизненные устои рушились, а их место занимали новые, вкупе получившие меткое название «пофигизм» или «всем все до фонаря». Пофигизм проник во все области человеческой деятельности. Перестроечный метод воспитания сформировал «пофигистов», к которым относилась и бедная Настя. Если в семьях еще как-то пытались сопротивляться смене нравственных ориентиров на противоположные, то сельский детдом невольно стал колыбелью новых революционеров, которые возненавидели всех богатых, счастливых и просто сытых. Дети в детдоме были брошены государством на произвол судьбы. Они никогда не ели досыта, оставаясь под присмотром нескольких сердобольных деревенских женщин, которые месяцами не получали зарплаты и кормились исключительно своим огородом. Из Камышинского детдома даже директор сбежал. Большинство воспитанников мечтали об одном – вырваться из нищеты и любыми способами добиться жизненного успеха и материального благополучия. Мечтала об этом и Настя.