Меловой человек (ЛП) - Тюдор С. Дж.. Страница 52

Я засовываю ноги в тапки и набрасываю халат. Крепко затягиваю пояс и выхожу на лестницу. Смотрю вниз. На полу грязь. И еще кое-что.

Листья.

Я быстро спускаюсь по лестнице, пересекаю холл и захожу на кухню. Задняя дверь открыта. Холодные пальцы уличного воздуха стискивают мои голые лодыжки. Но в остром свежем ночном воздухе я чую еще кое-что: мерзкую сырую вонь разложения. Я инстинктивно зажимаю рот и нос рукой и опускаю взгляд. На темной плитке кухонного пола нарисован человечек — меловая ручка указывает прямо на дверь. Ну конечно. Меловой человечек укажет путь. Прямо как прежде.

Я жду еще пару мгновений, окидываю полным сожаления взглядом кухню, а затем выхожу во двор.

Но попадаю не на парковку. Сон выдергивает меня совсем в другое место. Я в лесу. Вокруг шепчут тени, деревья постанывают и скрипят, ветки размешивают притаившиеся в темноте кошмары…

У меня в руке фонарик. Не помню, чтобы я его брал с собой. Его свет выхватывает какое-то движение на земле. Я иду вперед, стараясь не обращать внимания на бешено бьющееся сердце, и пытаюсь концентрироваться на том, как мои ноги погружаются в рыхлую землю. Не знаю, как долго я бреду, кажется, что долго, но на самом деле могло пройти всего несколько секунд. Однако у меня такое чувство, будто я уже совсем рядом. Но с чем?

Я останавливаюсь. Неожиданно лес становится реже. Я выхожу на маленькую лужайку. Я ее знаю. Это та же лужайка, с которой все и началось много лет назад…

Я оглядываюсь кругом, подсвечивая фонариком. Полянка пуста, если не считать нескольких кучек листьев. И это не шуршащие яркие листочки. Эти уже мертвы, они свернулись, сгнили и почернели. С ужасом я понимаю, что листья шевелятся. Каждый листок трясется, как в припадке.

— Эдди-и-и-и! Эдди-и-и-и!

Но это не Шон Купер. И даже не мистер Хэллоран. Сегодня у меня другая компания. Женская.

Из первой кучки листьев высовывается бледная рука — она похожа на лапу какой-то ночной твари, вышедшей из спячки. У меня в горле застревает крик.

Из другой кучи внезапно выпрыгивает нога и зарывается в почву розовыми пальцами. Нога, шаркая, подбирается к окровавленному пню и вспрыгивает на него. Наконец, последняя куча извергает голый человеческий торс — он падает на землю, катится, а затем ползет ко мне, точно гигантская человекоподобная гусеница.

Но кое-чего все же не хватает. Я осматриваюсь. Рука неспешно ползет к самой дальней куче. Сначала исчезает внутри, а затем медленно, почти величественно вынимает из листьев за волосы голову с обезображенным лицом.

«Он отрезал ей руку», — шепчет голос у меня в голове, как будто это — крайне важная деталь в гротескной мозаике.

Мой мочевой пузырь, переполненный бурбоном, расслабляется, и теплая моча струится по ноге под пижамной штаниной. Но я едва обращаю на это внимание. Все, что я вижу, — как ее голова катится ко мне по земле, опутанная собственными волосами. Я отступаю, цепляюсь ногой за корень и падаю навзничь.

Пальцы внезапно хватают меня за лодыжку. Я не могу кричать — мое горло парализовано, связки не слушаются. Рука и голова украдкой подбираются все ближе ко мне, вскарабкиваются по мокрой промежности и устраиваются на животе.

— Эдди… — шепчет голова. — Эдди-и-и…

Пальцы впиваются мне в живот. Голова неторопливо приподнимается. Я жду, затаив дыхание, когда ее обвиняющий взгляд встретится с моим.

«Покайся», — снова вспоминаю я.

Покайся.

— Прости меня… мне так жаль…

Пальцы нежно сжимают мой подбородок и гладят губы. И тут я кое-что замечаю. Ногти. Они черные.

Что-то не так. Что-то не так!

Она отбрасывает с лица осветленные недавно волосы, перепачканные кровью из разорванной шеи.

И тут я все понимаю.

Я просыпаюсь в куче постельного белья на полу рядом с кроватью. Мой копчик ноет — кажется, я крепко ударился. Я лежу, задыхаясь, и позволяю реальности медленно наполнить мое сознание. Вот только это не работает. Я все еще там, во сне. Вижу ее лицо, чувствую ее пальцы на своих губах. Я зарываюсь пальцами в волосы и распутываю колтун. Опускаю взгляд. Манжеты моей пижамы и тапочки все в грязи и гнилых листьях. В воздухе витает кислая вонь мочи.

Я сглатываю ком в горле.

Мне нужно переварить и понять кое-что еще, и побыстрее, до того, как этот паук успеет выползти из моей головы.

Я заставляю себя подняться на ноги, залезаю на кровать и хватаю с тумбочки блокнот Майки. Судорожно пролистываю, пока не добираюсь до последней страницы. Разглядываю каракули Майки. И тут у меня в мозгу кое-что вспыхивает с поразительной ясностью. Я прямо слышу щелчок, с которым включилась лампочка у меня в голове.

Так бывает, когда смотришь на оптическую иллюзию, и, как бы ни старался, все, что ты видишь, — это сплошные точки и извилистые линии. А затем ты чуть-чуть поворачиваешь голову и скрытый рисунок расцветает у тебя перед глазами. Четкий и ясный как день. И как это ты не замечал его раньше? Очевидно до смешного!

Вот так и я. Все это время я смотрел на ситуацию под неправильным углом. Как и все. Возможно, потому, что в мозаике недоставало решающего кусочка. А может, потому, что на всех фотографиях, во всех газетах и сводках новостей показывали Элайзу до происшествия на карусели. Именно она стала Элайзой, Девушкой из Леса.

Но это было не так. Это была не та девушка, чью красоту столь жестоко уничтожили. Не та девушка, которую пытались спасти мы с Хэллораном.

И, что самое важное, вовсе не Элайза недавно решила, что наступило время перемен. Не та девушка, которая покрасила волосы. Другая, которая была ни капли не похожа на Элайзу.

«Никто не хотел навредить Элайзе — важно. ВОЛОСЫ».

1986—90-е годы

В возрасте девяти или десяти лет я был страстным поклонником сериала «Доктор Кто».[31] Но к тому времени, как мне исполнилось двенадцать, сериал стал ужасно глупым и бестолковым. По-моему, все покатилось к чертям, когда Питер Дэвисон регенерировал в Колина Бейкера, а тот и вполовину не был таким крутым, носил идиотский пестрый пиджак и цветастый галстук.

Так или иначе, до того момента я сходил с ума буквально от каждой серии. Особенно той, с далеками, когда они в итоге так и не сказали, чем все закончится. Кажется, это называется «открытый финал».

И он оказался намного круче, чем обычный финал, которого я ждал целую неделю. В первом эпизоде Доктор часто оказывался в смертельной опасности: то он был окружен далеками, которые хотели его убить, то оказывался на корабле, который грозил вот-вот взорваться, или сталкивался лицом к лицу с жутким монстром. В общем, в безвыходной ситуации.

Но обычно ему удавалось, по словам Толстяка Гава, «эпично свинтить». Он всегда находил какую-нибудь лазейку, или его неожиданно спасал Ю.Н.И.Т..[32] Или он пускал в ход свою звуковую отвертку, короче говоря, так или иначе выживал. И как бы мне ни нравилось это, я все равно чувствовал себя капельку разочарованным. Как будто меня обманули. Странное дело.

Ведь в реальной жизни так не бывает. От ужасной судьбы не сбежать с помощью звуковой отвертки или специальной кнопки самоуничтожения, как у киберлюдей.[33] Такое в реальности не сработает.

И все же с того самого момента, как я узнал о смерти мистера Хэллорана, мне очень хотелось, чтобы у меня появилась именно такая возможность. Все изменить, исправить так, чтобы мистер Хэллоран остался жив. Чтобы он каким-то образом вернулся и сказал всем: «Вообще-то я живой. Я этого не делал. Вот как все было в действительности…»

Наверное, проблема заключалась в том, что конец нашей истории казался мне каким-то неправильным. Плохим. Какой-то антиразвязкой. Мне не давало покоя чувство, что все должно было сложиться по-другому. К тому же кое-что меня постоянно смущало. Если бы мы говорили о «Докторе Кто», я бы назвал это «сюжетными дырами». Писатели и сценаристы всегда надеются, что ты их не заметишь, но ты все-таки замечаешь. Даже когда тебе двенадцать. Точнее, особенно в двенадцать. В этом возрасте на любой обман ты реагируешь очень болезненно.