На пересечении (СИ) - Шерола Дикон. Страница 29

Губы Дизиры задрожали, и она, резко поднявшись с места, стремительно покинула комнату. Господин Агль проводил ее мрачным взглядом, а затем направился в свой кабинет. Устроившись за письменным столом, он быстро обмакнул перо в чернила и обратился к Родону, сообщая ему, что полностью поддерживает его в сложившейся ситуации и готов предоставить свою личную охрану в случае волнений среди горожан.

Следом господин Агль черкнул записку еще одному человеку, велев ему собрать необходимые вещи, ребенка и уехать из города до тех пор, пока он, Пехир, не позволит вернуться обратно. К письму прилагались внушительная сумма денег, а также двое вооруженных охранников…

Ближе к вечеру Эристелю позволили пройти в свои покои и отдохнуть перед ужином. Он и Клифаир еще раз осмотрели господина Окроэ, который по-прежнему находился в тяжелом состоянии, а также уделили внимание его супруге. Женщина, казалось, совершенно не понимала, где находится, и какие тучи сгустились над ее головой. Она невидящим взглядом смотрела в стену и машинально поглаживала руку больного мужа. Пустое безразличие разбитой куклы сквозило в глазах женщины, и лишь иногда по ее щеке соскальзывала скупая слеза. Клифаир старался облегчить страдания несчастной успокоительными чаями и снотворными зельями, но госпожа Окроэ продолжала отказываться от еды, отчего выглядела все хуже. Ее лицо осунулось, под глазами залегли темные круги, а губы пересохли и потрескались. Когда-то красивая женщина за пару дней состарилась на десяток лет и теперь напоминала призрак, который мог лишь держать своего мужа за руку и перебирать воспоминания, связанные с дочерью.

— Акейна, милая, вы не должны замыкаться в себе! — в который раз повторил доктор Клифаир, поглаживая несчастную женщину по плечам. — У вас еще есть ради кого жить! Вы нужны своему супругу. Не сдавайтесь, моя хорошая. Помогите друг другу.

Эристель по обыкновению не проронил ни слова. Его глаза не выражали сострадания, но и безразличие в этот раз почему-то сохранять не получалось. Глядя на эту женщину, лекарь видел свою покойную мать, и меньше всего северянину хотелось вспоминать о ней. Он извинился и первым отправился в свою комнату, где наконец мог побыть наедине со своими мыслями.

Спальня лекаря представляла собой внушительных размеров помещение, украшенное множеством картин. Резной потолок напоминал мозаику из разных пород деревьев, отчего комната выглядела теплой и уютной. В центре расположилась большая кровать, а в углу со стороны двери аккуратно примостились письменный столик, кресло и небольшой книжный шкаф. Тяжелые занавески касались самого пола, покрытого мягким ковром, в котором, словно во мху, утопали шаги.

Эристель приблизился к окну и посмотрел на главную площадь, где суетились люди. Кто-то торопился по делам, кто-то возвращался домой, но были и те, кто стоял небольшими группами и что-то обсуждал. Глядя на них, мужчина тихо усмехнулся. Ему не нужно было слышать разговоры, чтобы понять, что горожане обсуждают способы, как добиться правосудия. Добро никак не могло смириться с тем, что их наспех придуманное зло укрыли за стенами замка, через которые так просто не перебраться. Проклятый Родон мешает вершить добродетель, а это означало, что помеху нужно срочно устранить. Быть может, уже ночью случится нечто такое, о чем еще долго будут помнить южане. Быть может, именно сегодня свергнут семью Двельтонь, которая правила здесь уже второй век.

Эристель прошелся по своей комнате, внимательно рассматривая портреты на стенах. Он не знал этих людей, да и не стремился узнать, но само расположение картин пришлось ему по душе. Несколько секунд он медлил, а затем, повернув ключ в замке, вновь вернулся к портретам. Сняв один из тех, что находился как раз напротив двери, Эристель поставил его на пол и прошел к письменному столу, где нашел нож для бумаги. Затем лекарь вновь вернулся к стене, после чего начал методично выскабливать на ней ножом какие-то символы. Его губы беззвучно шевелились, словно лекарь читал молитву, но вот он слегка поморщился, проводя рукой по сложившейся надписи. В тот же миг по его запястью потекла кровь. Странные руны глубоко вспороли ладонь и теперь пили багровую жидкость.

Эристель не боялся, что господин Закэрэль почувствует магическую силу — отшельник был куда слабее, чем хотел казаться, поэтому даже не обратит внимание за это незначительное колдовство.

Лекарь почти закончил свое занятие, когда в дверь внезапно постучали. Эристель вздрогнул от неожиданности, но договорил заклинание, после чего аккуратно повесил портрет на место, тем самым закрывая руны. Сжав израненную руку в кулак и спрятав ее за спиной, Эристель мысленно выругался и открыл дверь. Нож для бумаги он сунул в стоящую рядом вазу с цветами, поэтому, когда Найалла поприветствовала его, лекарь даже слегка улыбнулся.

— Господин Эристель, прошу меня извинить, что потревожила вас, но… Я не могла не извиниться перед вами за то, что не появилась на площади в день города… Небо, как же у вас холодно!

— Полно, госпожа Двельтонь, вы плохо себя чувствовали, и я не смел даже надеяться увидеть вас в тот день, — спокойно ответил он, отступая в глубь комнаты, чтобы девушка могла войти.

Найалла чуть смутилась, впервые оказавшись в столь двусмысленной ситуации, однако все-таки шагнула вперед и закрыла за собой дверь.

— Прошу, не подумайте, что я так легко могу войти в комнату постороннего мужчины, — лицо девушки вспыхнуло, и она разом забыла все, что хотела сказать. В этот самый миг она заметила, что Эристель прячет правую руку за спиной, и встревоженно посмотрела в глаза лекаря.

— Что-то случилось? Вы что-то… скрываете? — поняв, как прозвучали ее слова, Двельтонь окончательно растерялась и снова хотела было извиниться, как Эристель протянул ей руку, демонстрируя совершенно чистую ладонь. Ни крови, ни тем более пореза на ней не было.

— Небо, что я говорю такое, — пробормотала Найалла. Она надеялась, что Эристель хоть как-то поддержит разговор или предложит ей хотя бы присесть, но лекарь молчал, словно забавляясь ее мучениями.

— Как вам праздник? — зачем-то поинтересовалась Найалла и снова на себя разозлилась. В ситуации, когда весь город ополчился против ее отца, это был не самый уместный вопрос, но в этот раз Эристель ответил.

— Праздник как праздник. Вы ничего не потеряли, не посетив его. Быть может, вам даже повезло.

— Отчего же? — все так же робко спросила девушка. Она впервые находилась с Эристелем наедине, без отца и кормилицы, и в ее воображении всегда рисовались страстные признания, клятвы быть вместе навсегда, но никак не такой строгий и сухой разговор. Найалле казалось, что перед ней стоит ее собственный отец, перед которым она отчитывалась за свое плохое поведение.

— Я не считаю забавным то, что вызвано насмешками и вином, — ответил лекарь. — Как вообще можно считать людей интересными, если без хмельных настоек они не могут даже веселиться? Соглашусь, Пустынные Джинны были хороши, но даже их приезд не стоил того, чтобы этот праздник вообще проводился. Учитывая его последствия.

— Людям нравятся спектакли Амбридии Бокл…

— А вам?

— Нет! — слишком поспешно воскликнула девушка, чтобы ей поверить. — Я, как и отец, осуждаю эти глупые сценки.

Эристель чуть улыбнулся.

— Приятно, что такая юная дама видит грань между шутками и издевательством. Обычно такое понимание приходит с возрастом. По сути, это ведь забавно, когда кого-то дразнят, а ты стоишь в толпе и наблюдаешь со стороны. Главное, чтобы тебя не трогали.

— Нет, я бы такого никогда не позволила, — Найалла отрицательно замотала головой. — Я считаю, что нельзя обижать людей. Если происходит недопонимание, нужно объясниться, и все будет хорошо.

Лекарь улыбнулся вновь, забавляясь наивностью своей собеседницы, однако развивать тему дальше не торопился. Он даже испытывал какое-то жестокое любопытство, наблюдая за тем, как Найалла отчаянно ищет слова, чтобы поговорить с ним еще. Она лихорадочно скользила взглядом по комнате, словно ваза или подсвечник могли подсказать ей хоть какую-то тему для разговора. Но в итоге девушка смогла лишь вымолвить: