Пламя и пепел (СИ) - Ружинская Марина "Mockingbird0406". Страница 70

Микалина произнесла эти слова со звериным рыком, отшатнулась назад и чуть не упала. Она вздёрнула обе руки вверх, её радужки блеснули белым, и из ладоней в разные стороны брызнул огонь, потом ещё раз, и ещё. Огонь загорался и потухал, не успевая перекинуться на что-то или кого-то, но Гретель всё равно становилось безумно страшно. В глазах темнело. Боль пульсировала где-то в желудке, не давая даже спокойно вздохнуть. Сражение закипело с новой силой, снова застучали мечи, засвистели арбалетные стрелы, стали слышаться крики солдат. Нужно было убираться отсюда, но каждое движение причиняло просто невероятную боль.

Баронесса Хан поняла, что начинает терять сознание. Ей показалось, что кто-то попытался поднять её на руки.

========== Глава 17 ==========

Она стояла у окна самой верхней башни и смотрела в пурпурно-бронзовое от заката небо. Солнце медленно заходило за горизонт, и его последние лучи падали золотистыми струями на крепостную стену. Эйуми любила закаты больше чем рассветы, так как после них всегда наступала прохладная и тёмная ночь.

Вот только теперь герцогиня ждала наступление ночи с содроганием: ей уже шестой день снились кошмары. В ночь после штурма Мин Эйуми долго не могла заснуть, ей удалось сомкнуть глаза только на рассвете, а все последующие ночи были ничуть не лучше. Сны герцогини выматывающими, страшными и кровавыми. В них она постоянно видела кровь. То ли свою, то ли чужую — понять не могла. Ей постоянно слышались одни и те же крики той женщины, ребёнка которой жестоко убили эрхонцы, далёкий гром, ржание лошадей и стук копыт. Часто снился штурм Мурасаки, злые, бесчувственные лица солдат. Вдобавок ко всему этому старые шрамы и голова болели так, что Эйуми в судорогах не могла даже подняться с кровати. Дня два она вовсе не выходила из своей комнаты и уже думала о том, что скоро умрёт.

К концу недели неожиданно стало легче. Сегодня Эйуми подозрительно быстро оправилась от очередного страшного сна, но к вечеру уже начала беспокоиться, как бы вся эта боль не вернулась снова.

— Красивый вид. Давно мне не доводилось наблюдать закат с крепостной стены. — Сзади послышался неуверенный голос Чихёля. Эйуми обернулась и кивнула ему. Лорд Пак стоял, сжимая в руках какой-то лист пергамента. Он выглядел как обычно неуверенно и походил больше на провинившегося слугу, чем на лорда крупнейшего аллода Ламахона. Герцогиня Мурасаки всю жизнь представляла его куда более волевым, сильным и преданным делу, но, похоже, Чихёль не слишком стремился к власти и охотно принимал любую помощь.

— Лорд Аццо выплатит контрибуцию в ближайший месяц. — Он подошёл к Эйуми и вручил свиток.

— Он ведь знает о том, что его сестра приговорена к смерти именем королевы? — В ответ Чихёль просто кивнул. Он связался с королевой сразу после того, как Ильзе взяли под стражу, и уже через два дня у лорда Пак на руках был приговор в письменном виде.

Герцогиня развернула письмо, написанное аккуратным почерком на имменском, и принялась внимательно читать. Лорд Аццо писал, что выплатит всё в скорейшем времени и заключит с Ламахоном мирный договор, но основное внимание Эйуми привлекла приписка в конце письма.

Она горько улыбнулась, просмотрев письмо ещё раз, и отдала Чихёлю.

— Аццо просит передать Ильзе, что их мать умерла сразу после того, как узнала о поражении, — сказала герцогиня устало. — Не знаю, сколько ей, но надеюсь, она прожила долгую счастливую жизнь.

— Это уже не важно, — кивнул Чихёль, отведя взгляд. — Важно, что впереди у нас — мир и покой.

— Не совсем так. — Эйуми едва заметно улыбнулась и посмотрела лорду Пак в глаза. Почувствовав её взгляд на себе, Чихёль вздрогнул, и в его глазах застыл немой вопрос. Герцогиня отчасти понимала его: он был безумно рад победе и надеялся, что всё кончилось на этом. Но так просто подобные войны не кончаются. — Нам грозит смута. Королеве почти сорок девять, у неё нет наследников. Возможно, она проживёт ещё лет десять, но после её смерти в стране начнётся мракобесие.

— Я ведь совсем и забыл, что король умер… — самокритично усмехнулся Чихёль. В его глазах сверкнула искорка боли и горечи, будто бы он потерял что-то важное.

— У нас есть шанс пресечь это, — заговорила Эйуми уверенным голосом. — Наследников нет, но есть указ о престолонаследии. Точнее, королева напишет его рано или поздно. — Она заправила чёрную, выбившуюся из пучка, прядь за ухо. — Десница королевы — мой давний друг. Я могу договориться с ним, чтобы он за небольшую плату подделал указ. Там будет значиться ваше имя. А затем, когда придёт время, мы просто подойдём к королевскому замку с армией. У нас же есть почти тринадцать тысяч вайсландцев.

— Зачем? — выпалил Чихёль, подойдя ближе. — Я не стремлюсь к такой большой власти.

— Вы только представьте, это полный контроль над каждым в этой стране. Возможность отомстить своим врагам, почувствовать своё величие и силу. Я уверена, вы почувствуете это, когда вступите на престол. — Эйуми улыбнулась. — Помогать вам буду я и тайный совет. Вас же устраивают такие условия?

— А как же мой собственный аллод? — Чихёль вздрогнул.

— Власть над Пак останется как прежде. Вы сами решите, что делать с ней: присвоить эти земли кому-то или оставить себе. И, раз Хелене погибла, вы возьмете в жёны её сестру, Хельгу Лоренцен, — ответила Эйуми, прижав правую руку ко лбу. Голова опять начала болеть, и хоть боль была не сильной, герцогиня понимала, что ночью может стать хуже. — Настало время превратить Ламахон в самодержавное государство. Если это не сделали Монкуты, сделаем мы с вами. Мы наведём порядок на этой земле. Люди потянутся к вам.

Чихёль промолчал, стараясь дышать ровно. Эйуми считала, что стремление к власти есть у каждого, у многих прото скрыто очень глубоко в душе, но если дать ему волю, вырвется наружу, и его невозможно будет остановить. Герцогине хотелось верить в Чихёля. Она успела привязаться к нему за всё это время как к собственному сыну и стремилась направить на истинный путь. Эйуми понимала, что он может сопротивляться ей, но её безумно радовало, что лорд Пак согласился легко.

— Мы убьём королеву, — сказала Эйуми с улыбкой. — Медленно, постепенно. Пока о том, что её сын мёртв, знают немногие. От народа это тщательно скрывали все три месяца. Тогда, в мае об этом сообщили только лордам и строжайше запретили разглашать, но Ханыль написала мне, потому что доверяла. Но скоро народ узнает, и желающих свергнуть королеву станет ещё больше. У меня есть план.

— Для начала нам следует заключить мир с Эрхоном, и уже потом думать о захвате престола, — устало сказал Чихёль. — Казнь состоится завтра на рассвете. Вам не кажется, что отрубание головы — это слишком почтительная казнь для Штакельберг?

— Она всё-таки леди, довольно неплохо управлявшая своей землёй и людьми. Я привыкла уважать своих врагов. У многих из них есть чему поучиться. — Эйуми устало вздохнула. — Ильзе была слишком неосторожна и жестока. Это тот случай, когда никто не смог остановить её ненависти. Я думаю, независимо от причины эта ненависть была пустой и недостойной такого размаха. Любая ненависть такого недостойна.

— Надо назначить Аццо встречу, — резко перевёл тему Чихёль.

Эйуми не ответила ничего. Она смотрела, как солнце уходило за горы, тонуло за их вершинами, окрашивая облака в розоватый цвет. По красно-жёлтому небу где-то вдалеке скользил клин белых длиннокрылых журавлей. Они медленно плыли между кровавых облаков куда-то на восток, в сторону Золотого моря. Мать говорила Эйуми в детстве, что журавли — это души воинов, погибших во славу родины. Герцогиня не знала, так это или нет, но ей хотелось верить, что среди этих белых птиц есть место и для Джуничи. Эйуми всеми силами хотела уберечь его от смерти во время осады, но когда замок сдался, она поняла, что спасения нет. Герцогиня видела истерзанный труп своего сына, выставленный на всеобщее обозрение на главной площади. В тот день в её сердце проснулась не горечь, не скорбь, не отчаяние, а лютая, дикая жажда мести. Эйуми хотела только одного — отомстить.