Саламандра (СИ) - "полевка". Страница 32

Алекс после этого постарался отвлечь Чоку и задал ей интересующие его вопросы. У младшего мужа было много прав в доме старшего мужа. Именно он принимал все решения, что касались ведения дома и, так сказать, «подсобного хозяйства», все мастерские были целиком и полностью в его подчинении. Он решал все вопросы, которые касались дома, в том числе, покупка и продажа рабов. В этом месте Чока посмотрела на Алекса внимательно и уточнила ему, что он не является домашним рабом, поэтому у него и нет дел по дому, он является личной собственностью Пушана, как боевой трофей и подарок от родного брата.

Алекс только нос повесил, если у него и появился план, чтобы Гаури его продал, то теперь и этот план провалился, так и не начавшись. А Пушан его из ручек так просто не выпустит, это и ежу понятно…

Сам Пушан тем временем резвился с гаремными мальчиками, как будто оголодал. Алекс только поражался такому сексуальном аппетиту. Они бегали за ним хвостиком по всему дому, а он их вытрахивал на всех горизонтальных и вертикальных поверхностях. И в атриуме под жгучими лучами полуденного солнца, и в купальне, благо, что вода там была теплая целыми днями и ночами (ведь теплая комната гнездовья отапливалась без перерыва), и в супружеской спальне и даже в саду, нисколько не заботясь, что это станет видно случайным зрителям.

Однажды он прислал наложника, чтобы тот привел Качшени, но стоило тому только оказаться на коленях перед членом Пушана, Алекс сразу стал икать, как будто его сейчас вырвет. В итоге, ему достались полновесная оплеуха и ехидные комментарии от наложников. Хорошо, что ему шипели в спину и никто не видел, как он довольно улыбается, выходя из комнаты.

Пушан продержался дома еще пару дней, а потом вечером велел подать свой паланкин и отправился в гости. Вернулся он домой под утро. Пьяный и, скорее всего, укуренный какой-то местной дрянью. По крайней мере, рабы доставали его из паланкина совсем без чувств. Пушан пришел в себя к обеду и, только успев помыться и привести себя в порядок, сразу же умчался на следующую попойку, после которой вернулся только на следующий день. Чока опускала глаза и только посылала служанок, чтобы те убирали за хозяином.

На следующий день после того, как Пушан ночевал вне дома, Гаури отправил от своей двери всех. Теперь дома было тихо, как в склепе. Вот теперь даже слуги на кухне когда кушали, старались говорить шепотом. Пушан слонялся по дому полусонный. Он время от времени подходил к закрытой двери и заговаривал с младшим мужем. С той стороны ему отвечали нарочито дружелюбно и жизнерадостно. Алекс в этот момент даже восхитился выдержкой блондинчика. Лично он наплевал бы на яйца в этот момент и, вырвавшись из комнаты, попросту набил бы морду любимому старшему мужу, чтобы сидел дома и делал то, что положено, а не шлялся неизвестно где…

Вот так в тишине закончилась первая декада, Алекс только прикидывал, насколько хватит Пушана, пока он сорвется в очередной загул, но тому привезли бумаги из магистратуры и наследник, вызвав писаря, углубился в разбор бумажных дел. Все в доме вздохнули с облегчением, похоже, кризис у старшего мужа миновал, и все дальнейшее время он спокойно просидит дома, как и положено обычаем в это время. Но к середине декады случилось настоящее горе.

Ранним утром в теплой комнате гнездовья раздался страшный вой, как будто на Гаури напали и смертельно ранили. Пока Алекс протирал глаза и спросонья пытался сориентироваться, что случилось, по дому раздался топот множества ног. Алекс выскочил из комнаты, сам не понимая почему, но уж больно страшным был вой для такого раннего утра. Выскочив из комнаты, он понял, что все бегут в сторону гнездовья, и побежал туда же.

Двери гнездовья были распахнуты настежь, вокруг толпились не только слуги, но даже и несколько стражников с ворот. Алекс растолкал зевак и осторожно заглянул внутрь. Там сидел Пушан, который держал в объятиях подвывающего Гаури. Из комнаты откровенно пованивало стоялой мочой и какой-то тухлятиной. Покрутив головой, Алекс увидел перевернутый кувшин, который местные использовали для сбора мочи, он валялся на боку и из него вылилась "ароматная" лужа. Алекс стал искать причину второго запаха, на глаза попадались объедки и огрызки, но это все было не то.

— Наши дети! — подвывал Гаури. — О-о, мои дорогие малыши!! Сегодня утром, когда я проснулся, я увидел, что последнее яйцо потемнело! Мне пришлось прервать его мучения! За что? За что боги так с нами несправедливы?

Алекс попытался понять, что происходит, но Пушан подхватил на руки рыдающего мужа и вынес из комнаты в купальню, все молча стали расходиться. Вскоре возле покинутого гнездовья остались Чока, Алекс и несколько пожилых рабов, которые тяжело вздыхали и ждали распоряжений от старшей по дому. Чока велела принести тряпки и ведра и заняться наведением чистоты. Кто-то подхватил корзины с недоеденной едой, кто-то кувшины с мочой. Оставшуюся воду выливали в ведра и сразу начали замывать дурно пахнущее пятно на полу.

Чока подошла к брошенному гнезду и осторожно откинула край теплой шкуры. В комнате сразу разнеся запах аммиака и сладковатый запах разложения. Алекс хотел было рвануть на выход, но любопытство победило, и он постарался дышать ртом и не думать о том, чем именно пахнет в комнате. Чока увидев, что именно лежит в гнезде, быстро закрыла рот руками и безмолвно разрыдалась.

В гнезде лежало пять уничтоженных яиц. Самое маленькое яйцо было проткнуто несколько раз уже сравнительно давно, потому что желток внутри уже почти высох, а края кожистого яйца стали заворачиваться внутрь. Следующие два яйца были вскрыты одним движением, и в прорезь было видно, как к желтку прилепился почти сформированный эмбрион человечка. Самое крупное яйцо было почему-то черным и ужасно пахло, а еще одно яйцо показывало, как внутри него лежал почти полностью сформированный ребенок, у которого пуповина крепилась к желточному мешочку.

— Чока, не плачь… — Алекс погладил кормилицу по руке.

— Ты это видишь? — Чока спросила шепотом, с опаской оглядываясь на слуг.

— Вижу, — пожал плечами Алекс. — Но что тут сделаешь? На все воля богов!

— Нет, посмотри внимательней! — Чока придвинула Алекса ближе к яйцам, того передернуло от запаха, но он постарался взять себя в руки и присмотрелся внимательней, пытаясь понять, о чем говорит кормилица.

— Первое яйцо слишком маленькое, — пришло в голову рыжику, — как будто его порезали сразу же в первый день, как положили в гнездо, — догадался Алекс. — Оно совсем не выросло!

— Да, — кивнула головой Чока, а потом показала на второе и третье яйца, — и этим нет даже декады, к концу декады дети должны были выглядеть вот так, — и показала на яйцо с уже сформированным ребенком. — А черным яйцо становится, если нарушить скорлупу и внутрь яйца попадет воздух, тогда ребенок задохнется и умрет, и яйцо почернеет. Дырочка может быть совсем маленькая, потом можно начать с этой дырочки резать скорлупу, и тогда никто не докажет, что скорлупа была нарушена заранее.

— Чока, ты понимаешь, что ты говоришь? — Алекс схватил кормилицу и утащил подальше от рабов, которые убирали все вокруг и делали вид, что ничего не слышат, — молчи лучше, если жизнь дорога! Ведь тогда получается, что младший с самого начала не планировал закончить кладку вылуплением! Он и кормилицу не брал поэтому, потому что знал, что ребенка не будет!

— Да… — Чока смахнула слезы с глаз. — Он хотел наказать Пушана за его поведение. Первое яйцо он разрезал, когда за ним закрыли дверь и обрекли на вынужденное одиночество. Потом он уничтожил два яйца, пока старший муж кувыркался по всему дому с наложниками, а последние два, когда Пушан не приехал ночевать домой из гостей. Одно яйцо он просто разрезал, а второе осторожно вскрыл и пустил внутрь яйца воздух, так, чтобы ребенок помучился пару дней и погиб. И сегодня, увидев, что последнее яйцо безвозвратно пропало, вскрыл его, начиная с прошлого прокола, и теперь изображает вселенское горе…

— Чока, заклинаю тебя Матерью-Ящерицей, молчи о том, что увидела сегодня. Пушан тебе не поверит, он поверит мужу, а тот не простит, если ты расскажешь старшему, что он совершил с первой кладкой. Умоляю тебя, молчи! Будет еще кладка, тогда все будет хорошо. А сейчас давай представим, что оба мужа оказались не готовы к своему первому гнезду. Гаури неправильно посчитал дни, вернее, он забыл о Капитолийских скачках, когда сказал наложницам готовиться к гнездованию, а Пушан не был готов просидеть в тишине возле своего гнезда и отказаться от удовольствий жизни, пока младший оказался закрытым в теплой комнате…