Волчья Луна (СИ) - Мах Макс. Страница 12

— "Мне кажется, — прочел Август вслух, пробуя язык Российской империи "на вкус", — как мы с тобою разлучились,

Что все противности на мя вооружились,

И ото всех сторон, стесненный дух томя,

Случаи лютые стремятся здесь на мя".

— На мя! — повторил за поэтом Август, припомнив, что во фразах, подобных этой, Таня обыкновенно говорит "меня".

"Вероятно, поэту виднее, — решил он, обдумав ситуацию, — но Василий, кажется, тоже говорит "меня" Надо бы попробовать почитать что-нибудь из прозы…"

Он отложил книгу, встал из кресла и прошелся по гостиной, разминая ноги. Было очевидно, что Теа так быстро из ванной не выберется, но и Августу нечем было себя занять. Возникал соблазн навестить женщину и поболтать с ней о том, о сем. Например, о грамматике русского языка. К тому же, если ванна открыта, — а она, и в самом деле, в отличие от венской была без крышки, — за "неспешным" разговором можно увидеть плечико Теа или ее грудь. Возможно, даже ножку…

Это выглядело более чем странно, но никакое "прошлое" не в силах было умалить его интерес к наготе любимой женщины. В любви Август терпел ровно те же муки, что и какой-нибудь безусый школяр. И желания его, по сути, были так же просты и незатейливы, даже при том, что он уже обладал всем тем, о чем недоросль мог только мечтать. Они были близки с Теа уже не первую неделю — попросту говоря, Август с ней спал — но он так и не смог пресытиться ее красотой и близостью, хотя и опасался признаваться в этом вслух. Внешность, словно бы, принадлежала другой женщине, и открытое внимание к прелестям Теа, возможно, могло обидеть Татьяну, поселившуюся в этом теле. Во всяком случае, Августу казалось, что будет лучше не нарушать открыто границу "между плотью и духом". А спросить женщину, так ли это на самом деле, представлялось более чем странной идеей, да и возможности поговорить на эту скользкую тему ни разу не представилось.

"Поговорим лучше о грамматике!" — решил Август и, прихватив с собой томик стихов Александра Сумарокова, отправился к Теа.

Женщина, как не сложно догадаться, нежилась в горячей воде, и вода эта была упоительно прозрачна, так что Августу даже ждать случая не пришлось. Все и так было на виду. Тем сложнее оказалось вести с Теа светский разговор. А еще хуже было то, что Татьяна его, похоже, видела насквозь, и всем его уловкам грош цена. Однако политес соблюдала и она, общаясь с Августом, как ни в чем ни бывало. Словно и не возлежала в ванной в чем мать родила.

Для начала обсудили местоимения "мя" и "меня", придя к выводу, что в разговорной речи лучше все-таки использовать не первое, а второе.

— Да, и вообще, Август, на кой фиг, сдалась тебе поэзия? — наконец, высказала Теа наболевшее. — Здесь еще лет пятьдесят ничего путного не будет!

— А через пятьдесят? — сразу же заинтересовался Август.

— А через пятьдесят лет, — мечтательно улыбнулась Татьяна, — появится кто-нибудь вроде Александра Сергеевича Пушкина… А может быть, он и здесь родится? Надо бы выяснить, есть ли здесь Пушкины, но это еще успеется!

— Что написал этот Пушкин? — не отставал Август.

— Пушкин? — задумалась Татьяна. — О, он много чего написал. Жаль только, я почти ничего не помню.

— Не мое, — "жалобно" вздохнула, наблюдая искоса за взглядом Августа, метнувшимся к чуть колыхнувшимся от глубокого вздоха грудям. — Однако, изволь! Как тебе такое?

"Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты…"

— Дальше не помню, увы! — с искренним сожалением в голосе констатировала Татьяна, завершив четверостишие.

Стихи были великолепны. Их было мало, это факт. Однако, как по капле воды истинный философ способен представить себе океан, так и по этому четверостишью Август угадал настоящего поэта.

— Больше ничего не помнишь? — спросил в надежде услышать еще хоть пару строф.

— Только глупости, — грустно улыбнулась женщина, которую и саму стихи неизвестного Августу поэта настроили на "лирический" лад.

— Хоть бы и глупости! — когда хотел, Август умел быть настойчивым, тем более, что разговор свернул на безопасную тему.

— Ладно, — усмехнулась Татьяна, — слушай. Я эти стихи оттого помню, что меня ими один дальний родственник третировал. Как же там? Ага!

"Сосок чернеет сквозь рубашку,

Наружу титька — милый вид!

Татьяна мнёт в руке бумажку,

Зане живот у ней болит…"

— А дальше? — чуть подтолкнул ее Август.

— А дальше, вообще, неприлично! — неожиданно рассмеялась Таня:

"Она затем поутру встала

При бледных месяца лучах

И на подтирку изорвала

Конечно "Невский альманах".

— "Невский альманах" — объяснила через мгновение, — это, надо полагать, литературный журнал. Но его пока не издают, а жаль.

— Переходим к прозе! — резко сменила Теа тему разговора. По-видимому, стихи Пушкина напомнили ей о семье, о которой она Августу ничего не рассказывала, о доме, о родном мире. — Вода остыла! Не возьмешься подогреть?

— А сама? — Чуть прищурился Август. Теа пора было научиться использовать свои способности. Знать нечто и уметь этим "нечто" пользоваться — суть, разные вещи. Не говоря уже о естественности процесса. Для Теа — если уж речь шла о приеме ванны, — подогреть остывшую воду должно было быть первой и естественной реакцией, но она, вместо этого, обратилась к Августу.

— Сама? — переспросила женщина.

— Сама… — задумчиво повторила она.

Затем прикрыла глаза, построжала лицом, сосредотачиваясь на какой-то своей мысли, и в следующее мгновение от воды повалил пар.

— Аккуратнее! — испугался Август. — Так можно и обвариться!

— Не боись, моншер! — победно улыбнулась Теа. — Температура в самый раз! Некоторые, Август, — улыбка явна меняла смысл, — любят погорячее.

"А вот это уже явно не о воде!" — констатировал Август, любуясь раскрасневшейся женщиной.

— Жаль ванная маловата, — вздохнула Теа, — а вылезать лень…

Похоже, ее мысли шли в одном направлении с желаниями Августа, но в преддверии светских развлечений, щедро обещанных им гостеприимным хозяином, спешить с реализацией эротических фантазий никак не следовало.

"А жаль…" — должен был признать Август, но поскольку, презрев свои обязательства перед графом Василием, предаться любви сей же час они все-таки не могли, оставалось лишь сменить тему разговора.

— Кстати, о прозе! — первой нашлась женщина. — Август, будь любезен, возьми там со столика книгу и открой на заложенной странице.

Закладкой служил высушенный в дороге оранжево-красный клиновый лист. Август раскрыл книгу и повернулся к Теа:

— С какого места?

— Щеголиха…

— Щеголиха… Так-так… Читать подряд?

— Да, — подтвердила Теа, и Август стал читать, постепенно, по мере прочтения, начиная понимать, чем заинтересовал Таню этот именно текст:

"Щеголиха говорит:

— Как глупы те люди, которые в науках самые прекрасные лета погубляют. Ужесть как смешны ученые мужчины; а наши сестры ученые — о! они-то совершенные дуры. Беспримерно, как они смешны! Не для географии одарила нас природа красотою лица; не для мафиматики дано нам острое и проницательное понятие; не для истории награждены мы пленяющим голосом; не для фисики вложены в нас нежные сердца; для чего же одарены мы сими преимуществами? — чтобы были обожаемы. В слове уметь нравиться все наши заключаются науки".

— Что скажешь? — спросила женщина, когда Август закончил читать.

Что ж, от судьбы не уйдешь: когда-то этот разговор должен был, — нет, просто обязан был — состояться.

— Ты ведь понимаешь, Теа, что это опасная тема? — спросил он, глядя женщине прямо в глаза.