Тень сумеречных крыльев (СИ) - Лепехин Александр Иннокентьевич. Страница 50

– Ладно, – махнул рукой маг. – На твое усмотрение. Только смотри уж тогда в оба.

* * *

Сколько Ада себя помнила, она всегда подмечала разницу между мужским и женским подходом к драке.

Мужчины обычно решали вопрос стратегически. Они прикидывали силы свои и силы противника. Считали шансы и вероятности. Учитывали поправку на ветер и влияние Луны в Козероге. Изучали тонкий политический момент и количество пива, которое попранный враг способен выпить в ближайшем трактире в знак примирения.

Самое главное: они делали это с азартом, в непосредственный момент схватки забывая все поставленные перед ней цели и погружаясь в процесс – по самое навершие шлема, по прапорец на копье и по сбитые до крови костяшки кулаков. «Время, проведенное с удовольствием, не считается потерянным», – перефразировал один английский поэт надпись, высеченную еще на ассирийских табличках. Правда, говорят, он не дрался. Но тоже был мужчиной.

Женщин драка, как правило, не привлекала. Они сторонились ее, осуждали, пытались всячески предотвратить. Ну или хотя бы свести удовольствие от нее, получаемое другими, до минимума. Ничем иным нельзя было объяснить популярность легенды, выросшей из комедии Аристофана, в которой женщины остановили войну между Афинами и Спартой, отказав сражающимся мужчинам в интимной близости.

Но уж если дело доходило до дела – тут со стороны лучше было не встревать. Женщины как существа, осознающие свою физическую слабость и уязвимость, не играли в игры. Основной задачей было победить. Желательно быстро, с минимумом усилий и гарантированно. Можно при помощи подручных средств. Можно бесчестно. Можно даже подло. Так, чтобы противник один раз лег и ноль раз встал. О последствиях же полагалось отвечать фразой Скарлетт О'Хара: «Я подумаю об этом завтра». А лучше – чтобы о них подумал кто-то другой. Например, стратегически мыслящий мужчина.

Ада себе такого позволить не могла.

Ее modus operandi[1] был в некотором смысле синтетическим: включал в себя элементы как женского, так и мужского пути. Из первого был взят принцип реализации исключительно необходимого и максимально эффективного насилия – когда по-другому уже просто нельзя и даже, скорее, надо. Из второго – вдумчивый и рациональный подход вкупе с определенным удовольствием от процесса: «Зачем делать то, чем не можешь насладиться?» Получалось достаточно эффективно.

Вот и теперь, пока воронежские дозорные решали, как им не оказаться между Обвальщиком и Инквизицией, при этом максимально предотвратив побоище между тем и этими, она прежде всего вцепилась в Юлию.

– Что. Будет. В конце?

Произнесенная раздельно и негромко фраза возымела действие. Девушка выпала из ступора, с которым вперилась в дальние дома. Никлаус еще раз погладил ее по плечам и, кажется, начал молиться.

– Он убьет всех, – губы подрагивали, слова звучали невнятно. Вик, поговорив с оборотнем и явно впечатлившись, подошел и хмуро буркнул:

– Кажется, может. Видела шрам у волчары? Вам лучше уйти в дом. – Он аккуратно взял епископа за локоть. Тот вскинулся.

– Нет! – вдохнул, выдохнул и замялся. – Вы не поймете. Я, наверное, больше никогда не смогу войти в дверь. Это выше моих сил…

– Почему не пойму? Пойму, – кивнул перевертыш и попросил: – Ну, хотя бы за угол отойдите. А то ведь действительно всех… – Он вдруг поперхнулся, расширил ноздри и медленно уточнил: – Всех – это всех нас?

– Это всех, – продолжала дрожать Юлия. – Просто всех. Он будет убивать, пока из него не проснется что-то… большое. Больше, чем мир. С черными крыльями, сияющими невыносимо белым…

– Птица, – синхронно произнесли Ада и Вик. Они обменялись взглядами, и мужчина продолжил: – Сон Тахина-Кана. Мой сон. Надо сказать Ольгерду…

Он не успел. Крики со стороны Ресслова усилились, и из-за угла дома справа выбежал человек.

На собственную фотографию Обвальщик был похож отдаленно – как и на видения Юлии. Вместо куртки и джинсов на нем был какой-то дурацкий оранжевый комбинезон – для заметности скорее всего. Волосы, не стянутые в хвост, растрепались и метались тревожной черной волной по ветру. Нож был один. Не тонкое хищное лезвие, а широкий шеф-нож – по-видимому, утянутый с чьей-то кухни по пути. Благо, кухонь в Праге хватало.

Увидев небольшую толпу, ждущую его на площади, он остановился. Но не как загнанный в угол зверь. Скорее, как хищник, прикидывающий, в каком порядке станет убивать забредших в его лес неосторожных гостей. Передернул плечами и устремился вперед – теперь не бегом, а шагом.

Ольгерд, Темный маг, которого назначили главным, а значит, крайним, направился ему навстречу. Тоже небыстро – видимо, чтобы не сильно отдаляться от своих. Ада могла только одобрить: осторожность она уважала. Как и решительность.

Вик уже перекинулся, вызвав ойканье Юлии, и отогнал ее с Никлаусом ближе к набережной – на манер пастушьей собаки, загоняющей овец. Потом покосился на Обвальщика, о чем-то еще раз коротко перерыкнул с Василием – и неспешной побежкой отправился заходить с фланга. Магичка вздохнула.

«Сколько раз тебе еще нужно будет оказаться на грани смерти? – спросила она себя, занимая место в выгнутом полумесяцем строю. – Сколько раз, пока ты не поймешь, что занимаешься не своим делом?» В ответ кто-то до дрожи в коленках знакомый ухмыльнулся у нее в голове. И поднял перед мысленным взором небольшой овальный кулон с выбитой на нем надписью: «Debes, ergo potes».

«Должен, значит, можешь».

Прикоснувшись к металлу через тонкую вязку водолазки, через кашемир пальто, через кожу перчаток, Ада крепко-крепко зажмурилась. А когда открыла глаза – Обвальщик уже стоял на площади. Смотрел на них на всех. И нехорошо улыбался.

– Что, Серые поняли, что не справятся? – Темные, почти черные глаза на бледном лице парня смотрелись жутко. Как две бездонные ямы, из которых действительно могло родиться что-то додревнее, хтоническое. – Позвонили за подмогой?

– Олег, – мягко позвал Ольгерд. – Пожалуйста. Давай поговорим.

– А мы говорим, – почти дружелюбно отозвался парень. – Пока еще.

Магичка глянула через Сумрак – и чуть не задохнулась от ужаса. Аура Обвальщика выглядела словно водоворот огня и, медленно, величаво выжигая первый слой, с каждым его словом набирала обороты и радиус. Снова вспомнилась другая площадь, другое пламя. Разорванные на куски тела. Значит, и легкий тон, и показное спокойствие – все это было маской.

Которая могла треснуть при любом неосторожном движении.

– Пойми, мы на твоей стороне. – Темный был искренен. Ада, которой вспомнилась максима про «половину, четверть и ноль», не смогла бы сейчас ему не поверить. – Все, что произошло, оказалось одной большой ошибкой. А то, что мы узнали потом…

– Я тоже многое узнал потом. – Олег все еще пародировал светскую беседу. Но глаза его сузились, и он добавил: – Дедушка…

– Опа… – совсем по-человечески выдохнул оборотень. Стоявший рядом с ним бескуд, которого все почему-то называли Цатогуа, сгорбился и простонал себе под нос что-то на идиш. Женя, молоденькая Светлая из той же компании, подняла брови, наклонилась к целителю Фазилю и принялась яростно шептать, изо всех сил сдерживая широкие эмоциональные жесты. Тот в ответ кивал и грустно улыбался.

Ольгерд стоял молча. Его спина не дрогнула, мышцы на шее напряглись буквально на долю секунды – и тут же расслабились.

– Олег, слушай меня, – наконец раздалось в тяжелой, вязкой тишине. – Есть вещи, о которых я не знал. Может, не хотел знать. Может, боялся. Но я еще могу помочь тебе…

– Как ты помог отцу? – Уголки рта дрогнули. Ада поняла: сейчас. – Как ты помог маме? Как помог… Лизе?

Темный поднял руку, намереваясь что-то сказать. И в этот момент Обвальщик прыгнул.

Такого магичке видеть не доводилось. Прыжок с места, без разбега, метров на пять навскидку, в исполнении не Иного – она рассмеялась бы в лицо кому угодно. Но нож сверкнул в воздухе, со свистом разорвал его, отыскивая путь к сердцу жертвы…