След менестреля (СИ) - Астахов Андрей Львович. Страница 2

— Фейри? — спросил я, глядя в ее сияющие как звезды глаза. — Ты ведь фейри?

— Я твоя душа, Вильям, — ответила бабочка. — И я могу летать. Видишь, какие у меня красивые крылья? Это потому, что ты не покрыл их грязью. Ты дал мне возможность вечно летать над этими чудесными цветами, наслаждаясь свободой и красотой. Увы, не всем душам так повезло. Посмотри!

Я огляделся и увидел поразительную картину. Чудесные бабочки-души окружили меня сверкающим облаком. Ветерок от их крыльев обвевал мое лицо, я мог слышать их тихий смех, подобный звону хрустального стекла. Но еще я видел и других фейри, которые тяжко бились на земле, не в силах подняться в воздух — их крылья были в безобразных пятнах и отяжелели. А были среди них и вовсе бескрылые, которые с тяжкими вздохами и стенаниями ползали у корней.

— Что значит все это? — спросил я бабочку, заговорившую со мной.

— Это значит, что твой путь чист. Ты идешь дорогой красоты и любви и должен пройти ее до конца. Не дай сомнениям и страхам поработить себя, не поддавайся соблазнам, которые в итоге тяжким грузом лягут на твою душу. Скажи сам себе, чего ты хочешь больше всего?

— Я хочу вернуться в мир, который показал мне Тейо. В мир, где я прочитал Книги Азарра.

— Ты выбираешь самый тяжелый из всех путей, Вильям, — вдруг сказала мне бабочка-душа. — Разве ты не понимаешь, что твоя главная битва состоится здесь, в мире, в котором ты был рожден?

— Я устал от крови и жестокости, нищеты и убожества. Я хочу снова увидеть долины Элодриана, эти удивительные звезды, эти дивные леса, волшебных животных, прекрасные лица женщин того мира, и снова вдохнуть воздух счастья.

— Псы, которых ты видел, последуют за тобой. Они станут в том мире твоими спутниками, и кто знает, к чему это может привести?

— Мне все равно. Я устал от страха и тоски, фейри. Позволь мне снова увидеть мир, в котором я был счастлив.

— А как же баллады, Вильям? Как же Слово, к постижению которого ты так стремился? Разве, будучи абсолютно счастливым в волшебном мире Элодриана, ты сможешь сочинять, находить самые честные слова и самые прекрасные созвучия?

— Я не могу петь сейчас, ибо я несчастен и гоним. Страх давит мне душу, и в ней не осталось места для красоты.

— Я поняла тебя, — душа покачала головой. — Ты бежишь от зла вместо того, чтобы попытаться победить его. Но зло найдет тебя везде, даже там, за порогом реальности. Готов ли ты к этому, Вильям де Клерк?

— Да, я готов.

— Хорошо. Ты прислушался к своему сердцу, но не услышал его. Я не могу судить тебя. Ты выбрал. Да будет так…

Когда волшебный луг исчез, я внезапно понял, что граница миров перейдена мной. Ибо камни кромлеха вокруг меня были покрыты другими рунами, которыми написаны Книги Азарра. Сам воздух стал другим, небо над моей головой стало быстро очищаться от мрачных туч. Необыкновенное, непередаваемое счастье нахлынуло на меня. Я ушел от погони, я больше не беглец, не изгой, и я снова в мире, который когда-то полюбил всем сердцем! Бог услышал меня.

— Ты так думаешь? — сказал мне голос, и я узнал его. Это был Тейо. Эльфийский колдун стоял рядом со мной и смотрел на меня печальным взглядом.

— Учитель, — я опустился перед эльфом на колени, — я снова здесь и прошу тебя: не отталкивай меня.

— Ты совершил великую ошибку, Вильям, — сказал мне эльф. — Я учил тебя законам Элодриана во имя блага твоего мира. Но ты испугался своего предназначения. Два пути были перед тобой — путь Певца Любви и путь Мученика, и оба они вели тебя к главной цели твоей жизни. Я вижу твое будущее в том мире. Хочешь узнать его?

— Зачем мне это?

— Чтобы понять, какую ошибку ты совершил.

— Хорошо, учитель. Я слушаю.

— Инквизиция не сразу нашла бы тебя. Она бы охотилась за тобой несколько месяцев по всей Британии. За это время ты обрел бы счастье.

— Как так? Я не понимаю.

— Все просто. Спасаясь от инквизиции, ты бы встретил женщину, которая стала бы твоей единственной любовью. Ты написал бы много баллад и стихов в ее честь. У тебя появились бы тайные последователи и ученики. Да, твои враги в конце концов нашли бы тебя, и твоя жизнь закончилась бы в застенках инквизиции, но память о твоей любви и твои сочинения сделали бы тебя бессмертным. А главное — все, что ты написал за месяцы скитаний и борьбы, позже стало бы книгой. Тем Словом, которое было тебе даровано, де Клерк. И эта книга изменила бы ваш мир. Сотни лет люди вспоминали бы Вильяма де Клерка как человека, которому были дарованы великая любовь и великая мудрость. Вот от какой судьбы ты отказался, бард. И уже поздно что-то исправлять.

— Я готов принять все, как есть.

— Другого ответа я не ожидал. Хорошо, я не могу оттолкнуть тебя. Пусть решают Сестры…

Теперь я понимаю смысл моих видений, всего того, что случилось со мной в ночь бегства из Станфорда. Тейо был прав. Я ошибся. Я поддался страху и отчаянию, не захотел быть частью моего мира и вернулся в Элодриан. Ныне я ясно вижу, к чему это привело. Я должен вернуться, но я…

Я не могу.

Душу мою гложет стыд, потому что я позволил своему страху победить меня. Я сошел с пути, которым должен был идти.

Я не подарил моей бессмертной душе крыльев, которые позволили бы ей летать над вечными цветами рая.

Несовершенный человек в совершенном мире — вот кто я такой.

И что самое ужасное, я изменил этот мир к худшему. Тейо и Сестры оказались правы.

Прости меня, Элодриан, я погубил тебя! Но я понял свою ошибку. Я буду нести свое бремя до конца. Я не брошу тебя, как когда-то бросил мой мир.

И я знаю, что на этот раз я обязательно увижу конец пути, которым иду.

Глава первая

Елки-моталки, какое прекрасное утро!

Красивые тут места. И хоть эти горы по-эльфийски называются Доль-Кригиан, Темные горы, это название им совершенно не подходит. А уж долина Лиден-Мур прямо просится на картину.

Встав у входа в шатер, я глубоко вдохнул морозный воздух — аж голова у меня закружилась. Какая красота, какая тишина! Воздух звенел, я мог слышать даже шум далеких водопадов, расположенных далеко к западу от Лиден-Мур. Снега на вершинах обступивших меня гор сверкали в свете утреннего солнца так, что я зажмурился. А хвойные леса в долинах, кажется, растут тут от начала времен. И сейчас моя милая Уитанни наверняка охотится в этих девственных чащах…

— Sava, drannac! — Эльф подошел так тихо, что я не услышал его шагов. — Пойдем, Холавид тебя зовет.

За минувшую неделю я довольно близко познакомился с обитателями этого лагеря, где три десятка молодых эльфов проходили что-то вроде военной подготовки. Старшим тут был уже знакомый Даэг ан Грах, но я видел старого волшебника только один раз, в тот самый день, когда мы с Уитанни прибыли в Лиден-Мур. Старый эльф совсем по-дружески потрепал меня за плечо и сказал только одно слово:

— Молодец.

Вторым по старшинству в лагере был Холавид, боевой инструктор. Это был тот самый эльф, который когда-то спас меня от оборотней Лёца близ развалин Арк-Мората. Определить истинный возраст эльфов невозможно, на вид Холавиду было лет сорок — это если по человеческим меркам. И еще, он единственный из всех обитателей лагеря ходил всегда в черном и не носил никаких украшений. Когда я появился в лагере, то он сразу заговорил со мной, и первое, что он меня спросил — как мне удалось убить Мертвого бога дханнанов в катакомбах под Роэн-Блайн.

— Удивительно, — сказал он, выслушав мой рассказ. — Когда мы в первый раз встретились с тобой там, на Вокланских пустошах, я даже не подозревал, что ты можешь быть полезен для нашего дела. Но ты доказал свою силу, и теперь врагам придется считаться с тобой.

— Прости меня, — ответил я, — но я не понимаю, что вам мешало покончить с этими тварями раньше. Ваши маги…

— Наши маги не владеют магией Разрушения, — перебил меня Холавид. — Той магией, которую применяют наши враги-дханнаны. Я не маг, я воин, drannac. Мое оружие — это мой меч и мой лук, и все прочие мои товарищи обучаются владеть таким же оружием. Но стрела и клинок хороши, когда сражаешься со смертными людьми, а против тварей из Мрака они бессильны. Ты и представления не имеешь, сколько моих братьев и сестер погибли в этой войне, и душа моя болит, когда я думаю, скольким же еще придется в ней погибнуть. Ты же непостижимым мне образом сумел обратить магию Разрушения против тех, кто ее применяет.