Чиновник для особых поручений - Каменский Юрий. Страница 69

— Слушай, оставь его здесь пока, а?

Сосо внимательно посмотрел на друга.

— Стас, ты опять что-то придумал?

— Немножко, — слукавил опер. — Так, что, оставишь?

_- Сначала расскажи — что, опять, придумал.

Глава 21. Выбор

Сталин, слушая пылкую речь Владимира Невского, задумчиво смотрел в окно. Там вовсю светило яркое солнце. Чирикали и дрались воробьи, а майский ветерок весело гонял по тротуару обрывки газет. Хотелось распахнуть окно и полной грудью вдохнуть свежего воздуха.

«Ладно, секретарша проветрит после совещания».

Он посмотрел на Ингу. Небрежно закинув ногу на ногу, она сосредоточенно стенографировала в блокноте высказывания каждого из выступавших. Казалось, девушка совершенно не замечает заинтересованные взгляды мужчин, косящихся на её колени. Сталин усмехнулся, ему ли не знать, что эстонка фиксирует всё и всех, причём, не только на бумаге.

— После этих приказов Керенского в армии такое брожение началось, что, того и гляди, крышку сорвёт! К нам в Военную организацию приходили представители отдельных воинских частей. Солдаты недовольны! Они прямо говорят, что весь этот бардак с Временным Правительством у них уже вот где! — Невский чиркнул себя ребром ладони по кадыку. — Я считаю, что, если не начнём мы, начнут без нас. Давайте решать, товарищи!

Уже битый час обсуждался вопрос о демонстрации. Любят поговорить его товарищи, ох, любят! Сосо в принципе, терпимо относился к слабостям других. Его сейчас больше волновал другой вопрос — клюнет Керенский на эту наживку или нет? Должен, по идее. У Исаева великолепный аналитический ум, это даже генерал Потапов признаёт.

Сталин молча слушал, не встревая в спор. Военная организация рвётся в бой. Они последнее время, вообще, слишком много самостоятельности стали проявлять. Инициатива, дело, конечно, хорошее, если не во вред.

— Я считаю, что это должна быть совместная демонстрация рабочих и солдат! — Володарский снял с носа очки, протёр их платочком и водрузил на место. — Вопрос в том, есть ли у рабочей массы такое настроение, которое толкнет ее на улицу? В массе что-то нарастает. Можно сказать, что есть перелом настроения в нашу пользу.

Они выступали один за другим, а Сталин, сохраняя на лице маску внимания, упорно размышлял о своём. То, что вооружённая демонстрация рабочих и солдат состоится, было ясно. Вопрос в том, смогут ли они всё сделать так, как задумали. Масса только с виду кажется управляемой. Когда ударит в голову лихая вольница, уже ни за что ручаться будет нельзя.

— Честно сказать, я не заметил у рабочих того единого порыва, о котором толкует товарищ Слуцкий, — спокойно сказал Калинин. — У солдат есть повод для недовольства, у рабочих такого факта нет.

— Ты хочешь сказать, товарищ Калинин, что среди рабочих нет революционного настроения? — спросил представитель Василеостровского района Иванов.

— Революционное настроение среди рабочих есть, — повернулся к нему Калинин. — Но оно выражается в длительной работе сознания. И разрядку оно находит в пустой говорильне. А демонстрация без повода, сами понимаете, никакой почвы под собой не имеет.

«Он прав, — подумал Сосо. — Подняв рабочих, мы будем перед ними в ответе. И любые последствия от провокационных выпадов поставят нам в вину».

— Я считаю, что надо принять предложение товарища Плотникова, — закончил своё выступление Калинин. — На солдатской демонстрации мы увидим, на что мы можем рассчитывать.

Он замолчал, и все взгляды обратились к Сталину.

— Я вижу в создавшемся положении новые условия, — негромко сказал он. — Имеется Временное Правительство, куда делегировали министры и от Совета Рабочих и Солдатских Депутатов и от Государственной Думы; министры издали каторжные законы, Дума вынесла резолюцию о наступлении. Если дадим обнаглеть и дальше, то скоро подпишут нам смертный приговор. Брожение среди солдат — факт.

Он обвёл глазами товарищей. Никто не возразил.

— Среди рабочих такого определённого настроения нет, — продолжил он. — Но мы должны звать массы в борьбу не только тогда, когда настроение кипит. Раз мы организация, пользующаяся влиянием, наша обязанность — будировать настроение массы. Демонстрация солдат без рабочих — это нуль. Формулировку требований солдат дадут рабочие. Когда правительство готовит наступление, мы обязаны дать ему отпор. Будет ли армия разбита, или она победит, результатом того и другого будет разгар шовинизма. У нас сейчас мало данных для суждения о настроении масс. В пятницу назначено собрание из верховых и низовых организаций, которое даст нам такой материал.

Он усмехнулся.

— Наша обязанность сорганизовать эту демонстрацию. Это смотр нашим силам. При виде вооруженных солдат буржуазия попрячется.

На этом совещание было закончено и присутствующие, шумно отодвигая стулья потянулись к выходу.

Александр Фёдорович Керенский мерил шагами свой просторный кабинет. Переболев в детстве туберкулёзом бедренной кости, он до сих пор вернувшуюся подвижность воспринимал с удовольствием. Когда он находился под наблюдением полиции, то значился в их списках под кличкой «Скорый» — для слежки за ним приходилось нанимать извозчика. Поднадзорный имел очень неудобную привычку вскакивать в трамвай на ходу и покидать его таким же образом.

— Достиг я высшей власти. [83] — вполголоса пропел он, остановившись перед огромным зеркалом.

Керенский с удовольствием рассматривал глядящего на него из зеркала человека в полувоенном френче. Красив истинной мужской красотой, лишённой какой-либо кукольности или слащавости: высокий, черноволосый, с крупными, четкими чертами лица. Темно-карие глаза, «орлиный», слегка длинноватый нос. Рука по-наполеоновски заложена за борт френча. Хорош!

Он улыбнулся своему отражению и, быстрыми шагами отойдя от зеркала, опустился в кресло. Следовало обдумать сложившуюся ситуацию. Пока во главе большевиков был хорошо знакомый по детским играм Володька Ульянов, задача, стоящая перед Александром Фёдоровичем, не казалась сложной. Но, нелепая гибель приятеля осложнила всё до предела. Не нравился ему этот грузин! Вот, не нравился, и всё тут!

— Сталин в курсе всех дел, он под полным контролем, — вспомнился холодный голос куратора. — Делайте своё дело и ни о чём не беспокойтесь.

Керенский вскочил и быстро зашагал по кабинету. Англичанину легко рассуждать! Он в любой момент сел на корабль и смылся в свой туманный Альбион, а ему каково? Ни хрена они не понимают — ни русских, ни, тем более, грузин. И хотя Николай Чхеидзе, его соратник по «думской ложе» «Верховный совет Великого Востока», тоже уверял, что Сталин не представляет для них никакой опасности, беспокойство не проходило.

Он, конечно, знал о готовящемся 10 июня выступление. Знал и про то, что среди большевиков нет единства — Военный Комитет тянет одеяло на себя, ЦК упорно стремится поставить его на место.

«Робеспьеры, — насмешливо подумал Александр Фёдорович. — В двух шагах от заветной цели глотки друг другу перегрызёте».

Он прекрасно понимал, что всё это относительное майское затишье обманчиво, как весенний лёд. Кажется, ничего не изменилось, и привычная, протоптанная за зиму тропинка всё та же, но вот шаг, другой, и вдруг предательски треснет под ногой лёд, а снег начнёт темнеть, быстро напитываясь талой водой. И, дай Бог, если успеешь упасть и отползти! А не то вдруг просядет под ногами, казавшаяся надёжной тропинка, и схватит ледяная вода, пропитывая одежду, потянет под кромку, прямо ко дну.

Ни одна из тех задач, что были поставлены временем, не была решена. Ну, свергли царя, ну, свобода, ну, ура, дальше-то что? И, отодвинутые «на потом» трудности, лёжа без движения, наливались злой каменной силой, обещая грыжу тому дураку, которому придёт в голову их поднимать. А поверх них наваливались новые проблемы, которые они создавали своими руками. И не потому, что дураки, а потому, что выбор был между засадой и западнёй, куда ни кинь, везде клин. Он внутренне содрогнулся, вспомнив ледяные безжалостные глаза англичанина. Керенский не был трусом, но тут ситуация была безнадёжной. Всё равно, что героически встать на пути у паровоза.