Королева брильянтов - Чиж Антон. Страница 5

– Взгляните, похожа?

Улюляев даже охнул от удивления:

– Поразительно! Это она! Как вам удалось так точно понять?

Пушкин убрал блокнот и встал:

– Значит, волосы у нее были собраны в сложную конструкцию с цветами.

– Именно так! – Улюляев глядел на него с такой надеждой, будто чиновник сыска сейчас сходит в ближайшую камеру и приведет воровку. С украденным портмоне.

Чуда не случилось. В полиции чудеса случаются редко. Пострадавшему было обещано приложить все силы для розыска. Когда появятся новости, ему непременно сообщат. С чем Улюляев и удалился, вполне довольный. Как раз когда с лестницы, прыгая через ступеньки, скатился Акаев, чуть не налетев на Пушкина.

– Алексей, какая удача! – выдохнул он. – Бах вас требует.

Младший чиновник позволил себе назвать Эфенбаха по-свойски. Что говорило скорее о дружелюбном отношении, чем о дерзости.

– Бушует?

– По обычаю, – согласил Акаев.

– Кулебяку заворачивает?

– Пошло дело…

– Тогда поспешим со всех ног.

Пушкин стал неторопливо одолевать ступеньки, ведущие наверх, к сыску. Акаеву осталось только следовать за ним. Хотя ноги его рвались вперед.

Неприятности, особенно мелкие, имеют свойство возникать некстати. А неприятности портье Сандалову были не нужны. Хоть при гостинице служил второй десяток лет, за место держался, как за верную жену. Где еще найдешь такое в Москве. Место преобразило поджарого юношу в дородного господина с бычьей шеей, похожего на постояльцев – купцов и состоятельных господ. Место давало почет и уважение от дворника доходного дома, в котором Сандалов снимал квартиру, до городового, стоявшего постом на Никольской улице. Ну, и неплохо кормило, как же иначе. На черный день и выход на пенсию у Сандалова была накоплена толстая пачка ассигнаций и подкуплен домик в Клину, с садом и огородом. Портье «Славянского базара» дорогого стоит.

Гостиница многие годы имела твердую репутацию места, в котором не стыдно остановиться почтенному человеку, приехавшему по делам торговым и прочим в Белокаменную хоть из Тамбова, хоть из Саратова. Не стеснялись брать номера и почетные господа: генералы, аристократы и заезжие музыкальные звезды. Даже капризные иностранцы не брезговали здесь останавливаться, и в холле всегда лежали английские, немецкие и французские свежие газеты за прошлую неделю. В гостинице уже имелось электрическое освещение, а в номерах, особенно лучших, стояла модная диковинка – ванна с краном горячей воды. Обслуга была вышколена, как во дворце.

Этому раю гостеприимства фигура портье была не менее важна, чем дирижер в оркестре. Сандалов не только первым встречал гостей, но манерами и обхождением давал понять, что для дорогого гостя готовы расшибиться в лепешку. Особенно если не жалеть чаевых. У гостей часто бывали желания, про какие говорить принято намеками. Сандалов научился понимать намеки с полувзгляда, а гости всегда получали то, чего желали. Ибо желали почти всегда одного и того же. За что мудрый портье получал изрядно. При этом приличия соблюдались строго, и, если из номеров раздавался женский визг, на тот случай у половых всегда было плохо со слухом. Доставить удовольствие гостю – дело чести гостиницы.

Но вчера Сандалов допустил промашку. Не то чтобы ошибка была роковой, скорее мелкой и пустяковой. Как часто бывает, польстился на хороший куш. Всем раздобревшим телом Сандалов чуял, что дело поворачивает неизвестно куда.

Причина тайного беспокойства стояла на виду у всех. Дама в меховой накидке, с рукавами-барашками по последней моде, держалась невдалеке от стойки портье и явно кого-то ждала. Сандалов знал, кого именно она ждет. И хотел только одного: чтобы поскорее убралась и не мозолила глаза. На нее, как нарочно, обращал внимание каждый проходивший мужчина, хотя ее лицо скрывала черная вуалетка и его контуры лишь угадывались. От дамы исходили невидимые, но ощутимые флюиды, на которые не может не отозваться мужское сердце. В ней не было ничего вызывающего. Скорее наоборот: роста среднего, не выше и не ниже, чем прилично даме, фигурка довольно стройная, но без выдающихся форм. Более худощава, чем предпочитает купеческий вкус. Однако купцы-то как раз и пялились. Кое-кто норовил познакомиться. Дама молча отвернулась, этого оказалось достаточно, чтобы пресечь назойливое знакомство.

Стоя в нижнем холле так, чтобы видеть лестницу, она посматривала на часики, которые прятала в меховой муфте. Гостя, сходившего по ступенькам, встречала легким поворотом головки и отворачивалась. Так продолжалось с полчаса. Сандалов еще надеялся, что дама уйдет. Надежда подвела. Дама, оглядываясь на лестницу, приблизилась к его конторке. Сандалов обязан был вывесить дежурную улыбку, спросив, что ей угодно.

Дама приподняла вуалетку, Сандалов невольно потупился. Взгляд, мягкий и вкрадчивый, незаметно подтолкнул его совершить глупость.

– Любезный, когда постояльцы имеют обыкновение спускаться к завтраку? – спросила дама.

Слова означали несколько иное. Сандалов прекрасно понял, чего хочет дама. Она задавала другой вопрос: «Друг любезный, это как же понимать?» Портье и сам не знал ответа. Предстояло выпутываться из этой неприятности. А то, что неприятность случилась, Сандалов нюхом учуял. Для начала он отправил с поручениями двух мальчишек-посыльных, которые вертелись у него за спиной. И огляделся, чтобы чужое ухо не оказалось поблизости.

– Сам не пойму, – тихо проговорил он.

– Можно ждать до вечера, – мягко сказала дама, листая французский журнал, попавшийся под руку.

Сандалову стало неуютно, будто в ботинок попал гвоздь, который не вынуть.

– Но что я могу сделать?

– Самое простое, – сказала дама, ласково взглянув исподлобья.

Намек портье понял. Милая дама держала невидимыми, но стальными рукавицами. Сандалов невольно ощущал ее хватку.

– Нет… Нет… – одними губами произнес он. И снова повторил: – Нет… Это решительно невозможно…

– Почему же невозможно? Что в этом такого? – спросили его.

– Но… Но… – Сандалов пытался найти весомую причину. – Это не принято у нас в гостинице… У нас строгие правила…

Дама захлопнула журнал так резко, что Сандалов вздрогнул, а с пера ручки брызнула клякса прямо на список постояльцев.

– Ах вот как? Значит, правила? И такие строгие? Как это мило…

Дама сумела в интонации дать понять все, что может с ним сделать.

– Посмотрю, что можно предпринять, – сказал Сандалов, пытаясь стереть кляксу, но только больше размазывая.

– Как это мило с вашей стороны, господин портье. Я подожду.

Совсем загнала в угол.

– У нас прекрасный ресторан, не изволите позавтракать? – с натянутой улыбкой проговорил он.

– Как раз голодна, – сказала дама, опуская вуалетку. – Не буду вам мешать, господин портье, у вас так много важных обязанностей. Где вход?

Портье указал, куда пройти, чтобы попасть в гардеробную ресторана.

– Так я не прощаюсь, – сказала дама, слегка кивнув.

– Непременно дам знать.

Дама шла такой походкой, на какую не может не обернуться ни один мужчина. Только Сандалову было не до волнующих прелестей женской фигуры. Он подозвал младшего портье, приказал побыть за него, а сам отправился на лестницу. Сандалов шел на второй этаж, как школяр к доске: урок не выучен, а отвечать придется. Нехорошее какое-то чувство бередило его душу. Нечто похожее на дурное предчувствие.

– Ага, вот и он, супчик-пряничек! – воскликнул Эфенбах и плюхнулся в кресло с таким видом, как будто угадал на скачках три заезда подряд. – Явился не зашалился!

Пушкин старательно подавил зевок и повел головой, как будто отлежал шею. Поздоровался за руку с Лелюхиным, кивнул Кирьякову и скромно уселся во главе стола. Прямо напротив грозного начальника.

– Утро чудесное, господа, – сказал он, прикрывая ладошкой зевающий рот. – Спится сладко, как в детстве.

– Нет, ну это просто изумительная наглость, – сказал Михаил Аркадьевич с внезапной улыбкой. – В тот час, когда мы трудимся не покладая голов своих, наш милый Пушкин изволит спать и видеть сны!