Диалоги (апрель 2003 г.) - Гордон Александр. Страница 39

А.Г. А гравитация?

В.К. Гравитация – это тяжёлое дело, между прочим, пока в этой теории.

Ю.В. «Тяжёлое», может быть не совсем удачное слово. А дело в том, что на самом элементарном уровне гравитации нет. Гравитация имеет вторичный характер, наведённый электрослабыми взаимодействиями, главным образом, электромагнитными взаимодействиями. То есть гравитация вторична. Кстати сказать, об этом говорил и Сахаров, исходя из других понятий, из других принципов.

В.К. Индуцированная гравитация.

Ю.В. Да, он говорил об индуцированной гравитации.

Так что есть адекватный математический аппарат, есть философская обработка в том духе, что это монистическая парадигма. Вы не разделите в этом первоначале отдельные части, у вас всё сразу рассыпается, становится бессмысленным. То есть не будет отношений между элементами – вещь в себе.

А.Г. А как третья часть – наблюдательная и экспериментальная?

Ю.В. Так вот, есть адекватный аппарат, и есть адекватная философская обработка. Что касается экспериментальной части. Мы выходим на электрослабые и сильные взаимодействия.

В рамках этой конструкции понятно, почему у нас имеется три поколения частиц, как связаны сильные и электрослабые взаимодействия, чему соответствуют глюоны, почему их восемь, что такое W-базоны, Z-базоны, что такое нейтрино. Оказывается, и нейтрино, и электроны, и барионы описываются очень похожим образом. Все одинаково описываются. Просто там имеется некоторая спецификация. Так сказать, столбцы зануляете и у вас получается… Один столбец занулили – и вы не барион будете иметь, а лептон, электрон, допустим. Два столбца занулите – у вас будет нейтрино. А все формулы, которыми описываются взаимодействия между частицами, они те же самые, просто вы проводите спецификацию, и получаются те выражения, которые соответствуют лагранжианам в стандартной теории.

В.К. И здесь опять получается любопытная геометрическая аналогия. Все эти прообразы лагранжиана, которые получаются в бинарной геометрофизике, геометрически представляют из себя объёмы, построенные на бинарных структурах.

А.Г. Какое количество последователей есть у монизма сегодня?

Ю.В. Не так-то много, потому что это изобретение последнего времени. В Новосибирске группа, ученики Юрия Ивановича Кулакова в Горно-Алтайске работают, в Барнауле. В Москве мы работаем, в Московском университете. Владимир Георгиевич работает в Ярославском университете. У нас есть сторонники, которые работают и в области философии, пытаются это всё обработать. Начинается процесс развития. А там много работы, непочатый край…

Михаил Булгаков

Участники:

Мариетта Омаровна Чудакова – доктор филологических наук

Владимир Иванович Немцев – доктор филологических наук (Самара)

Александр Гордон: Я хотел бы как раз не с Булгакова начать, с вашего позволения, а вспомнить своё недавнее злорадство (учитывая, как я отношусь к Пастернаку). Не мог я удержаться от злорадства над такой иронией судьбы. Помните: «Быть знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь. Не надо заводить архива, над рукописями трястись». Но тут же не просто трясутся над рукописями, а вырывают друг у друга письма… Любое наследие, особенно оставленное в архиве, имеет свою историю. И эти истории часто бывают такими же захватывающими, как биография, судьба или творчество. Вот о наследии Булгакова что-нибудь подобное можно сказать?

Мариетта Чудакова: Наверное, всё здесь захватывающее. Во-первых, то, что оно уцелело во время войны, после войны, что архив уцелел. Елена Сергеевна сумела его более 25 лет сохранить после смерти мужа и передавала на моих глазах в отдел рукописей библиотеки тогдашней, носившей неверным образом имя Ленина.

Дальнейшая история была, я бы сказала, ещё более, может быть, захватывающей в каком-то смысле, как будто, как вам сказать, ожившие некоторые герои Булгакова, там Алоизий Могарыч и прочее-прочее, начали действовать. Владимир Иванович хорошо это знает: он был непосредственным участником, так сказать, со стороны сил добра. Потому что в конце советского времени появился в отделе рукописей товарищ, тут слово «господин» как-то не подходит, Лосев, который сказал, что архив нельзя давать никаким исследователям, потому что каждый исследователь может передать материалы проферам, тогдашним американским издателям Булгакова, будет утечка информации. И из отдела рукописей стали писать письма в ЦК, и в КГБ, я думаю, и в прокуратуру и так далее (потом дошло и до прокуратуры уже в постсоветское время), чтобы никому не давать, поскольку «хотя бы этим мы помешаем нашим врагам издать»… Прошли годы, годы и годы, и это наследие в постсоветское время стало издаваться. Можно издавать дневник, скажем, Елены Сергеевны. Ну, казалось бы, вот и замечательно, хоть кто-нибудь пусть издаёт, пусть даже эти люди, но вот дневник, он же есть? Но вместо дневника была издан фальсифицированный текст, то есть, фальсификация заключалась в том, что за дневник выдали позднейшую переписанную Еленой Сергеевной версию.

Елена Сергеевна вела – вела дневник по просьбе Булгакова, а потом, уже после смерти Сталина как-то почувствовалась возможность, может быть, и издать, и она стала его переписывать. Я обрабатывала архив Булгакова, анализировала тогда оба эти текста, и пришла к такому выводу и написала об этом специально в обзоре архива, в 76-ом году написала в напечатанной большой работе, написала на будущее, зная, что неизвестно когда это дойдёт до публикации. Я чётко и ясно написала, что Елена Сергеевна изменяла много что: она убирала в одних случаях то, что считала неприемлемым или лично задевающим живых людей. В других случаях добавляла новые детали, расширяя отдельные записи материалом мемуарного характера.

Позднейшая работа Булгаковой над дневником даёт большой материал, во-первых, для характеристики его личности, во-вторых, для понимания начального этапа формирования того представления о жизни и творчестве Булгакова, которое она считала важным для популяризации его творчества и которое отчётливо определилось к концу 60-х годов. И я написала: «Новая редакция дневника должна быть осознана как источник более позднего происхождения, тяготеющая по своему характеру к мемуарам. Она не может по вышеуказанным её свойствам быть использована вне корректирующего сопоставления с подлинным дневником».

А.Г. Как в воду глядели.

М.Ч. Я давала понять, что два варианта надо рядом издавать. И вот в 90-ом, кажется, году, если мне не изменяет память, Лидия Марковна Яновская и Лосев выбрали именно позднейшую редакцию, назвали её «Дневником» неправомерно, как, надеюсь, отсюда явствует, и обосновали своё решение в предисловии так: «Впервые готовя к изданию дневники Булгаковой, составители остановились на их второй редакции, выражающей последнюю волю автора».

Зададим вопрос кому-нибудь: у дневника может быть последняя воля? Дневник, он ведётся в этот день. Если мы с вами, Владимир Иванович, сегодня придём домой, запишем что-нибудь, а послезавтра нам захочется изменить сегодняшнее впечатление, то это будет запись под другим числом, но не эта, переписанная запись.

А.Г. Прошу запись от 10 февраля считать недействительной.

М.Ч. Да. Это недавно было издано под громким названием «Дневник Мастера и Маргариты». Я купила его несколько месяцев назад и была уверена, что вообще спохватились всё-таки, здесь-то наверняка издали подлинный текст, поэтому даже не открывала. Но когда я открыла его вчера, то с ужасом и отвращением, я так сказала бы, убедилась, что всё сделано также.

Издательство «Вагриус» не виновато оно не должно текстологией заниматься, тем более, что теперь в предисловии Лосев обошёл этот вопрос, он вообще сказал, что есть две редакции, но какую он выбирает для данного текста, он не сказал.