Из другого теста (СИ) - Сергеева Александра. Страница 6
— Тебе было мало, что ты ввергла меня в пучину противозаконной деятельности, — гундела Ракна, валяясь на матраце и пялясь в потолок. — Ты ещё и не желаешь бороться с моей скукой. А я, между прочим, могла бы прожить эти годы гораздо веселее. Была бы сейчас склизкой одалиской в шикарном гареме, если бы не ты. Собачилась бы с девками. Драла бы их за космы. Травила бы их без разбора на характеры и национальность. Ты бы какого хозяина предпочла: безмозглого и смазливого или жирного умного урода?
— Всего лишь смазливого? — осведомилась Наруга, зная, что отмалчиваться ещё хуже.
— Фееричного красавца, — поправилась Ракна. — Такого, как тот, у которого ты отжала двадцать процентов акций. Помнишь? Он ещё так смешно выпячивал грудь и верещал, что его папаша тебя поймает. Классно мы тогда гульнули. Наш милый папашка две недели не просыхал. И не вылазил из постели той крашеной стервы, которая раздела его до подштанников. Она красивей меня? — придирчиво уточнила балаболка.
— У неё были отменные зубы, — припомнила Наруга. — И она моложе тебя, — ядовито констатировала она.
— Сука! — шикнула Ракна и рассмеялась.
Ей было уже двадцать, когда злобную наглую многожды битую красавицу — бывшую студентку престижного университета — выставили на торги. Обнажённая нимфа, увязанная по ногам и рукам силовыми ремнями, зыркала по сторонам бешеной собакой — искала, до кого бы дотянуться зубами. Ажиотаж вокруг этой сволочной драгоценности разгорелся нешуточный. Обычное тривиальное насилие над женщиной — штука скучная. А вот предварительные ласки в виде старых добрых беспощадных измывательств — на это не жаль раскошелиться. Сам Блуфо — изрядный бабник и гурман в сексе — проигнорировал прелестную стерву. Зверским страстям он предпочитал изысканность и высокотехничную изощрённость процесса. Но капитан не пренебрёг горячим желанием своей талантливой дочурки Наруги заполучить приглянувшуюся игрушку.
Хотя этот отеческий жест мог стоить его команде совершенно ненужной драки на групповом поединке. На поединок он — к немалому удивлению зрителей — благословил свою любимую девочку. И та устроила претендентам на её Ракну такие предварительные ласки в виде старого доброго кровавого месива, что ещё до оргазма две трети участников поединка ретировались. Их поняли правильно: они не бежали от бабы. Они благоразумно не подставились сумасшедшей потрошительнице ради какого-то обольстительного мяса. С безумцами разумные люди не связываются. Безумцев ведёт сам дьявол, в которого — в отличие от бога — верило куда больше народа. Особенно тех, кто в силу профессии ходил под богом.
Последующие пятьть лет Наруга защищала свою Ракну склочной кошкой, стоило ту задеть хотя бы пальцем. Даже скопила любимице приданое и пыталась пристроить лапулечку замуж. Но паршивка вцепилась в новообретенную сестру мёртвой хваткой. Все увещевания — мол, сгинешь вместе со мной — от неё отскакивали. Хоть титановые болты на лбу гни! В тот день, когда на папашу Блуфо науськали целых пять команд захвата и всё-таки взяли, Ракна могла уйти. Но не ушла. И в столичной тюрьме столичной планеты Славянской лиги вела себя, как ни в чём не бывало. Словно прожила на свете всё, что ей причиталось. И теперь со спокойным сердцем может сдохнуть довольная сложившейся жизнью.
Понятно, хорохорилась. Наруге было так мучительно тепло от её присутствия, что первый панический страх смерти она задушила быстро и успешно. Успокоилась, приняв судьбу, как прежде всю свою жизнь училась принимать свой драконий облик. Ракна же, казалось, была спокойна изначально — с момента, когда её опутали силовые ремни. Эта прелесть — почти закончившая университет приличная барышня — была бесбашенней самой Наруги. Драться она не любила — и не собиралась учиться. Но была прирождённым бойцом, что признавали все мужики их конторы. Блуфо как-то высказался, что Ракна напоминает ему любимую охотничью собаку — такую, что вечно валяется у камина обожающего её хозяина. Но, стоит заквакать охотничьему рогу, как та срывается с места! Несётся, как полоумная, упиваясь погоней. И рвёт в клочья любую добычу…, что вообще-то, стоило доставить к хозяйскому столу.
— Обожаю сообщать об этом из засады! — плотоядно потёрла руками Ракна, выдёргивая подругу из опостылевших раздумий. — Ты такая беззащитная, когда умничаешь, размышляя. Дорогая, время!
Наруга вскинулась, ан поздно. Система обеспечения её точки дислокации омерзительно взвизгнула, и выстрелила в заключённую тонким жалом инъектора. В принципе, сбежать от этой пакости так и так не выходило. На шести квадратных метрах дистанционный инъектор достанет пациентку в любой точке пространства. Злило не это. Рану в боку — пока их тащили в столицу — ей запустили, пренебрегая церемониями с преступниками. В камеру знаменитую бандитку втащили уже в беспамятстве. Единственный визит тюремного врача закончился вполне квалифицированным диагнозом и добросовестным планом лечения. Лечебный блок преступнице с такой поганой репутацией не полагался — рожа треснет, как говаривали братья-славяне. Словом, всё в порядке, кроме одного обстоятельства: никаких «обезболивающих» программа лечения не предусматривала. А бесплатно отпущенные на неё лекарства доставляли массу непередаваемых ощущений даже телу неформатной Дылды с железными нервами.
— Хочешь, почитаю? — старательно скрывая жалость к подруге, предложила Ракна.
Наруга уткнулась носом в коленки и застонала, чтобы не завыть. Заскрипела зубами, через силу выдавив:
— Да…вай…
— Тебе эпическое или любовное с томлением? — предложила на выбор подруга, подкатившись к самому краю своей клетки.
— Да…вай! — всхлипнув, выбрала Наруга.
— Ты сама напросилась на мою инициативу, — предупредила Ракна. — Оно будет любовное во всей возможной драме событий. Однажды прекрасный отважнейший принц пошёл прогуляться по парку…
— Чтоб ты… подавилась…, - прохрипела Наруга сквозь слёзы. — Лучше… сдохнуть…
— Потерпи немного, может, и повезёт, — рассудительно заметила Ракна.
И продолжила пытку слащавой тупой балладой, состряпанной каким-то дебилом. Как барышня образованная, она искренно полагала, что добротная душевная мука заставит заткнуться любую физическую боль.
Глава 2
Ракна, как в воду глядела. «Везучей оторве» — как прозвал Наругу папаша Блуфо — реально повезло даже тут. Через пару деньков к ним — в камеру смертников — подкинули двух воровок. Чистокровных славянок и чистейшей воды проходимок. Вот уж воистину: как такие выживают в Славянской лиге, повёрнутой на борьбе с преступностью, непонятно. Впрочем, судя по экстерьеру новеньких, выживают плохо и нерегулярно: обе соседки носили на себе следы борьбы со своими захватчиками. А уж мастеровиты лихие подружки были просто на зависть. Это самое мастерство оказалось воистину многогранным. Воровки умели не только вытаскивать и тащить прочь, но и протаскивать запрещённое в самых неведомых местах своего организма. Судя по неподражаемому профессионализму местных тюремщиков, у Наруги с Ракной таких мест не было.
У высокой — ростом с Наругу — пухлой, русоголовой, кареглазой и жутко ленивой Гранки они были. Эта волшебница вышла из легендарного воровского рода, изничтожить который на корню властям Славянской лиги никак не удавалось. Они могли себе позволить лишь временную передышку, покуда очередное поколение паршивого семейства не достигнет подросткового возраста. Работать же в семье Гранки — по словам её коллеги Бинки — начинали рано, презрев права детей на детство. Сама Бинка от подружки отличалась ростом — на полголовы ниже — голубыми, как небо, глазами и шикарным загаром. Надзиратели — нормы, что соответствовали физическим стандартам Земли — изрядно веселились, обзывая камеру, где собрались такие великанши, конюшней. А её обитательниц исключительно кобылами.
Воровки появились в камере как раз в тот момент, когда Наруга схлопотала очередную порцию бесплатной медицинской помощи — прямо у них на глазах. Силовые ремни на момент подселения в камеру пригвоздили старожилок к стене — система внутреннего распорядка отключила периметры точек их дислокации. Чтобы вертухаи не влипли — авторитетно объясняла после Бинка. Тем по инструкции надлежало лично водружать очередной объект на точку. Надзиратели пренебрегали этим пунктом инструкции — полагали, что объекты дотопают туда собственным разумением.