Мой варвар (ЛП) - Диксон Руби. Страница 15

— Боже, Харлоу. Самое время взять себя в руки.

— Хар-лоу, Рух, — произносит он сексуально. Мда, догадываюсь я, о чем он думает. Он снова прикусывает мою ладонь.

Я вытаскиваю свою руку из его хватки.

— Сначала, бесстыдник, я должна закончить распутывать твою шевелюру.

***

Вот только мне так и не удалось это сделать. Я засыпаю где-то посреди моей долгой, очень сложной задачи, и лишь смутно помню, как Рух вынимает из моей руки расческу и укутывает меня шкурами.

Тем не менее, когда я просыпаюсь утром, меня приветствует неожиданный сюрприз. Над вновь разведенным костром, шипя капающим на угли жиром, жариться свежее мясо, а мужчина, переворачивающий сейчас это мясо, чертовски великолепен и умопомрачительно красив.

Застыв и не веря своим глазам, я в полном шоке пялюсь на Руха, который перевоплотился в совсем другого мужчину. Пока я спала, он закончил расческой расчесывать свои волосы. На его голове больше нет буйно-лохматой дикости, его волосы гладким водопадом падают вниз по его спине, делая двойные гребни его рогов намного более вызывающими, поскольку они выгибаются дугой от его лба. Он очень похож на одного из племени Вэктала, и меня сразу же накрывает новое ощущение «дежа вю». Но на самом деле Рух не так уж и похож на кого-то, кого я помню. От него по-прежнему веет дикостью, поскольку, сидя на корточках возле костра, он абсолютно голый.

Любуясь этим зрелищем, я облизываю губы. Оно очень даже неплохое и красивое для девушки, которая, проснувшись утром, имеет удовольствие это лицезреть. Лежа под покрывалом, я потягиваюсь, чувствуя себя совершенно замечательно. Совершенно… взволнованной из-за того, что готовит нам будущее.

Потому что, есть ли вообще у нас с этим мужчиной какое-либо будущее? Только мы с ним, вдвоем, против всего остального мира?

Меня… это вроде устраивает. Очень, очень даже устраивает.

РУХ

Путешествие, когда рядом идет Хар-лоу, очень отличается от моих путешествий в одиночку. Мне, конечно же, приходиться идти более медленным темпом. Я не могу уходить и охотиться всякий раз, когда пожелаю. Я должен постоянно помнить о характере окружающей местности и существах, которые обязательно нападут, или местах, которые могут представлять угрозу для ее хрупких лодыжек.

Но… я им наслаждаюсь. Каждое мгновение бодрствования является огромным счастьем. Каждую ночь я притягиваю ее к себе и даю ей своим мягким телом крепко прижаться к моему более крупному. Каждый день преисполнен чувством огромного восторга, и рядом есть кто-то, с кем его разделить.

Я даже вообразить себе не могу возвращение к моей прежней жизни, где нет ее. Она — мое все. Постепенно я ловлю себя на том, что мне удается приспособиться угождать ей. Если она отдает предпочтение в мясе, я стремлюсь его отыскать. Я приканчиваю свою дичь с большой осторожностью, зная, что Хар-лоу захочет сохранить шкуры или мочевые пузыри для готовки. Я постоянно ношу с собой свою сумку и обеспечиваю тем, чтобы у нас было достаточно топлива для ночного костра.

Я абсолютно всегда слежу за тем, чтобы она была в тепле и безопасности.

После целого дня ходьбы пешком мы ужинаем, устроившись у костра, и она проводит штуковиной, которую называет «расческой», по моим волосам. Ей нравится их расчесывать и, когда она прикасается ко мне, то издает тихие урчащие в горле звуки. А что касается меня? Я лишь желаю быть рядом с ней. Ее маленькое личико — последнее, что я вижу перед тем, как заснуть, и первое, что я ищу, когда просыпаюсь.

Иногда то, что она здесь, рядом со мной, по-прежнему кажется мне сном, и, боясь проснуться, я прижимаю ее к себе еще крепче. Боюсь, что проснусь и снова окажусь совершенно одиноким.

По мере того, как мы идем, окружающий нас мир меняется. Поверхность земли становится более плоской, а сугробы все менее глубокими. Я начинаю ощущать в воздухе запах соли больших вод, хотя понятия не имею, заметила ли это Хар-лоу. Деревья меняются, становясь колосовидными и более высокими, а стада двисти, которые в горах в изобилии, сводятся к немногочисленным одиночкам. Здесь теплее, и даже Хар-лоу, кажется, дрожит все меньше. Я рад этому.

Я прилагаю все усилия, однако до моей пещеры этим вечером мы не добираемся. Шаги Хар-лоу все больше замедляются, а когда мы останавливаемся на отдых, от усталости она валиться на землю, и поэтому я решаю сделать здесь привал на эту ночь. Мы можем добраться туда следующим утром. Мы заползаем в шкуры, и я тут же протягиваю руку к ее маленьким складкам, ожидая обнаружить ее уже влажной и полной желания.

Вместо этого Хар-лоу отталкивает мою руку.

— Нет. Плохосебячувствую.

Я хмурю брови. Она устала? Ее лицо кажется напряженным, а обычно она приветствует мои прикосновения, и не важно, насколько она устала. Вместо этого она от меня отодвигается, ровно настолько, чтобы наша кожа не соприкасалась, и, свернувшись в своих шкурах калачиком, пытается уснуть.

Я чувствую себя… странно. Не могу подобрать слово. Все, что я знаю, так это то, что все это кажется… неправильным, и это делает меня несчастным. Я перебираюсь к костру и сажусь там, присматривая за ним в течение нескольких часов и наблюдая за ней, как она урывками дремлет. Она кажется такой же беспокойной, как и я. Моя грудь пульсирует и напевает, настолько громко, что кажется, будто она подобно землетрясению сотрясает мои внутренности.

Что-то не в порядке. Но что именно?

Следя за костром, я уже начинаю клевать носом, когда Хар-лоу начинает кричать. Это звук боли и тяжелых утрат, и я тут же вскакиваю на ноги, ужасно испугавшись за нее. Я не уследил? Что-то укусило ее? Она что, ранена?

Но когда я притягиваю ее к себе, ее веки трепещут, словно она потерялась во сне, а ее грудь дико поднимается и опускается в том же самом бешеном ритме, что и моя собственная.

— Нет, — издает она слабым голосом. Хар-лоу не смотрит на меня. Вместо этого она трясет головой, словно спорит с невидимым человеком. — Тыговорилонаневернется!

— Хар-лоу, — я похлопываю ее по щеке, потом провожу по ней пальцами. Что ж происходит?

ХАРЛОУ

Она вернулась.

Я знаю, что опухоль вернулась, потому что имеются все симптомы. Я сажусь и осматриваю лагерь, но все размыто и у меня двоится в глазах. Два костра, два Руха, два дерева, когда должно быть всего лишь по одному. Никаких красок; мир состоит из черного и белого. Это еще один признак. Голова у меня трещит, и все мое тело вибрирует.

Все точно так же, как было раньше.

Она не исчезла. Компьютер корабля солгал мне. Мой кхай не уничтожил опухоль мозга. Она пребывала в дремлющем состоянии, выжидая, когда моя защита ослабеет. Я поднимаю руку перед своим лицом. Та дрожит. Я осознаю — это еще один симптом опухоли, оказывающий давление на мой мозг.

— Нет, — кричу я, сжимая свою руку в кулак, пытаясь заставить ее перестать дрожать. — Ты говорил, она не вернется! Ты говорил, что опухоль уничтожена! Что ее там больше нет!

— Харлоу, — компьютер упрекает меня. — Существуют определенные правила, а ты их не соблюдаешь. Ты очень многое требуешь от своего кхай, но взамен ему ты не даешь ничего. Чего ты ожидала?

— Что ему нужно?

— Харлоу.

— Что?

— Харлоу, — голос компьютера окружает меня повсюду. Он в моей голове, рядом с опухолью, которая полна решимости убить меня. — Харлоу. Харлоу…

Испустив отчаянный крик, я резко просыпаюсь, словно мне плеснули водой в лицо. Пытаюсь заставить глаза сфокусироваться на лице — одном, четко очерченном лице — которое находится в считанных дюймах от моего. Нет никакой размытости. Никакого двоения в глазах. Я похлопываю языком по своему нёбу. Никакого приступа. А тряска, которую я ощущаю? Это — моя вошь, напоминающая мне, чтобы я спарилась с Рухом. Она вибрирует настолько сильно, что такое ощущение, будто внутри моей груди, как в ловушке, заперта моторная лодка.