Мой варвар (ЛП) - Диксон Руби. Страница 30

— Я этого не помню, — я поглаживаю ее по спине, пока она устраивается у меня под рукой. — Помню только, что мой отец звал меня Рухом.

— Но это же твое имя. Просто его часть.

Соглашаясь, я отвечаю ворчанием.

— Ну что, доволен, что заимел братишку?

— Не знаю.

— Слишком много изменений для одного дня, — снова повторяет она. — Сегодня утром были лишь ты и я, и побережье. А теперь мы уходим, и все меняется.

Очевидно, что я не единственный, кто обеспокоен. Я крепко прижимаю ее к себе.

РУХ

Хар-лоу всю ночь спит тяжелым сном, а на следующее утро она выглядит еще более уставшей, чем обычно. Она потирает бок, когда думает, что я не вижу, и клянется, что с ней все в порядке.

Это лишь еще раз подстегивает мое желание отвести ее к целительнице. Это единственно правильное решение. Раньше я был сильно зол, что на нашем побережье объявились плохие. Теперь я за это очень благодарен. Хотя чувствую я себя как-то странно.

Пока Хар-лоу маленькими кусочками съедает немного валеного мяса и запивает его маленькими глотками воды, я собираю последнее из вещей, что нам понадобятся в пути. Еще мяса, еще кожаных мешков с водой. Еще шкур для Хар-лоу и подушек, которые ей так нравятся. Ее туники, мягкие пеленки, которые она сшила для комплекта, и все прочее, о чем я мог только подумать, с чем справлюсь, неся на своих плечах. К тому времени, когда появляются Лииз с Рáхошем, мой мешок уже разросся горой.

Просто я не хочу оставлять ничего, что может понадобиться моей паре.

При утреннем свете Рáхош еще больше похож на моего отца из моих воспоминаний. Когда он поворачивается в сторону и его шрамы не видны, его лицо — точно как у Вáшана. На меня вдруг, словно ударом молнии, обрушиваются воспоминания о пережитом одиночестве, обрушиваются настолько сильно, что меня пошатывает. Мой отец умер очень, очень давно, и все ровно я по-прежнему по нему тоскую. Видимо, я буду тосковать по нему до конца своей жизни.

Рáхош чувствует тоже самое? Помнит ли его так, как помню его я?

Пока я смотрю, Лииз садится рядом с Хар-лоу и, не прерывая болтовню, ест собственную еду. Я изучаю моего брата, затем кладу на пол мой мешок с упакованной поклажей.

— Пойдем со мной.

Он смотрит на меня пристальным взглядом, а на спине у него свой собственный мешок с упакованной поклажей.

— Зачем?

— Я покажу тебе кое-что, — взмахом руки я призываю его поторопиться. — Идем же.

Он переводит взгляд на свою пару, и в нем явно отражается неуверенность в необходимости оставлять ее здесь. Я очень хорошо понимаю эти чувства. Лииз, однако, отмахивается от него и наклоняется вперед, чтобы прошептать Хар-лоу что-то, что вызывает легкую улыбку на ее лице. Я рад, что у нее есть подруга, у которой к тому же тоже будет малыш. Это ее успокоит. Я знаю, она волнуется. И вдруг я чувствую глубочайший стыд и позор за то, что моя пара вся испереживалась, а я не в состоянии унять ее страхи.

Однако меня ждет Рáхош, и поэтому я отбрасываю в сторону свои печали. Раз он сын моего отца, как он утверждает, он захотел бы увидеть место его последнего пристанища. Взглянув напоследок на свою любимую пару, я хватаю копье и выхожу наружу. Мгновенье спустя незнакомец следует за мной.

В то время как направляемся вниз к побережью, мы не говорим ни слова. Правда, он выполнил обещание, поскольку никого из остальных поблизости нет. Никто нас не останавливает, чтобы поговорить. Такое впечатление, будто мы одни, хотя я знаю, что много плохих ждут совсем рядом, прямо за следующей грядой скал.

И тогда мы уже стоим перед пещерой моего отца. Я на мгновение замираю. Ну, мне кажется, это очень… личное. Чувствую себя так, будто собираюсь выставить напоказ весь свой мир этому незнакомцу, которого я не знаю, но у которого мое лицо. Разные мысли спорят и ссорятся в моей голове. Он — плохой, но… все же мой брат. Разве мой отец не хотел бы этого? Тяжело вздохнув, я прислоняю свое копье к стене скалы и приседаю на корточки, чтобы забраться в пещеру.

— Сюда, — говорю я Рáхошу резким голосом. Независимо от того предпочтет он следовать за мной или нет — решать только ему.

Я заползаю в небольшое помещение и усаживаюсь на колени возле груды камней, покрывающей кости моего отца. До сих пор я помню тот день, когда затаскивал сюда его мертвое тело, те долгие часы, которые на это потребовались, и бесконечные походы, чтобы насобирать побольше камней, потому что одна лишь мысль о том, что падальщики раздирают его до костей, была нестерпимой. Тогда я был еще маленьким комплектом и безнадежно одиноким.

Печаль того дня наполняет меня, и я склоняю голову. Мой отец.

Тут я слышу тихий шум и поднимаю глаза. Там Рáхош, его длинное тело согнуто, чтобы заползти в пещеру после меня. Его покрытое шрамами лицо обращено в мою сторону, но смотрит он на аккуратную и опрятную груду камней, которая является последним пристанищем нашего отца. Его взгляд обращается к ожерелью, висящему со скалистого выступа, и неприкрытая скорбь искажает черты его лица.

— Оно принадлежало моей матери, — говорит Рáхош спустя некоторое время. — Нашей матери. Я помню, как он надел его себе на шею после ее смерти.

Мое сердце испытывает боль при одной лишь мысли о ней.

— Я ее вообще не помню.

— Ее звали Дайя, — в его голосе слышится скрежет, и он не хочет смотреть на меня. — Я сам мало что помню о ней, только то, что ее живот был округлен тобой, когда отец забрал нас с собой. Она резонировала для него дважды. Первый раз со мной, а потом через пять лет с тобой, — его взгляд скользит ко мне. — Она не любила нашего отца.

Я свожу брови.

— Но… они же резонировали.

Я думаю о Хар-лоу, о ее груди, мурлычащей подо мной. Это наполняет меня таким удовлетворением и радостью. Я себе даже представить не могу обратное.

— Она любила другого. Я это очень хорошо помню. Вáшан ей даже не нравился.

Вáшан. Имя отца. Слова Рáхоша наполняют меня гневом, но я хочу узнать больше. Он знает о моей семье такое, что я не могу знать, и я жажду ответов.

— Но я же здесь.

— Никто не может отвергнуть резонанс, — категорически заявляет Рáхош. Он протягивает руку и дотрагивается до одного из камней на могиле отца. — Хектар — отец Вэктала, к тому же и вождь — решил, что они должны родить этот комплект ради обеспечения продолжения племени, но она не обязана с ним жить. Она могла вернуться к паре своего сердца.

Я сжимаю губы при одной мысли об этом. Не удивительно, что мой отец их так ненавидел. Они удерживали его пару от него.

— Наш отец решил, что такой ответ его совершенно не устраивает. Он взял нас с матерью с собой на один из своих охотничьих походов… и больше никогда не возвращал ее обратно. Он просто уводил ее все дальше и дальше от племени. Не сюда, — он поднимает голову. — Я бы запомнил запах соли. Но он удерживал ее и прятал. Она не была охотницей и не знала, как найти дорогу, чтобы вернуться к племени. Я помню, как она плакала много дней и ночей. Но отец и не думал изменить свое решение.

Чувствую я себя так, будто внутри меня заложен камень.

— А потом родился ты, и напряжение между ними, казалось, исчезло. Наверное, впервые после ухода из пещер мать была вполне счастлива. Она любила тебя. Ее крошка Мáрух. Помню, как она говорила это снова и снова. Это — одно из моих последних воспоминаний о ней, — он резко отводит взгляд, обратно к ее ожерелью. — Са-кoхчк трудно убить шестерым охотникам. Ты только представь попытку убить его одним мужчиной вместе с его парой и маленьким мальчиком, — он качает головой и потирает рукой челюсть. — Мать была полна решимости помочь, потому что знала, что если мы не получим для тебя кхай, ты умрешь. Они убили его, однако мать во время охоты погибла, а я был покалечен, — рукой он касается своего лица, глубоких шрамов под сломанным рогом. — Я немногое помню после этого. Только то, что отец вернул меня в племя для того, чтобы залечить раны, и там меня бросил. Я никогда не понимал, почему он не остался со мной жить, — его взгляд скользит ко мне. — Теперь знаю. Он сказал мне, что ты умер, но это, как оказывается, было ложью. Он просто не хотел возвращать тебя в племя. Со мной у него не было выбора.