Паноптикум (СИ) - Лимова Александра. Страница 12

Ноги стали ватными и он толкнул меня вперед, подсказывая взять упор на локти и ударяя пальцами внутри. Уже двумя. Ударяя сильно и кпереди. Срывая последние крупицы понимания происходящего в начинающийся рев пламени, собирающегося из обжигающего свинца утяжеляющего низ живота и горячим жаром расходящегося по спавшимся от огня венам.

Это дикое ощущение нарастало с каждым движением его пальцев.

А ритм все нарастал. Становился жестче, грубее. Меня рвало изнутри, толкало к пределу. И чем ближе к нему, тем труднее становилось дышать, сложнее глушить стоны убиваемого им тела. Он вошел во вкус, а я стала зависима от этого. Уловил момент, когда я была в милисекунде от оргазма, уже стянувшего все внутри в подготовке. Уловил момент и остановился. Это было самое жуткое ощущение в жизни, когда тело взвыло и заелозило, а нутро зло прорычало.

Он тихо, сбито выдохнул, сжал грудь и ударил пальцами второй руки особенно сильно в предпоследний раз. И в последний.

Меня не порвало. Нет. Меня разнесло изнутри.

Осознание мира в мелкодисперсную горячую пыль, тело в дикую неукротимую дрожь, когда меня захлестнуло цунами адского пламени, выкручивающего мышцы и жилы непередаваемым наслаждением.

Несколько секунд и растворение безумия в слабости, заполняющей тело и возвращающей разум на землю с ее правилами.

О, это было просто охуенно. Меня довели до оргазма пальцами. До такого оргазма, что я только со второй попытки соскреблась со стола и попыталась встать ровно, рвано оправляя одежду и мучительно кривя лицо. Эта мразь определенно сечет в сексе, определенно, да. И я бы с удовольствием с ним трахалась, я бы с ним флиртовала и даже с охотой бы попыталась вступить в нормальные отношения. Только если бы он был не он.

Асаев сидел на краю стола и восстанавливал дыхание пока я, повернувшись к нему спиной, скатывала колготки пошедшие почти до колен стрелками и пыталась не заржать. От пиздеца. Вот чего тут плакать-то? Тут пиздец. Он совершился. Напоследок хоть поржать. Пусть и с эхом отчаяния.

Злобно скинула туфли, чтобы снять дерьмовый капрон, а позади щелкнула зажигалка и по рецепторам ударил сигаретный дым, вызвав желание покурить.

Уперлась рукой в столешницу, в другой сжала подратый капрон и стопой одевала вторую лодочку, когда меня за руку, которой я опиралась о стол, рванули назад.

Прижал меня спиной к своей груди, скрестив мне до состояния обездвиженности руки и шире развел колени придвигаясь на столешнице к моим ягодицам. Выдохнул дым в сторону и положил подбородок мне на плечо, задумчиво глядя на наше отражение в стекле напротив. В его правой руке у моего лица тлела сигарета, я бросила на нее взгляд и отвернула голову в противоположную от него сторону.

— Я на тебя подсел. — Тихо то, что мы оба поняли еще вчера. Не отпуская мои кисти, поворачивает руку так, чтобы отстранив пальцы с сигаретой, они оказались у моего лица. — Затянись.

Я не хотела перебирать варианты, думать, не хотела вообще ничего. Тело уже остыло. Мозги уже работали. Дамоклов меч тоже уже висел.

— Я не курю такие, — выдавила я, чуть повернув голову, чтобы пробежаться взглядом по серебристой надписи на фильтре. — Дрянь пафосная.

Он нехорошо усмехнулся и до хруста сжал мои кисти, потому что прекрасно понял, что последнее я сказала не о сигаретах.

Вместе с моими руками повел сигарету к своему лицу и глубоко затянулся, глядя на мое отражение, отвечающее ему откровенной ненавистью во взгляде.



Он, не выдыхая, потянул мои руки вместе со своими к пепельнице справа от нас, чтобы затушить сигарету. Протестующе дернулась, почти зарычав и он выдохнул дым вплетающийся мне в волосы и скользнувший по коже шеи и следом за ним… укусил. Но снова до ювелирной границы, за которой начиналась трезвящая боль, а перед которой было будоражащее кровь пьянящее ощущение слабости.

Его язык по укусу на шее под тихое краткое шипение сигареты и он расслабляет пальцы на моих кистях.

Снова дернулась, снова сжал. Сдавил мне руки перекрестом у моей груди и с упоением скользнул языком мне по шее. Сука. Порочная, развратная, хищная сука, которая не собирается насиловать, она вызывающе верно и опасно вкусно поджигает мне кровь, теснее прижимая к себе и шире разводит свои ноги чтобы придвинуться и прижаться эрекцией к зудящей под тканью коже моих ягодиц.

Размыкает перекрест моих рук, но не отпускает кисти. Дышит мне в затылок чуть учащенно, и ставит мои руки так, чтобы я накрыла пальцами свою грудь. Слабое на автомате сопротивление, потому что кровь снова отравлена жаром и снова подстёгивающее прикосновение зубов мне в шею.

Почувствовала, как у меня лицо перекашивается, потому что внутри снова началась борьба всего и со всем. Ощутила, как под давлением его пальцев на мои, я начинаю проигрывать разгорающемуся внутри пламени. Начинаю проигрывать быстрее, когда он сводит свои ноги так, что я чувствую сильный нажим его бедер на мои и у меня срабатывает животный рефлекс — еще до того, как доходит до разума сдающего под напором горячего хаоса, я подаюсь ягодицами назад и тесно вжимаюсь в его пах. Выгибаясь от ударившей вниз живота тяжести и напитывая ее силой, сжимая свои пальцы на своей груди. Откинула голову ему на плечо, прикрывая глаза, сосредотачиваясь на стремительно струящемся под кожей дурмане, кусая губы, потому что тяжело стоять, неудобно, но отодвинуться сейчас смерти подобно, потому что ярый протест опьяненного нутра вспорет мне тело. Поэтому придвигаюсь бедрами к нему. Еще теснее.

А он ведет моей рукой вниз, мне по животу, по бедру и мои скрюченные судорогой пальцы цепляют ткань юбки и уводят вверх, пока все внутри сжимается от горячего языка и губ, оставляющих след на коже шеи и запускающих неистовство в вены. Ведет моими пальцами по уже безнадежно мокрому белью до точки. Срыва. Кипения. Нажимает на нее моими пальцами посылая по телу сильнейший импульс до замершего сердца, до срыва дыхания, до прогиба в пояснице от невыносимости происходящего. До безотчётного стона. Который уходит в его сухие, горячие, полуулыбающиеся губы, когда я поворачиваю к нему лицо.

Он проводит языком по моим губам, на мгновение прижимается к ним и убивающе медленно ведет моими пальцами по ткани белья, по новой возможности срыва в ад, задает ритм моим пальцам, снова прекрасно выбирая грань силы нажима: сильнее — вызвать отторжение огня в венах дискомфортом, слабее — слишком долго.

Прижимаюсь к нему теснее, не замечая, как сама подстраиваю частоту движений пальцами, не могу отвести глаз от его улыбающихся губ находящихся на расстоянии дыхания. Чувственных, сухих от учащенного дыхания, смешивающегося с моим.

Он подсказывает второй рукой, находящейся поверх моих пальцев на груди усилить нажим, его улыбка смазана в прикусе нижней губы и я сама ускоряю ритм, потому что этого потребовала кровь, горящая синим пламенем при виде этого полуприкуса.

Он снял пальцы с моей груди, приобнял этой рукой, а второй удерживает ритм, ускоряет, срывая новый стон, который гасится подушечками его пальцев легших на мои кривящиеся от невыносимости происходящего губы. Ускоряет ритм пальцами одной руки, а пальцами другой давит на губы сильнее, сжимая мое плечо нажимом локтя и я уже на грани. Язык сам скользит по его указательному пальцу, прежде чем я смыкаю на нем губы, закрывая глаза. И он резко отстраняет свою и мою руку от низа живота.

Я тихо заскулила, ощущая как разочарованием до боли скрутило сосуды в теле, как гасится огонь, который готов был накрыть с головой. Он убирает палец с моих губ и я открываю глаза, мучительно вглядываясь в горячий мрак насыщенно карих глаз.

Он подается вперед и целует, но притронуться мне к самой себе не дает, сжимает в объятиях лишает пространства и движения, сжимает теснее до скраденного дыхания, до его обрыва, до отчаяния ревущего в теле, судорожно цепляющего за уходящий полог обещанного разрыва мира. Это полосует на части. И я толкаю его. Толкаю требовательно. Спиной на стол. Толкаю сильно и требовательно, полностью повинуясь голосу внутри жадно кричащему это сделать немедленно, прямо сейчас. И он подается. Размыкает руки и откидывается спиной на столешницу, взяв упор на левый локоть, а второй рванув меня за предплечье на себя, помогая забраться на него и оседлать. Мое тело ведет на нем, ведет от того, насколько сильно желание, что заставляет ерзать, тереться о его пах.