Паноптикум (СИ) - Лимова Александра. Страница 24

Прикрыла глаза, слушая медленно приходящее в норму сердцебиение. Коридор, спальня.

Рухнул со мной на постель, но выставив руку над моим плечом, чтобы не придавить.

Отстранился, глядя мне в глаза. Долго, пристально, не моргая. Уголок его губ слабо дернулся в пародии на полуулыбку. Эмин прикрыл глаза и едва заметно качнул головой. И упал на спину рядом. Глаза полуприкрыты, взгляд в потолок.

А у меня чувство было такое… непередаваемое. Будто… хер знает, как будто обнаженной была. Только не телом.

— Раунд второй? Ты не кончил. — Мой голос был абсолютно ровным. Насколько позволяло останавливающееся дыхание. Но эмоции были ровные, ни грамма не выдающие того пиздеца, что внутри смазывал сход оргазма.

— Нет. — Асаев зевнул, прикрывая рот кулаком и скосил на меня ироничный взгляд. — Мне не семнадцать и я не стреляю как из пулемета несмотря на обстоятельства. Я, походу, пас. Возраст, что тут скажешь.

Я прикусила губу, качая головой и подавляя тихий смех. Перевернулась на бок, задумчиво вглядываясь в его усталое лицо, прикрывшее глаза. Ты полон сюрпризов, Асаев.

Очень опасных для меня сюрпризов. Потому что я едва подавила порыв прильнуть к нему. Придвинуться ближе, чтобы ощутить тепло его тела и окончательно успокоить себя и хаос. Без всякого пошлого намека придвинуться. Просто быть ближе. Даже понимая, что это скорее всего, был очередной его идеально просчитанный шаг.

— Не будешь действовать по соображениям совести, да? — повторила я его фразу, внимательно следя за его мимикой. Но он себя не выдал.

— Отстань, жэнщина. Сказал же, я устал. И смирись, что периодически так и будет. Но если не смиришься, помни, что левому мужику подпишешь смертный приговор. Да и себе тоже. Так что давай рот затыкай и проваливай к Морфею часов до четырех. Разбужу. У меня на девять вечера встреча, организуешь по стандарту.

Я прикусила губу, чувствуя как все внутри затихает. Как наконец-то все затихает. И как это было оказывается тяжело.

— Большие черные мусорные пакеты приготовить? — слабо съязвила я, прикрывая глаза и только тут понимая, как же сильно я устала.

— Естественно. Еще ножи, автоматы, пулеметы. И утюг с паяльником. — Эмин сжал мое плечо и потянул на себя, вынуждая лечь Ближе. И еще. На плечо. И негромко произнес, — не смотри больше НТВ, Ян.

* * *

Вечер первого января. В «Инконтро» посетителей почти не было. Тихая компания в малом зале, пара столиков заняты в большом. Я стояла у косяка отдельного кабинета и невидящим взглядом смотрела на последние приготовления для встречи Эмина. Смотрела и слушала голос Линки по телефону, рассказывающей, что пока стабильно хуево, что прогнозируют улучшения в ближайшие три дня и потом начнут подготовку к операции.

Сердце билось ровно, совсем ровно, но в него вплетались темные нити моей злобы и почти подавленного в голосе сестры отчаяния. Но пиздец был еще не завершен, поэтому она держалась. А нити уже настолько тесно сжимали сердце, что готовы были его вспороть.

Она начала спрашивать обо мне. Осторожно так, думая, что не имеет на это права, но другую тему для отвлечения она сейчас сгенерировать не могла. И я чувствовала, я прекрасно чувствовала, какой вопрос она хочет задать. Я даже думаю, что у нас одинаковой силы были навязчивые мысли о мразях, едва не убивших человека пришедшего отомстить за дочь.

— Все нормально. — Тихо ответила я и кивнула Валере, сказавшему, что сходит на бар.

— Яна. Не надо. — Она старалась говорить твердо, но внутри у нее тоже ревело, что надо.

Она знала о жаккардовых полотенцах.

— Ничего не будет. — Уверенно соврала я.

— Ян…

— Шрек, не разводи сопли и морализм. — Я прикрыла дверь, входя в пустой кабинет и села на диван, тщательно себя подавляя. — Сказала тебе, не будет ничего. Совсем ничего, понимаешь? Свидетелей нет, в ментовку заяву тоже не подать, возникнут вопросы, как, что, почему ты с ним в Москве… нет вариантов, Лин. Похуй на них. Главное Степаныч.

А пальцы свело судорогой. Линка поверила. Она всегда совершает эту ошибку. И так будет лучше.

Когда я отключила звонок, то подалась вперед к столу, скрестив на столешнице руки и положив на них голову, глядя в окно. Он обещал сутки. Через час он приедет разговаривать с кем-то, кто пытался скрыть от него левые деньги. Паяльник сказал не брать. Цивильный, хули. А мне бы паяльник не помешал, когда Гавриловых увижу. Тряхануло сильно и жестко. Твари. Ненавижу. Всегда ненавидела.

Телефон снова зазвонил. Эмин.

— Да. — Сердцебиение ускорилось.

— Отменяй застолье. Встречу перенес на завтра в это же время. — Он говорил абсолютно спокойно и ровно. — Их нашли. Через пятнадцать минут тебя заберу.

Набрал действительно через пятнадцать, но сразу сбросил, потому что я уже шла к парковавшемуся у ресторана внедорожнику.

Аслан за рулем, Эмин по телефону, я с сигаретой в окно. Ехали долго. За город. Я усмехнулась и закурила еще, чувствуя, что нити вспарывают, а кровь травится.



Потом был съезд на двадцать четвертом километре. Подлесок. Узкая дорога вдоль него, справа поле, укрытое ровным настилом снега.

Потом десять внедорожников друг за другом слева. Черные, тонированные. Цифры на госномерах разные. Только первая у всех совпадает — единица. Регион один, Московский. И буквы одни и те же: А, С, В. Асаев. Наверное, не тормозят.

Я усмехнулась, стоя перед Эмином у ног которого спокойно сидели его ротвейлеры, и перевела взгляд на него. В десяти метрах от колеи дороги в вытоптанном снеге пять мразей. Я боялась на них смотреть только потому, что нити все-таки вспороли, и я не сдержу того, что уже накрыло разум и пустило легкий мороз онемения под кожу. Поэтому я смотрела на Эмина.

А он смотрел на них. Задумчиво, оценивающе. На мгновение прикрыл глаза и глубоко затянулся. Перевел взгляд на меня. Выдох дыма вниз и в сторону. Между ним и мной меньше метра расстояния. Снег оседал на его коротких волосах, на коже черной куртки, таял касаясь темных длинных ресниц, смягчающих его взгляд, удерживающий во мне то, что рвалось изнутри.

Оно колотило в хлипкие двери разума и готово было сломить протравленные злобой и мандражем заграждения. Оно истерично и яростно вопило, что там, справа мрази. Требовало найти оружие. Палку, что-нибудь. Это может быть во внедорожниках. Мрази здесь. Они на земле. На коленях. Десять метров, стена людей Эмина. Они рядом. Их пятеро, Степаныч был один. Они проломили ему олову. Открытая черепно-мозговая. Мой Степаныч. Моя Алинка. И эти мрази рядом, они совсем близко. Я смотрела в насыщенно карие непроницаемые глаза и едва сдерживалась. Пальцы в карманах куртки скрутило ледяной больной судорогой.

— Посмотри на них. — Едва слышно с его губ в ночь, в тихий шелест снегопада.

Я с трудом сдерживаясь от резкого поворота вправо, перевела на них взгляд. По колее сначала. По вытоптанному снегу. И мышцы свело болью. Они на коленях в снегу, взгляды вниз. Тела крепкие, сильные. Гавриловы левее всех, почти с краю их мешает рассмотреть Аслан. Я хочу видеть. Хочу. Верхняя губа ползет вверх, потому что под кожей бьет ток, почти срывает в громкие щелчки нервы струн.

— На меня.

Его голос. Он едва слышный, но такой твердый, такой серьезный, пробирающий темное напряжение струящееся по жилам. Укрепляющий заграждения в разуме, уже почти сломленные, но я не могу отпустить лица мразей взглядом. Взгляд с одного на другое, с фигуры на фигуру, подмечала все. Каждая тварь могла это сделать. Пятеро против одного, слабого, не способного равно ответить, и являющегося правым… Пятеро против одного, шакалы ебанные… у нас в душевой таких придушивали полотенцем, так площадь давления больше, следы редко остаются… Главное попасть на шею прямо под челюсть мягким полотенцем и чтобы тварь перед тобой удерживали, чтобы назад не поддалась, ослабляя удавку… коленом упираешься в грудной и поясничный отдел позвоночника чтобы в пол вжать и скрутив полотенце на шее твари, пока ей башку удерживают, тянуть на себя. Рывком нельзя дергать, так убить можно… а тут надо рывком…