Паноптикум (СИ) - Лимова Александра. Страница 3

— Таки ж гены пальцем не раздавишь… — едва слышно прошептала я, понимающе кивнув и поднимая на него взгляд от пачки сигарет.

Степаныч горько усмехнулся глядя мне в глаза.

— Искала она тебя, да только законы-то у нас такие, что только дитю зеленый свет на поиски родственников, а вот наоборот ну ни нать. Галка пить начала, когда поняла, что бесполезно. Жалела очень, кляла себя, что родителям возразить не смела тогда… Не сильно уж серчай на нее, Галка сожалела, искренне сожалела. — Степаныч вздохнул и снова отхлебнул чая. Потянулся к моей пачке сигарет и зажигалке. — Поздно, конечно, однако ж случилось у нее осознание. — Степаныч выудил сигарету из пачки, встал и пошел к окну. — Не серчай, Янка, но и героиню из нее не делай. Склонны мы родителей оправдывать. Все мы склонны. Вот я хреновый отчим и Алинке об этом постоянно говорю. Чтобы не обеляла, как время мое придет. Чтобы знала, что я негодяй.

— Зачем? — заинтересованно приподняла бровь я, потягиваясь на стуле и разминая затекшие ноги.

— Потому, Янка, что когда мерзость оправдывать начинаешь, оно тебе душу и помыслы поганит. Вот оправдает меня Алинка и найдет себе такого же и будет мучиться. А надо вот оно? Пусть помнит, что я подлюка. — Степаныч с кряхтеньем уселся на узкий подоконник и, отодвинув тюль, стряхнул пепел в форточку.

— А чего не поменялся-то, Степаныч? — Усмехнулась я, вставая из-за стола и оправляя блузку. — Раз уж знал, что подлюка. Чтобы пока Алинка росла, то достойный пример видела.

Степаныч как-то возмущенно пыхнул и бросил на меня косой взгляд.

— Так что ж я врать-то буду? Что ж врать-то? Не мое это! Семья, застолья, добрые празднички и прочее. Ну, понасилую себя ради Алинки, так оно же во мне накопится внутри и сорвусь же. Вот и представь, что жил-жил ребятенок, все хорошо шло, верил он своему идеальному папке, а потом опять провал, папка забухал и из дома ушел. А потом вернулся, поплакал, прощения попросил и все снова хорошо. До срыва папкиного, потому что ну не его это. А ребенок снова верит… Самое страшное, Янка, это человека разочаровать. Вот верил он тебе, верил, а потом бац, и гнильца твоя наружу фонтаном и его с ног до головы забрызгало. — Степаныч покивал своим словам и сурово посмотрел на скептично хмыкнувшую меня. — Вот что страшно. Ты-то со своей гнилью проживешь, а вот когда она родному душу ломает, вот это страшно. Поэтому честным надо быть. Ну тварь ты и тварь, глаза замыливать не надо…. А так что? Ну, бухаю я, ну не вожу ее за ручку в школу, ну и так себе папаша, это ей знакомо и привычно, она знает чего от меня ожидать и что надеяться на меня не нать. Из меня это херня идет, не копится внутри, не начинает гнить, чтобы потом не взорваться и не запачкать ее и хорошо же! Она вот даже любит меня по-своему. Не врем мы друг другу это главное.

— На работу. — Поправила я, проверяя в сумке все ли с собой взяла.

— А?

— Тебе денег на опохмел-то дать? А то трясешься весь. — Я достала кошелек и пересчитала наличку. — Она работает и заочку в институте заканчивает, а не в школу ходит, Степаныч. Школу она закончила несколько лет назад.

— А, точно. Я же на последний звонок ходил! — в приступе озарения хлопнул себя по лбу Степаныч. — К Райке еще в полисадник залез, пионов у нее стыбрил, а то деньги пробухал и цветы не на что купить было. А как же без цветов-то? У девчонки последний звонок, а я к ней без цветов! Не порядок же! Сто рублев дай, я тебе через недельку отдам, чесслово.

Я тихо рассмеялась глядя в его печальное лицо и кинула на стол косарь.

— А Алинка? — закинув кошелек в сумку, я потянулась к пачке и выудила пару сигарет, оставив остальные благодарно кивнувшему Степанычу, сползшему с подоконника и оправляющему шторы трясущимися пальцами. — Когда ты к ней на последний звонок пришел, она обрадовалась?

— До этого сказала, что если не приду, то домой меня больше не пустит. Мол, хоть раз уважь, батяня. Так я бы и так уважил, чесслово. Ну и то, что домой не пустит тоже промотивировало. — Кивнул Степаныч, убирая кастрюльку с супом в холодильник. — Ты чаво, на сутки?

— Сегодня нет, к вечеру ближе приду. Алинка тоже где-то в это время вернется. Ты просыхать будешь или опять в запой?

— Ой, нет. Просохнуть надо, здоровье уже не то, так что я сегодня дома. Полы помою, цветы полью.

— Ага-ага, вещи постираешь и погладишь. — С охотой поддакнула я, скептично глядя на возмущенно посмотревшего на меня Степаныча. — Пирожков испечешь, да.

— А вот увидите! Вот увидите! — бормотал он мне в спину, пока я шла на выход и обувалась на пороге. — Все взяла? — Дождавшись моего кивка по джентельменски распахнул передо мной дверь обдав душманом перегара. — Все, я спать. Удачной смены, Янка.

Твои слова да богу уши, Степаныч, — думала я сутками позже. Когда было уже ничего не исправить.

Глава 2

Примчавшись на работу, быстро обежала зал, проверила халдеев, поморщилась, когда меня порадовали внеочередным вечерним вип-банкетом владельца ресторана, быстро накидав меню с поварами и баром, умчалась в молл. До нового года пять дней, пора преподносить дары административным попрошайкам.

Разбивалась в поклонах примерно до обеда, умаслив даже СЭСовцев миролюбиво намекнувших о грядущей «внезапной» проверке. Заглянув в подарочные пакеты, которые я едва втащила в их логово, уточнили число и время своего прихода. С любовью попрощалась с гадами и едва сдержалась от того, чтобы не поплевать им на дверь, когда выбегала из здания.

В ресторане дел оказалось по горло, но на нервы давил грядущий банкет владельца. Нет, это было не редкостью, просто… это код красный, короче. Потому что служба безопасности сегодня будет усилена и это означает только одно.

Я, прикусив губу, сжала в кармане ключ и вышла на задний двор ресторана, чтобы никотином успокоить натягивающиеся нервы.

Когда я подкуривала, мне позвонила Алинка, обеспокоенно спрашивающая вернулся ли домой Степаныч, а то уже неделю ни слуху ни духу от нашего любимого философа-пропойцы. Я ее успокоила тем, что наш возлюбленный алкаш вернулся и спросила как движутся дела. Они двигались, судя по всему, весьма херовенько, но что мне нравилось в моей сестре так это то, что она никогда не светила проблемами. Говорила по факту совершившегося пиздеца, когда эмоционально выгорать уже не имело никакого смысла. Ну, совершилось и совершилось, ничего не исправить, надо решать с последствиями. Вот и сейчас почти равнодушно сообщила, что с местом мы снова обломились и с ног до головы обматерила нашего потенциального арендодателя.

Я прыснула, затягиваясь сигаретой в укромном уголке двора. Мне нравилось, как ругалась Линка. Смешно, емко и с уникальными сравнениями.

— Да ладно ты забей, — примирительно произнесла я, воровато выглядывая из-за угла и молясь, чтобы владелец ресторана приехал не сейчас. — Ну, не выгорело с этим местом, так у нас через дорогу «Променад» через месяц открывается. Я узнаю сегодня, что там по части аренды, откроем мы с тобой этот сраный киоск с сигами. Дымные королевы, блять.

Алинка хохотнула и значительно спокойнее ответила:

— Там почти все забито, я уже узнавала. Только еще плавает место на втором входе. Гавриловых знаешь из шестого дома? Прыщавые такие и страшные. Одноклассники мои, на днях встретились, они сказали, что то местечко под цветы себе метят. Представь, Ян, торговый молл и эти двое там на входе под цветы себе шесть квадратов забили. Вообще ебобо, что ли.

— Да хер им. — Сплюнула под ноги и опять выглянула из-за угла. — Сейчас Рижскому наберу, найду кто арендодатель и сегодня место на входе наше, Алинка. Пусть Гавриловы своими гвоздичками подотрутся.

— Рижский… Ой, Ян, он опять тебе нервы делать будет, ну его на фиг! — убито простонала Алинка. — Я сейчас лучше с работы сбегу и в этот «Променад» поеду. Чего ты нервы мотать будешь. Рижский вообще маньячина, да еще и на тебе повернутый. До сих пор дрожь пробирает от того, как он в подъезде нюни пускал тогда. Вот наконец забыл и слава богу. Не буди царь-нюню, хочу спать по ночам спокойно, а не в гадких ушных затычках.