Кровавый рубин (Фантастика. Ужасы. Мистика. Том I) - Фоменко Михаил. Страница 38

После этого отдан был приказ соединить руки в одну непрерывную цепь. Комната была ярко освещена лампами. Это чрезвычайно удивило профессора. На его вопрос руководитель сеанса отвечал, что благодаря удивительной способности и силе медиума темнота для него совершенно не нужна.

Нардини обратил тогда внимание на медиума. Это была знаменитая Эзапия Эгликотта, простая тосканская крестьянка лет приблизительно сорока, маленького роста и очень полная. На широком, рыхлом лице ее добродушно улыбались черные, как маслины, глаза. От всей ее особы веяло такой беззаботной ленью, что трудно было даже предположить, что она была предметом многолетнего изучения со стороны Ломброзо, Фламмариона и других ученых.

Из этого раздумья профессор был внезапно выведен тихим, несколько глуховатым, но вполне явственным стуком посредине стола…

— А! Так вот каковы они, эти знаменитые стуки!

Импресарио медиума, господин с довольно интеллигентной, но чрезвычайно самодовольной физиономией, обратился непосредственно к Нардини с предложением проконтролировать происхождение этих звуков.

— Стуки исходят словно из глубины стола, — с улыбкой заметил профессор.

— Именно, именно. При осмотре же комнаты вы могли убедиться, что в столе не спрятано никакого аппарата и что, вообще, стол этот самый простой по конструкции.

— А если перенести его в другой конец комнаты, например, к двери, — в свою очередь, саркастически спросил профессор, — будет ли он продолжать издавать эти звуки?

Не успел он окончить своего вопроса, как стол, словно схваченный чьей-то невидимой рукой, поднялся на воздух и плавно опустился на указанном конце комнаты. И тотчас же внутри его снова раздались стуки, сперва тихие и глухие, потом все громче и громче. Стуки эти, в конце концов, перешли в удары и раскаты грома, заставлявшие дрожать всю комнату.

Присутствующие были бледны, как смерть.

Вдруг в углах комнаты засвистал и завыл ветер, зашелестел бумагой и ледяным дыханием пахнул в лицо гостям.

Необычайное волнение охватило профессора. И ему лишь с большим трудом удалось преодолеть его, дабы оно не мешало ему внимательно следить за продолжением сеанса. Ни о каком обмане тут не могло быть и речи. Все происходило при ярком освещении и при самом строгим контроле со стороны присутствующих.

Но что это? Он, вероятно, ослышался. Ему показалось, что импресарио спрашивал:

— Эзапия, может ли дух поднять на воздух пианино так, как он только что поднял стол?

И в ту же минуту — Нардини буквально не верил своим глазам — десятипудовый инструмент полез вверх по стене, и, остановившись приблизительно на половине высоты комнаты, на несколько секунд повис в воздухе, а затем медленно опустился на прежнее место.

Будучи не в силах больше побороть своего волнения, профессор стал просить о маленьком перерыве сеанса. И тотчас же во всех концах комнаты завязались оживленные, хотя и негромкие споры по поводу только что происшедшего. Импресарио вмешался в эти дебаты и стал защищать спиритизм с точки зрения толкования фактов естествознания.

Это показалось профессору сильно преувеличенным и даже не вполне понятным.

— Почему же, в таком случае, — начал он, — вы не признаете правильной теорию Фламмариона, утверждающего, что в основе всех этих чудес спиритизма лежат обыкновенные явления природы?

— Ибо это было бы объяснением спиритических явлений посредством анимизма.

— Я не вполне понимаю тут применение этого термина.

— Извольте, я выражусь точнее. Теория Фламмариона лишена всякой логичности. Феномен, чудо перестает быть таковым, коль скоро оно может быть исследовано, объяснено тем или иным путем. Точку зрения Фламмариона можно было бы взять лишь за гипотезу, да и то лишь при известном спиритуалистическом освещении.

Никто не решился отвечать на это слово. Все ждали возражения со стороны профессора, на бледном лице которого явно отражалось сильное внутреннее волнение. Впрочем, волнение это было так естественно! Перед ним как бы отдернулся край завесы, доселе закрывавшей от умственного взора его совершенно новую науку. Однако, голос его звучал совершенно спокойно и ровно, когда он отвечал своему собеседнику:

— Чтобы доказать вам, что я понял вас, я хочу принять участие в сегодняшнем сеансе и просить духа, незримо присутствующего среди нас, явить чудо, которое лучше всяких слов убедит меня в правоте вашего учения… Стуки в столе, полет пианино можно еще объяснить гипнотической силой медиума, своего рода электрическими лучами, исходящими из его мозга, но то, о чем я хочу вас просить, иначе, как при помощи анимизма, т. е. полного одушевления природы, понять и объяснить нельзя. Недавно, купаясь, я потерял кольцо; я видел, как оно упало в воду; но, несмотря на самые тщательные поиски опытного водолаза, найти его оказалось невозможным. Само по себе кольцо не представляет какой-нибудь драгоценности, мне же оно дорого, как память о моей покойной матери. Могут ли его отыскать ваши духи и положить сюда на середину стола?

Насмешливо смотрел профессор на импресарио, говоря это. Тот, вместо ответа, подошел к медиуму и стал гипнотизировать его. Минуту спустя крестьянка крепко спала. Полным сознания своей правоты и достоинства голосом импресарио отдал ей какое-то приказание. И почти вслед за этим она впала в транс.

Тело ее судорожно подергивалось, она почти валилась со стула, так что ее пришлось удерживать силой. Хрипящие стоны, дикие выкрики вырывались из ее плотно зажатого рта. Для всех было очевидно, что «дух» овладевал телом Эзапии Эгликотты…

Одновременно с этим комнату наполнил такой оглушающий шум, что профессору представилось, что он попал на настоящий шабаш ведьм. Удары грома, буря с градом, мяуканье кошек, лай собак слились в один дикий, невообразимый хаос звуков. Голубые стрелы молний пересекали комнату во всех направлениях и эффектно освещали лицо импресарио, который, с видом и жестами заклинателя духов, возился над медиумом.

Внезапно Эзапия стала делать плавные, мерные движения руками и ногами. Ошибки быть не могло — то были движения пловца!

— Кто ты? — торжественно спросил ее импресарио.

Ответ ее заставил Нардини подпрыгнуть на стуле, волосы у него буквально стали дыбом. Низким мужским голосом, на самом чистом английском языке, Эзапия отвечала: «I am captain Webb, the real swimmer of the Canal!» («Я капитан Вебб, великий пловец через Канал»).

Итак, дух, вошедший в нее, принадлежал бессмертному капитану Вебб, первому, сделавшему в 1875 году попытку переплыть Канал [11].

— Да благословит тебя Господь Бог! — в один голос приветствовали его все гости. Этого приветствия требовали традиции истинных спиритов.

— Что вы делаете здесь, капитан Вебб?

— Я плаваю и ныряю. Я ищу кольцо того господина.

— И что же? Вы видите его?

— Да, оно надето на правой клешне большого омара. Он скользит от меня по дну и никак не дается мне в руки.

— Убейте омара, уважаемый дух, отнимите у него кольцо и положите его сюда на стол!

Прошло пять, десять, наконец, целых пятнадцать минут, а приказание импресарио все еще не было исполнено.

— Еще раз повторяю вам, — произнес хрипло Нардини, — вы только в том случае убедите меня в своем общении с миром духов, если вернете мне мое кольцо.

И снова раздался голос капитана Вебба:

— Вы получите свое кольцо! Но не сегодня! Теперь я больше не могу здесь оставаться!..

— Только тогда я поверю в тебя, если ты сейчас положишь кольцо передо мной на стол! — вне себя крикнул профессор.

Ответа не последовало.

Неохотно поднялись со своих мест участники сеанса. Импресарио укоризненно взглянул на ученого и с неудовольствием проговорил: «Неужели всего, что вы видели сегодня, еще мало, чтобы убедить вас»?

Нардини счел за лучшее откланяться.

У входа импресарио подал ему перо, чтобы подписать протокол заседания, на котором незримо присутствовал дух капитана Вебба.