Ояш (СИ) - Антонов Леонид. Страница 49
Медленно обернувшись, я увидел женщину тридцати пяти лет, с растрепанными черными волосами, торчащими во все стороны, с милым личиком, родинкой под левым глазом, с грудью третьего размера, одетую в бежевую ночнушку почти до пят… увидев ее, я медленно попятился, пока не уткнулся спиной в парту, за которой сидел Миямото.
— Ты ведь помнишь ее, Михаил? — произнес голос женщины, который звучал в моей голове… голос, от которого мне стало не по себе. — Помнишь?
— Т-ты… знаешь, кем я был?
— Как я уже сказал, я — Наблюдатель. Я слежу за теми, кто… скажем так, отличается от остальных. Ты никогда не думал, почему ты помнишь прошлую жизнь?
— Не задумывался над этим… оно мне зачем? Мне и так неплохо живется…
— Конечно, ведь помня, кем ты был, ты с огромной любовью относишься к своей кузине, боясь повторения того, что случилось тогда…
— Не напоминай, ублюдок, слышь! — рявкнул я. — Мне похер, кто ты, я ведь и врезать могу!
— Что ж, попытайся! — пожал плечами Наблюдатель, выглядевший как… ОНА.
Когда он произнес эти слова, я злобно хмыкнув, бросился на этого ублюдка, не обращая внимания на то, что он похож на НЕЕ, ведь настоящая ОНА была уже давно мертва. Но как только я был уже рядом с Наблюдателем, целясь ему в рожу, я вдруг почувствовал сильную боль в голове, словно кто-то зажал ее в тиски, а затем…
Затем все вокруг меня изменилось!
Сначала была темнота, бесконечная, пугающая бездна, в которую я падал. Это напоминало мне падение в темноту, после того, как меня казнили, но через какое-то мгновение, все стало еще более странным… и более пугающим для меня…
***
Я был семилетним мальчиком. Мальчиком, находившимся в просторной комнате, с деревянным полом, в которой стоял диван, стенка, заставленная посудой, книгами и какими-то фотографиями. Над диваном, на стене, висел до боли в сердце знакомый ковер. Напротив дивана стояла большая тумба, на которой находился «пузатый» телек. А между этой тумбой и диваном…
На полу, прижимаясь к дивану спиной, сидела женщина, голова которой была зажата коленами ублюдка в черной кожаной куртке и шапочке-маске, в которой были лишь прорези для глаз и рта. Этот ублюдок, с усмешкой, держал в правой руке пистолет, дуло которого упиралось женщине в висок. У женщины из глаз лились слезы… ведь ее заставляли смотреть, как ее собственную дочь насилуют двое! Тоже в кожаных куртках, со спущенными штанами, в таких же шапочках, которые закрывали их ебальники… один спереди, другой сзади… а между ними была девочка двенадцати лет, полностью обнаженная… ублюдки смеялись, и что-то говорили, но слов было не разобрать… у глаз из девочки же лились слезы, но она не могла смотреть, так как в ее рту…
Чуть позади, дальше в комнате, в луже крови, лежало тело мужчины. Кровь из-под него просачивалась между досок…
Мальчика, которым я был, держал такой же ублюдок в кожаной куртке и маске. Он прижимал к виску дуло, нещадно давя его… мальчик захлебывался слезами, но не мог ничего сделать… он лишь копил в себе злость, не думая ни о чем, и просто запоминал голоса ублюдков…
***
Снова черная бездна, после которой была другая сцена.
Теперь я уже был тринадцатилетним мальчиком, стоявшим в комнате, напоминающей кабинет. Диван, большой стол, на котором было разложено много папок, стояла фотография в рамочке. На диване лежало тело женщины, одетой в синей халат. У нее была дырка во лбу, из которой текла струйка крови. Ее безжизненные глаза ничего не могли видеть…
Зато глаза мужчины, что сидел прислонившись спиной к столу, видели многое. Он был жив, хотя у него были прострелены обе ноги. И он с ужасом смотрел, на меня, который держал за волосы девушку, сильно избитую и раздетую. Эта девушка была дочерью этого мужика… кажется, ей было пятнадцать…
Хочу, чтобы ты чувствовал тоже самое, что и я, отчетливо слышал я голос, который был грубым, потому что лишь недавно начал меняться. Голос принадлежал мальчишке, которым я был, и который, сказав эти слова, приставил дуло пистолета с глушителем к виску девушки и нажал на спуск…
***
Опять недолгое падение в бездну и очередная сцена.
Кладбище. Солнце уже почти зашло за горизонт. Я по-прежнему был тринадцатилетним мальчишкой. Я был одет в кожаную куртку и джинсы. Под курткой, за пазухой, была кобура с пистолетом, а в руках я держал три букета. Огромных.
Я стоял у тройной могилы. Дмитрий, Анастасия и Полина Соболевы… Мужчина, женщина и их дочь… под именами, на мраморном памятнике, были фотографии Соболевых. Памятник был дорогой, а деньги на него были заработаны кровью и потом… и чужими жизнями.
Я… я не знаю, что мне теперь делать, говорил мальчишка, по очереди складывая букеты на могилу. Я… убил их всех, но моя жизнь теперь потеряла всякий смысл… мне не стало легче… нисколько… я бы даже сказал, наоборот, продолжал говорить мальчишка, вытирая рукой слезы, текущие из глаз. На дворе стояла осень, и он был в перчатках, которые уже были мокрые от его слез. Это был последний раз когда мальчишка плакал, ведь после этого, он никогда не возвращался к этой могиле….
***
Падение в бездну и другая сцена.
Темный переулок. На дворе середина ночи. Я был мужчиной тридцати четырех лет. Стоя посреди переулка, я протягивал руку в черной перчатке женщине, которой тогда еще было тридцать два. Эта была та самая женщина, чей облик принял Наблюдатель. Только на несколько лет моложе, хотя с тех пор она не сильно изменилась…
Несмотря на то, что женщина дрожала, испуганно глядя на меня, и три трупа, которых я убил голыми руками, просто сломав им шеи, она слабо улыбнулась, и взяла меня за руку.
Как тебя зовут, грубо спросил мужчина.
М-Мэри, ответила женщина.
Прости Мэри, но я спас тебя не из благородства, сказал мужчина, мне нужно жилье на пару дней, чтобы залечить раны и отдохнуть. Мужчина показал ей рану на правом боку. Пулевое ранение… ему было не привыкать, потому он не сильно беспокоился. Пуля попала не глубоко, и он знал, как ее достать.
Я тут недалеко живу, произнесла женщина. Я знал, что мужчина потом остался у нее жить…
***
Новая сцена после падения в бездну.
Мэри и я, будучи мужчиной тридцати шести лет, стоят над детской кроваткой в которой лежит мальчик. Ему всего месяц от роду. Мужчина счастлив. Он обнимает Мэри за талию, и целует ее в щеку, отчего та хихикает.
***
Очередная сцена.
Перевернутая детская кроватка. Маленький трупик годовалого ребенка с дыркой в животе, лежит рядом с телом Мэри, которая одета в бежевую ночнушку. Мэри лежит на животе, вытянув правую руку к ребенку. Ночнушка порвана на спине, а в спине пулевые отверстия. Свежие.
Я, будучи мужчиной тридцати семи лет, глядя на эту картину, достаю из кармана мобильный телефон. Мужчина набирает номер, который не набирал уже несколько лет. Когда он увидел Мэри и ребенка у него вновь пропали все эмоции. У него не было сил даже реветь.
Алло, это я, говорит мужчина в трубку.
Давно я тебя не слышал, доносится из трубки, ты же, вроде как, остепенился?
Уже нет, отвечает мужчина, подгони машину к моему дому. Ты знаешь, где я живу. Тащи все пушки, которые есть.
Я знал, что после этого, мужчина перепишет свой дом на того, с кем говорил по телефону. А через пару месяцев его казнят, уже в другой стране, где он родился…
***
— Ну как? — спросил Наблюдатель, стоя у раздвижных дверей в класс, в образе Мэри.
— Иди… нахуй… — пробормотал я, поднимаясь с пола. Черт, как же меня всего трясет… а все от тех сцен, что я видел… — Хули тебе от меня надо, а?! Какого хера заставил меня… снова все это видеть?!
— Я не заставлял. Ты сам дотронулся до меня, и вот тебе последствия. Нельзя трогать Наблюдателя, — не открывая рта, говорила Мэри. — А нужно мне от тебя лишь одно — чтобы ты выжил. Скоро тебе предстоит попасть в трудную ситуацию, когда никто не сможет тебе помочь. Произнеси лишь два слова, оказавшись в этой ситуации…
— Да пошел ты! — фыркнул я, забросив портфель за спину, и выходя из класса. Меня уже не останавливал невидимый барьер.