Английские народные сказки - Шершевская Наталья Викторовна "Составитель". Страница 29
Потому воробьи и до нынешнего дня вьют себе гнезда как попало.
Ну, а сорока-белобока раздобыла перышек и тряпочек и выложила ими все гнездышко, так что оно стало уютным-преуютным.
— Это мне нравится! — воскликнул скворец и полетел прочь.
И в самом деле у скворцов очень уютные гнезда.
И так каждая птица — послушает немножко, не дослушает до конца и улетит.
А тем временем сорока-белобока все работала и работала, ни на кого не глядя. И вот осталась при ней одна-единственная птичка — горлица. А надо вам сказать, что горлица эта и внимания не обращала на работу сороки, только без толку твердила:
— Мало двух, белобока, мало дву-у-ух…
Сорока, наконец, услышала ее слова — как раз когда укладывала веточку поперек гнезда — и сказала:
— Хватит и одной!
Но горлица все твердила:
— Мало двух, белобока, мало дву-у-ух…
Тут сорока рассердилась и воскликнула:
— Хватит и одной, говорю тебе!
А горлица опять свое:
— Мало двух, белобока, мало дву-у-ух!
Тут сорока огляделась по сторонам, видит — все птицы разлетелись кто куда, одна только глупая горлица осталась. Рассердилась сорока и улетела, и с тех пор закаялась показывать птицам, как вить гнезда.
Потому-то разные птицы и вьют себе гнезда по-разному.
ПИТЕР-ПРОСТАЧОК
Жил в одной деревне парень. Жил он вместе с матерью, старухой вдовой, а звали его Питер. Был он малый добрый, статный, сильный, но слишком уж простоватый. Материнских кур и то едва умел пересчитать, а их и всего-то было два десятка. Если он что-нибудь покупал, хоть на три пенса, то никак не мог сообразить, сколько ему полагается сдачи с шиллинга. А когда ходил на базар, ни разу не обошлось без того, чтобы его не надули. Нельзя сказать, что он был лентяй, просто бедняге Питеру ума не хватало.
— Эх, мама, — говаривал Питер, — будь я хоть чуточку поумней, я бы не был для тебя такой обузой!
— Да, Питер, — отвечала мать со вздохом, — что и говорить, умом тебя бог обидел, но малый ты хороший, да и силенок у тебя на двоих хватит, так что не печалься. Лучше сбегай наверх и принеси мне три пуговицы — надо мне их к твоей куртке пришить. Да запомни хорошенько — три принеси. Не две и не четыре, а три!
Но все равно Питер мучился, что он такой глупый, и то и дело приставал к матери, сетуя на свою глупость, пока, наконец, мать не сказала ему:
— Ну, если тебе так уж хочется поумнеть, ступай к мудрой старухе вещунье, что живет на холме. У нее, говорят, ума палата и всякие волшебные книги есть, и порошки, и снадобья. Может, она и тебе ума прибавит.
Вот Питер кончил свою работу и тронулся в путь. Взобрался на вершину холма и увидел хижину вещуньи. Из трубы валил дым, а на пороге спал черный кот.
«Хорошая примета», — подумал Питер и постучал в дверь.
Никто не ответил. Тогда он осторожно приподнял щеколду и заглянул в комнату. Спиной к нему у огня сидела старуха и что-то помешивала в черном чугунке. Она не обернулась и ни слова не вымолвила, но Питер все-таки вошел и сказал:
— Добрый день, бабушка! Хороша погодка нынче, а?
Старуха не ответила; только все что-то помешивала в чугунке.
— Завтра, может, дождичек пойдет, — продолжал Питер.
Старуха опять ничего не ответила.
— А может, не пойдет, — добавил он, не зная, что еще сказать.
Но старуха, ни слова не говоря, все мешала и мешала в чугунке.
— Ну, насчет погоды я все сказал, — проговорил Питер. — Теперь можно и о деле. Я, видите ли, малость простоват, вот и пришел к вам. Может, вы мне чуточку прибавите ума, потому что…
— Ума? — переспросила старуха. Она отложила ложку и в первый раз взглянула на Питера. — Что ж, изволь! Только вот какой ум тебе надобен? Если королевский ум, или солдатский, или учительский, тут я помочь не могу. Ну, говори, какой тебе ум нужен?
— Обыкновенный, — ответил Питер. — Не маленький, не большой, а как у всех соседей.
— Хорошо, — сказала вещунья. — Будет у тебя такой ум, только сначала принеси мне сердце того, кого ты любишь больше всего на свете. Понял? А когда принесешь, я загадаю тебе загадку, чтоб узнать, то ли ты принес, что я велела. Ну, теперь ступай!
И, не дожидаясь ответа, она сняла с огня чугунок и унесла его в каморку за кухней, так что Питеру только и оставалось, что уйти.
Стал он спускаться с холма и все думал да раздумывал о словах мудрой вещуньи.
«Сердце того, кого я люблю больше всех на свете… — повторял он про себя. — Об чем это она?»
Не часто приходилось Питеру так ломать себе голову.
Вот вернулся он домой и повторил матери слова старухи. Мать подумала-подумала и говорит:
— По-моему, ты больше всего на свете любишь жирную ветчину. Давай зарежем старую свинью, а сердце ее ты отнесешь вещунье.
Зарезали старую свинью, вынули у нее сердце, и на другой вечер Питер понес его в хижину на холме.
Вещунья сидела в кресле у огня и читала огромную книгу. Она не подняла головы, а Питер положил свиное сердце на стол и сказал:
— Вот, я принес сердце того, кого люблю больше всего на свете. Годится?
Старуха оторвалась от книги.
— Без ног, а бежит — что такое? — спросила она. — Ну-ка ответь!
— Без ног, а бежит? — переспросил Питер, почесал затылок и стал думать.
Думал-думал, даже голова заболела. А старуха опять принялась за книгу. Наконец Питер вымолвил:
— Вот что я скажу. Не знаю я, и все тут!
— Ну, выходит, ты принес не то, что я велела, — сказала старуха. — Забирай, что принес, и уходи.
Бедный Питер взял свиное сердце и повернул домой.
Вот подошел он к своему домику, видит — у дверей толпа собралась, женщины плачут. Питеру сказали, что мать его занемогла и сейчас лежит при смерти. Он вошел в дом и закрыл за собой дверь.
Старуха уже совсем ослабела, и Питер понял, что теперь ей ничем не поможешь. Стал на колени у кровати и взял руку матери.
— Простись со мной, сыночек, — зашептала мать. — Скоро я тебя покину. Но ты ведь уже побывал у вещуньи и, должно быть, поумнел немножко, так что теперь сможешь сам о себе заботиться.
У Питера не хватило духу сказать матери, что ничуть он не поумнел — даже загадку вещуньи разгадать не смог. Он только поцеловал мать и сказал ей:
— Все равно, мама, я буду горько тосковать по тебе. Прощай, мама, милая! Прощай.
— Прощай, сынок, — сказала старуха. Улыбнулась Питеру, закрыла глаза и умерла.
Долго стоял Питер на коленях у ее постели и все плакал и плакал, никак успокоиться не мог. И тут он вспомнил, как мать о нем заботилась, как ухаживала за ним, когда он был маленьким, как лечила его ссадины и ушибы, как чинила ему одежду, кормила его и разговаривала с ним по вечерам.
«Как же мне теперь жить без нее? — думал он. — Ведь я любил ее больше всего на свете».
И тут он вспомнил слова вещуньи. «Принеси мне, — сказала она, — сердце того, кого ты любишь больше всего на свете».
— Нет, ни за что, ни за какой ум! — воскликнул Питер.
Но на другое утро он сообразил, что можно и не вынимать сердце у матери, а просто отнести ее на холм к вещунье. Ведь как раз теперь ему особенно недоставало умной головы на плечах.
И вот положил Питер свою мать в мешок и отнес ее на холм. Не тяжелая оказалась ноша — покойница была маленькая, щупленькая, а у Питера силы хватало на двоих. Внес он мать в хижину к вещунье и сказал:
— Ну, теперь я вам принес то, что мне дороже всего на свете. Вот моя покойная родная мать. Так что прибавьте мне ума, как обещали.
— А ты вот что скажи мне, — промолвила мудрая вещунья. — Что такое — желтое, сияет, а не золотое?
— Желтое, сияет, а не золотое?.. — повторил Питер опешив. — Это… это…
Но, хоть убей, не мог придумать ответа и, наконец, сказал:
— Не знаю.
— Ну так и нынче не поумнеешь! Да ты, я вижу, и впрямь простачок. Должно быть, так никогда и не наберешься ума.
Питер взвалил на спину мешок с матерью и вышел. Но домой ему возвращаться не хотелось — очень уж тяжко было у него на душе. Сел он у дороги и горько заплакал.