Пришедшие издалека - Хват Лев Борисович. Страница 22

— Да и кто мог помыслить об этом! — поддержал Скотт. — Ясно, косатки очень сообразительны, и впредь мы будем относиться к ним с должным уважением.

Как только «Терра Нова» останавливалась у кромки льда, где располагались пингвины Адели, Уилсон спускался с судна и, словно волшебник, приманивал их. Доктор ложился ничком и начинал петь. Нелеты вприпрыжку сбегались на его голос. В часы вынужденных стоянок с кормы доносилось хоровое пение:

Стаи восхищенных пингвинов внимали дружному хору.

— Любое пение слушают они с довольным видом, но стоит затянуть гимн «Боже, храни короля», и вся компания улепетывает, бросается в воду, — пробасил Сесил Мирз. — Мотив, что ли, им не нравится?

— Вот уж не скажу, но так бывало несколько раз, — улыбнулся Скотт.

— Вообще-то они благодарная публика, — заметил кавалерист Лоуренс Отс.

— Послушай, Титус, — обратился к нему лейтенант морской пехоты Генри Боуэрс, — можно ли выучить пингвинов аплодировать?

— Не выйдет, Пташка, ручки у них коротенькие.

Крепко сдружились будущие зимовщики за месяцы плавания, многие получили прозвища. Общего любимца и советчика, веселого умницу, 38-летнего доктора Уилсона величали Дядей Биллом и Дядюшкой. Лоуренс Отс, рослый, отлично сложенный, получил три новых имени: Титус, Солдат и Фермер. Неунывающего, подвижного, неизменного запевалу Генри Боуэрса называли Пташкой, метеоролога Симпсона — Солнечным Джимом, биолога Нельсона — Мэри, фотографа Понтинга именовали Понко, зоологу Черри-Гаррарду оставили первую половину фамилии…

Роберта Скотта радовала эта дружба. Что может быть хуже разлада, ссор, вражды! Каждое испытание, выпадающее экспедиции, убеждает, что в выборе спутников он не ошибся. Люди увлечены делом до самозабвения, все проникнуты духом терпимости, благожелания. И так складывается при убийственной монотонности дрейфующих льдов. А в то же время какая это раздражающая игра! Никогда не знаешь, что произойдет через полчаса, через десяток минут. Единственное спасение в подобных условиях — работа, его товарищи понимают это…

Вряд ли капитан хвалил их в глаза, но, оставаясь наедине со своим дневником, не скрывал восторга: «Все вместе взятые представляют удивительный подбор… Каждый силится помочь остальным, и никто не слыхал ни одного сердитого слова, ни одной жалобы».

Скотт воздавал по заслугам не только своим соотечественникам. «Я убедился, что нашим русским молодцам подобает не меньше похвал, чем моим англичанам», — отметил он в дневнике. «Наш вечно бдительный Антон… Ну, не молодчина ли этот Антон!.. Славный малый…» — писал капитан о конюхе Омельченко. «Славным и очень сметливым малым» находил Скотт и каюра Дмитрия Герова. «Антон и Дмитрий всегда готовы прийти на помощь, оба они прекрасные малые».

Не только события в жизни экспедиции, но и надежды, сомнения, радости, сокровенные мечты доверял Скотт своему дневнику: «Слишком было бы злой насмешкой со стороны судьбы дозволить такому сочетанию знаний, опытности и энтузиазма пропасть даром, ничего не свершив».

Двадцать суток пробивалась «Терра Нова» через паковые льды и в конце декабря вошла в море Росса, а накануне нового, 1911 года вахтенный офицер доложил:

— Виден берег.

В ясном прозрачном воздухе четко выделялась пламенеющая вершина горы Сабина, хотя до нее было 200 километров. Солнце светило почти непрерывно. Любители возобновили купание на палубе, прерванное три недели назад. Достали забортную воду и вымылись, под солнцем тело быстро высыхало. Генри Боуэрс с иронической улыбкой глядел на дрожащих товарищей. Он-то ни на один день не прекращал обливаться холодной водой и убеждал других: «Это лучшее средство от всех болезней…»

Утром Скотта разбудили голоса: спутники смеялись, спорили, часто упоминая имя унтер-офицера Томми Крина. Его крольчиха Хэппи принесла семнадцать детенышей, и Томми, заранее обещавший их двадцати двум товарищам, растерялся…

Высадиться на мысе Крозье не пришлось.

— Жаль, но мы вынуждены отказаться от нашего плана, — сказал Скотт товарищам. — Здесь нет ни одного укрытия, чтобы разгружаться, не опасаясь волн. Уйдут недели, пока удастся перетащить на берег экспедиционное имущество. А что делать с лошадьми и моторными санями?! Да, мыс Крозье — отличное место, обидно с ним расставаться.

Доктор Уилсон расстроился: как и в прошлый раз, на «Дискавери», не доведется ему наблюдать жизнь здешней колонии императорских пингвинов. Эти птицы не откочевывают на север, в более теплые края, как пингвины Адели, а зимуют у побережья материка.

— У вас, Билл, будет возможность совершить сюда путешествие, — обнадежил друга Скотт.

— Интереснее всего проследить за императорскими пингвинами в разгар зимы, когда они насиживают яйца, выводят потомство.

— Как вы знаете, зимние переходы в Антарктике опасны, их еще никто не совершал. Впрочем, успеем обдумать ваши планы…

«Терра Нова» пошла к острову Росса и остановилась невдалеке от мыса, названного именем лейтенанта Эванса.

На полосе темного песка начали строить зимовку. Она появилась в 25 километрах от мыса Хижины, близ которого некогда стоял «Дискавери», и немного южнее мыса Ройдса, где жила экспедиция Шеклтона.

Трудно далась выгрузка лошадей: некоторых матросы вынесли на руках. Все облегченно вздохнули, когда семнадцать пони и моторные сани оказались на льду.

Моторы перетащили к зимовке немало тяжестей. Собачьи упряжки, возившие грузы, работали хорошо, но их отвлекали пингвины. В первый же день по крайней мере полдюжины их было растерзано собаками. Если люди пытались отпугнуть любопытных птиц, они только кивали головками и гортанно кряхтели. Скотт улыбался:

— Они словно хотят выразить свое недовольство: «Вам-то какое дело? Чего суетесь? Отстаньте!» — Что поделаешь с этими смешными созданиями!..

Понко трудился неустанно и отыскивал интересные сюжеты. Однажды он примчался к товарищам.

— Пойдемте, я покажу вам нечто замечательное, — проговорил задыхаясь фотограф.

— Это имеет отношение к вашим друзьям косаткам, Понко? — осведомился Уилсон.

— О, нет! — воскликнул Понтинг, не уловив добродушной насмешки.

Он привел небольшую группу к айсбергу.

— Разве это не поразительно?! — восторженным тоном произнес фотограф.

В нижней части плавучей горы волны пробили туннель почти овальной формы. Сквозь него на фоне бледно-фиолетового неба виднелось экспедиционное судно, стоящее у кромки ледяного поля.

— Превосходная находка, Понтинг! — одобрил Скотт. — Миллионы людей будут восхищены этим кадром.

— Немало чудес природы приходилось мне снимать, особенно в странах Востока, но такое великолепие вижу впервые.

— Что ж, отрадные случайности вознаграждают за опасный риск, неизбежный при вашей увлекательной профессии.

Очень скоро это короткое замечание Скотта вспомнилось всем присутствующим.

Почти каждое утро фотограф ставил свои аппараты на маленькие сани и уходил за несколько километров «охотиться». Совершая очередное путешествие, Понтинг ощутил, что лед под ним колеблется. Он бросился вперед, но белое поле позади треснуло, санки оседали в воду. Не выпуская из рук веревку, Понтинг бежал по трещавшему и прогибавшемуся льду. Фотограф остановился, выбравшись с санками на безопасное место, но долго не мог избавиться от противной дрожи в коленях.

Когда Понтинг вернулся, товарищи по его виду поняли, что фотограф снова избежал несчастья. Он рассказал о своем происшествии.

Люди были настороже, но не могли предотвратить беду: у экспедиции осталось двое моторных саней, а третьи рухнули в полынью.

Много тревог причиняли маньчжурские лошадки. Перевозя грузы, они упрямились, капризничали. Одна лошадь выхватила повод у сопровождающего и поскакала, груз опрокинулся. Несколько раз пони вырывались из упряжки. Отс и Омельченко терпеливо приучали их. Скотт предвидел, что, пока лошади не втянутся в работу, с ними будет много возни. Уцелеют ли животные за восемь-девять месяцев, оставшихся до похода на юг?