Иллюзия свободы (СИ) - Грэм Анна. Страница 11

— Странно, у вас ни значка, ни формы, — она скользит по нему внимательным взглядом, предполагая, что визит его носит не совсем формальный характер.

На нём простые чёрные джинсы и футболка, точки вечерней щетины на лице, сурово сведенные брови и хмурый, цепкий взгляд с искрой интереса. Кали не чувствует себя хозяйкой заведения, ей в его присутствии некомфортно, ей хочется сделать шаг назад. Зато она отчётливо ощущает, что он здесь лишний, что она спотыкается о него, что весь он — чистый концентрат всего самого ей сейчас ненужного, всех её проблем, прошлых и будущих, и от этого ярость внутри бурлит и наслаивается порциями кипящей лавы, толчками изрыгающейся из жерла вулкана.

— У меня выходной, — отвечает Кайл, по-дурацки потупив взгляд. Выглядит так, будто он свою компанию предлагает, а она ни в какую. И вообще, всё как-то двусмысленно, или он сам себе всё придумал, а в целом — хуже некуда всё.

— Ну, так отдыхайте. Только не здесь. Здесь копов не любят. И у меня всё в порядке.

Девчонка лжёт, потому что у неё нет причин доверять ему. Кайл понимает это, и это чертовски всё усложняет. Она пытается свернуть разговор и уйти, и Хантер невероятным усилием воли всё-таки выпинывает себя из состояния амёбы.

— Я в курсе, что произошло здесь. И знаю, что это отчасти моя вина.

Парни Коула сработали быстро. Он знает теперь о том, кто она, как здесь оказалась и даже что произошло сегодня в её баре, после чего и он, и Коул долго молчали, думая об одном и том же — о матери. Гейл осталась жива, ей повезло чуть больше.

Они думали о том, что сейчас с этим подонком безголовая Рита, думали о том, что её мать сойдёт с ума, если с Ритой сделают подобное. Коул думал о том, что когда займёт территорию «Лас Кобрас» — а он в этом не сомневался — такого никогда не повторится, а Кайл думал о мексиканке, нахлебавшейся этого говна до тошноты. У него инстинкт выживания в крови, а у неё…. Её защищать надо, для этого он, чёрт возьми, и надевает форму каждый день.

— Отчасти?! — она вскидывает брови, распахивает в злом изумлении глаза.

Да, она, чёрт возьми, винит его в том, что он влез со своим правосудием к ней в бар, винит в том, что его справедливость однобока, потому что от неё всегда страдает кто-то другой. Кали варится во всём этом недавно, но то, что копы — компания плохая, даже порой хуже, чем банды, потому что у них развязаны руки, усвоила для себя чётко.

— Целиком и полностью, — виновато опускает голову, плечи сутулит будто становится ниже, хотя Кали все равно до него тянуться и тянуться — мексиканцы редко выходят ростом. Кали его извинений не принимает, ей просто становится интересно, какого хрена он всё ещё трётся возле неё.

— Я не понимаю, чего вы хотите. Вы работаете на улицах, вы знаете, как здесь всё устроено…

— Я <i>вырос</i> на этих улицах, — он перебивает её, и на какой-то момент они замолкают оба, и словно расстояние между ними резко сокращается. Кали понимает, что он один из тех, кому ничего не надо объяснять, он знает наперёд каждое её слово, потому что сколько ему? Двадцать пять? Двадцать шесть? Её десять месяцев в этом аду не идут ни в какое сравнение. Она родилась с серебряной ложкой во рту и умудрилась выжить здесь, наверное, с божьей помощью, как сказал бы дед. Но дело в том, что Кали в высший промысел больше не верит, а верит в инстинкт выживания, а коп напротив этот инстинкт ярко олицетворяет. Кали на уровне подсознания «включается», потому что то, что он скажет, может стать действительно важным. — Послушайте, скоро здесь всё изменится. Вам нужна будет помощь.

Война уже началась, скоро с грохотом выстрелов местные будут встречать рассветы и закаты, пока «Кобрас» не ослабеет настолько, что не сможет сопротивляться — Кайл брата знает, он будет переть, как бык, до последнего — и Кали останется на передовой совершенно одна, не зная, куда приткнуться.

— Защиту предлагаете?

Кали хмыкает — оказывается, копы тоже промышляют подобным. Она старается тщательно взвешивать каждое слово. Это не тупой головорез, это полицейский, который может совершенно на законном основании сделать её жизнь ещё невыносимее, здесь приходится быть вдвойне осторожнее. Она, как по минному полю идёт — с одной стороны это его «скоро здесь всё изменится» вызывает бурю вопросов, главный из которых, что изменится для неё лично. С другой стороны, ей знать ничего не хочется, потому что даже за лишние знания здесь можно лишиться головы, и лучше бы он вообще ушёл.

— Личную гарантию, что вас никто не достанет.

Хочется, крикнуть «Да с чего это вдруг?», но у Кали сохнет в горле, потому что в бескорыстие она давно разучилась верить. За любую помощь придётся платить, а платить ей нечем, кроме той цены, которую обычно все подразумевают. Озабоченное стадо животных, которым надо всё больше и чаще, Кали чувствует, что вот-вот сорвётся и просто пошлёт его нахуй. Она делает шаг вперёд так, чтобы никто её слов, кроме него, не слышал, чтобы уничтожить его зону комфорта, захламить его личное пространство своей ненавистью, потому что видит — это сработает. Вопреки всему, Кали видит в его глазах нечто, что отличает его от головорезов Гарсии — в них ещё теплится жизнь. В них ещё есть совесть.

— Слушайте, денег у меня нет. Вы симпатичный, конечно, все дела, но нет.

— Я не это имел в виду, Кали, — он прикрывает глаза рукой и качает головой, потому что оказался чудовищно непонятым. Кали чувствует это, но от звука собственного имени впадает в ступор. Значит, коп наводил справки, значит, вцепился мёртвой хваткой.

— Мне не нужны проблемы. У меня их достаточно. Уходите.

Кали идёт обратно к стойке, когда из зала её жестом просят повторить.

У Кайла внутри что-то со звоном лопается, когда Кали отворачивается, не желая больше продолжать разговор. Когда он видит её открытые плечи и стройную линию ног в узких джинсах. Когда видит, как сквозь тонкую кожу светят голубоватые ленты вен, чуть вспухших от тяжёлой работы, как она тянет красивые губы в лживой улыбке, разливая бухло по стопкам, потому что по-другому нельзя. Ему хочется, чтобы девчонка выжила. Хантер чувствует, что несмотря на глухой отказ и непонимание, он воспрял духом. У него появилась цель.

5. На крючке

Уже в четыре тридцать утра у Кайла разрывается будильник. Солнце уже вовсю лезет в глаза, а за окном — духота, смешанная с запахом гнили из неубранных мусорных контейнеров, принадлежащих дешёвой закусочной на нижнем этаже — раньше он часто там завтракал, чтобы не будить Риту вознёй на кухне. Сейчас необходимость в этом отпала.

Кайл никогда не любил дневные смены, ему больше нравится патрулировать ночью, когда жара не давит на макушку, когда вокруг свежо и темно, когда вызовы падают на рацию один за другим и ты не думаешь ни о чём, кроме работы. Ночью, когда солнце не плавит мозги, инстинкты становятся острее и, кажется, сам весь становишься похожим на зверя, ждущего нападения из-за любого тёмного угла.

Кайлу нравится это чувство. Ежеминутное ожидание опасности, необходимость бороться и выгрызать себе путь, потому что если не ты, то тебя, въелось в подкорку с детских лет и стало каким-то вариантом нормы, вошло в привычку. Затянувшееся бездействие всегда вызывало у него больше беспокойства, чем свист пуль над головой. Это одно из немногих, что объединяло его с братом, который постоянно находясь «на вспышке», со временем начал получать от этого кайф.

Двадцатиминутная пробежка, разминка, душ, плотный завтрак и выпуск новостей — стандартный утренний набор в тишине и относительном покое. Кайл давно заметил, что после отъезда Риты стал лучше спать. Она — мелкая ростом и худенькая, как подросток — умудрялась во сне выталкивать его на самый край и спать в позе звезды почти до полудня. Кайл никогда её не тревожил. Рита никогда не провожала его на работу, не готовила завтрак, не ждала по вечерам, но Кайл не считал это чем-то неправильным, скорее наоборот, не хотел вменять ей лишних обязанностей, берёг, ограждал от всех возможных тягот жизни, которых сам нахлебался с лихвой. Никто не предполагал, что эта забота взрастит в Рите эгоизм и похуистичность, и Кайл снова и снова винил в этом себя.